Кара Булганака. Роман

Константин Стерликов

В мае 1942 года солдаты 510-го зенитного дивизиона вместе с медиками полевого госпиталя Крымского фронта, попав в окружение и не пожелав сдаваться врагу, спустились во мрак Булганакских каменоломен… Они создали грозную подземную цитадель, не дававшую покоя оккупантам ни днем, ни ночью… Они сражались на грани всего мыслимого. Они победили, несмотря ни на что. Они выиграли невозможную схватку, многие так и не увидев голубого неба, уйдя в угрюмый камень бескрайнего подземелья Булганака… Книга содержит нецензурную брань.

Глава 1. Черное небо и огненная земля

Высокое майское небо почти целиком затянуто черным дымом. Земля содрогается от разрывов бомб и снарядов. Небольшая группа красноармейцев 510-го зенитного дивизиона сдерживает натиск превосходящих сил фашистских войск у села Булганак. В небе то и дело огромными стаями проносятся немецкие самолеты, разнося в клочья отступающие к Керченскому проливу советские части. Кто-то стремиться отойти организованно, кто-то панически бежит, кто-то оказывает упорное сопротивление, пытаясь зацепиться хоть за что-то в голой крымской степи. Везде царит хаос, линии фронта как таковой нет, всюду вспыхивают лишь отдельные очаги отчаянных схваток. Без того жаркий весенний южный воздух раскален нестихающим огнем бомбежек и обстрелов. Кажется что, запущена громадная безумная печь, в которой плавится вся реальность — воздух, земля, вода, человеческая плоть и кровь — в одном беспощадном огненном потоке. Едкий дым застилает все густым туманом, в котором все пропадает как в пропасти.

— Слева звено «Юнкерсов», — Елкин, возьми их, мы перехватим «Мессеры» по центру! Черт! Тьфу, зараза… откуда же их столько слетелось? — поднимается, отряхивается и отплевывается от земли командир батареи старший лейтенант Михаил Светлосанов, — Просто как саранча в воздух поднялась непроглядным тайфуном!

— Зато целей много, — откликается рядом комиссар Гогитидзе, — очередь дал и посыпались вниз горящим железом! Красочное крушение всей фашистской мощи!

— Боезапаса бы хватило, — размышляет Светлосанов, — а то при такой скорострельности нас надолго не хватит, еще пехота наседает. Со всех сторон атакуют, и с земли и с воздуха!

— Ничего! Выстоим… — выкрикивает сквозь грохот разрывов младший лейтенант Елкин, — Они и так на нас налетели и разбились как волны морские о скалу! Пока здесь их косим, а там сманеврируем…

— Северо-западнее на 45 звено бомбардировщиков, — докладывает сержант Егоркин, — они просто тучами кружат…

— Вижу! Сейчас мы их поджарим… 1, 3, 5 орудие, товьсь! — Светлосанов не отрывает взгляда от клубящегося темными клубами гари неба, — По цели залпом пли!

— Есть! — восклицает Гогитидзе, — четыре стервятника носом вниз пошли! Как на картинке! Просто песня…

— Да, строй разбили, остальные на вираже отходят, — добавляет Елкин, — не понравилось, как мы им перья ощипали, коршуны поганые!

— Отлично! Теперь возьмите на прицел правый фланг, — командует Светлосанов, — вон они сквозь тучи дыма скользят, сбоку обходят, хотят проскочить к переправе, этого допустить нельзя!

— Черт бы их побрал! — ругается сержант Егоркин, — Да их там тьма! Все небо в черных крестах! Сюда что все «Люфтваффе» слетелось? Плывут как металлические тучи, как в страшном сне…

— Нет не все. Это только 8-й авиакорпус Рихтгофена, — поясняет Елкин, — по данным разведки его перебросили незадолго до наступления. Развеем всю эту нечисть, затем мы здесь и вросли в эти степные камни!

— Что вообще происходит? Почему отступаем? — сокрушается Гогитидзе, — Что на Акмонае случилось? Мы же начали долгожданное наступление! Три армии в боевом маршевом порядке развернуты! Шаг до победы! И вдруг все внезапно летит прахом под откос… Что пошло не так?

— Просчеты были серьезные. И в обороне и дислокации. — с нотками гнева произносит Светлосанов, — Все три армии — 51-я, 47-я, 44-я стояли очень близко к передовой, скученно. Все объекты не замаскированы должным образом. Один мощный удар и все рухнуло, как колосс на глиняных ногах. А дальше — вон она голая степь, — ни укреплений, ни окопов, гуляй, не хочу! Об этом предупреждали командующего фронтом Козлова многие толковые офицеры, но куда там! Понадеялись на силу наступательного удара, все были опьянены предстоящим прорывом, вот немец и использовал все наши ошибки себе на пользу. И теперь вся степь трупами завалена и кровью залита… На той стороне Манштейн правит бал, а он один из самых талантливых военачальников Вермахта, с ним надо было ухо востро держать! А мы лобовой «кавалерийской атакой» решили его позиции взломать, вот и попались ему в сети… и бьемся упрямой рыбой!

Кто бежит, кто уже убит, кто еще трепыхается как мы! Но мы не отступаем, мы еще покажем, на что способны! Мы у этого села Булганак, прочно в землю вросли… И не на шаг не отошли!

— А вокруг нас почти все к проливу бегут… — добавляет Елкин, — Лишь немногие обороняются. Что с армией стало? Смотреть противно…

— Нарушены коммуникации между штабами, — вздыхает Гогитидзе, — связи нет наверно уже нигде. Фашист сразу голову отсек нашему Крымскому фронту, лишив его какого-либо управления. Сломай у машины руль, и она сама покатится к обрыву, что у нас и происходит.

Армия без командования превращается в страшный хаотический поток, что бушует вокруг нас. Никто не знает что делать. Люди в голой степи как живые мишени, укрыться негде… Тыл обнажен, никаких фортификаций до самой Керчи не строили, думали, что через несколько дней будем по набережным Севастополя гулять, а вон все как обернулось! Просто Крах, Катастрофа! Я такого не видел… Не бой, а массовый расстрел тяжелой артиллерией и самолетами! Одно попадание — и сразу братская могила! Какое-то неописуемое дикое языческое жертвоприношение… Кошмарный сон во плоти!

— Да! Не схватка, а настоящая бойня… — на ходу бросает Егоркин, вращая наводящую рукоять зенитки, — Народу полегло не счесть! И это еще не конец! Дымящееся кладбище от горизонта до горизонта….

— Мы еще возьмем реванш! — восклицает Елкин, — Недолго им тут гулять! Остановим и погоним назад, до самого Берлина! Это им не 41-й год! Их время уже кончилось… Главное здесь им хороший заслон поставить. И в долгу мы не останемся, отомстим за всех, за каждого нашего солдата, кто здесь в землю лег…

— Мы у этих скал встали крепко, пока положение не изменится. — оглядывается вокруг Светлосанов, — Фашист нас одолеть не может. А дальше, может, возобновим наступление, когда войска придут в себя и оправятся от удара…

— Нам бы помощь не помешала, — замечает Гогитидзе, — а то при таком темпе стрельбы, боеприпасов нам действительно не хватит! Связи с командованием нет, и не предвидится. Какого-либо снабжения в этой кутерьме ждать не стоит. Надо что-то думать…

— Вышлем разведку, — поднимает бинокль к горизонту Светлосанов, — узнаем, что вокруг нас творится! Ситуация нестабильная, все меняется с головокружительной скоростью, как несущийся «мессер» над нами! Если что, будем отбиваться стрелковым оружием, станем пехотной частью… Самолеты и из пулеметов можно срубить, умеючи! Любое оружие может запеть на разные голоса… А обычная сельская местность может стать бесподобным капканом для врага!

— Да места здесь не простые! — откликается младший лейтенант Елкин, — Я бы даже сказал загадочные! С виду ничего особенного, даже уныло, однообразно и скучно — степь голимая, а внутрь шагни — Тьма непредсказуемая! Одни подземелья местные необъятные чего стоят…

— А тут все в пещерах, в каменоломнях от Акмоная до Керчи! — добавляет сержант Егоркин, — Все изрыто… И такая перепутанная паутина каменная — только ступи и сразу запутаешься! Утопнешь, как в болоте. И под нами сейчас — метров 10—15 вниз, и бездна каменная непредставимая и безвозвратная… Вот так сидишь и не знаешь, что рядом с тобой хищно затаилось!

Ого! А это кто к нам бежит во весь опор? Пехотинец вроде… От своих откололся! Чудной малый! Куда это он, о своей части! Может посыльный?

— Сейчас разберемся! — говорит комиссар Гогитидзе, глядя на приближающуюся пригнувшуюся фигуру солдата, петляющего под обстрелом, — Во всяком случае, не трус и не паникер! Бежит не в тыл, а к линии фронта. То есть к нам… Под пулями и бомбами прорывается, настоящий храбрый джигит! И идет грамотно… Нам бы такой пригодился!

— Почему он все-таки к нам движется? — поворачивается Елкин, — Может действительно для нас приказ? Обстановка изменилась? Передислокация? Но на посыльного он не похож…

Вскоре в окоп сваливается запыхавшийся сержант, опаленный, в изорванной гимнастерке, весь в ссадинах и кровоподтеках, с ППШ-а в руке и толстой подсумкой гранат на плече…

— Жив, пехота? — приветствует Егоркин.

— Ага! Думал не дойду, — улыбается боец, — «Лаптежники» бомбят, что с каждым шагом в воздух взлетаешь, и пулеметами каждый метр прошивают…

— Кто такой? Зачем здесь? — строго спрашивает Светлосанов.

— А да… виноват, товарищ старший лейтенант! Сержант Борис Устрицкий! 384-й стрелковый полк 77-й горно-стрелковой дивизии, вернее то, что от него осталось… Сотня обезумевших под огнем солдат.

— Тебя кто послал? — подключается Гогитидзе — Есть, что нам сообщить?

— Никто, — спокойно отвечает сержант, — Я сам! Увидел бой, оборону, решил присоединиться!

— В смысле? — усмехается Елкин, — Как так, захотел и пошел? А дисциплина, приказ?

— Да какая дисциплина… Вы гляньте, что творится вокруг! — вздыхает Устрицкий, — Никаких приказов уже нет…

Ну, вообщем дело такое… Все отступают, можно сказать бегут! А я не хочу… Неправильно это! Мы солдаты или кто? Нужно фрицев остановить, хороший решающий бой дать! Что-то сделать в этом бардаке… Я об этом думал, а тут вы! Вот я и здесь…

— Где и кто твой командир? — интересуется Гогитидзе.

— Нет у меня больше командира! Я пойду за тем, кто меня в атаку поведет… А тот, кто как заяц по степи бегает от первого выстрела, еще и впереди своих солдат — мне не командир! Я воевать хочу, а не бегать от врага! Если мы ничего не сделаем, так фашист и до Кавказа докатится!

— Наш человек, Михаил Викентьевич! — восклицает Егоркин, — Надо к нам в батарею зачислять! Научим из зениток бить и другим премудростям…

— Ну, все понятно с тобой, сержант Борис Устрицкий, — улыбается Светлосанов, — Не по уставу это конечно, но у нас тут и так все смешалось. Каждый лишний ствол нам только в радость. Будешь воевать под моим началом, а там видно будет. Сейчас немцы опять полезут… Пойдешь сержант, на первую линию, поможешь нашим дивизионным бойцам, может посоветуешь что из окопной науки. Мы — зенитчики и привыкли врага сверху встречать. А тут другой бой разворачивается… Так что, окинь там все своим пехотным взглядом, исправь что надо.

— Есть! — радостно отвечает Устрицкий, — Я уже тут приглядел интересные овражки, можно кое-что сделать занятное… Так, чтоб фриц когти стальные пообломал! И тут и остался!

— Так и будет! — подхватывает Егоркин, — Мы тут тевтонцам знатную могилу организуем! Какой они еще не видывали.

— Добро! На-ка хлебни… — Елкин протягивает Устрицкому фляжку, — С дороги не помешает. Откуда такой красивый, весь черный, в копоти и оборванный?

— С Акмоная топаем… Когда фрицы внезапно фронт прорвали, началось невообразимое! Связи нет, никто не знает, что делать… Фашист прет стальной лавиной! Позиций как таковых не стало! Все залито кровью, горящим человеческим мясом и обугленными костями. Вся степь трупами завалена. Укрыться негде, зацепиться не за что! Просто массовый расстрел! Потоки обезумевших людей бегут к проливу. Самолеты на бреющем полете выкашивают целые колонны. Как в тире! Настоящая Преисподняя… Вообщем насмотрелся я пока до сюда дошел… На всю жизнь кошмаров хватит!

— Ничего! Мы еще переломим хребет фашистской зверюге! — твердо говорит Гогитидзе, — А ты, Борис, в передышке боя отмоешься чуток и поешь! Будешь как новенький!

— Спасибо! — улыбается сержант, — За неделю впервые нормальных людей встретил. Вокруг все ошалевшие. Не видят и не слышат ничего вокруг! Драпают… Каждый пытается спастись! А где? Тут ямка или приличный овраг — считай, подарок судьбы! При такой бомбежке…

— А Турецкий вал? — спрашивает Светлосанов, — Это же серьезное препятствие на пути фашистов! Как его не удержали?

— Фрицы его хитростью взяли… — отвечает Устрицкий, — Их бронетехника пристроилась в нашу отступающую колонну грузовиков — в облаке пыли не разглядели. А когда заметили, было уже поздно. Смели всю оборону.

— Что ж это творится такое? — восклицает Егоркин, — Три армии в наступление пошли. Народу — тьма! Настоящее Вавилонское столпотворение… И в какие-то часы все прахом пошло! Как дамбу темным потоком смыло!

— Война не всегда наступление! — замечает Гогитидзе, — Это как в нарды играть. Все может быть… Любая неожиданность. Где-то отошли, в другом месте ударили! Все выровняется…. Успех фашистов временный, это факт!

— У нас тут все какое-то неподступно многослойное закручивается! — озирается по сторонам Елкин, — чувствую, битва у нас особая начинается! Не так как всегда.

— Здесь с виду все просто, — добавляет Устрицкий, — а если приглядеться, очень даже заманчиво получается! Если использовать все прелести местной природы, можно фрица изрядно поплясать заставить на раскаленных камнях. Очень тут все обманчиво. Или лучше сказать — замаскировано, самой природой! Готовая цитадель…

— Где бы мы ни были, оккупантам покоя не будет! — горячо говорит Гогитидзе, — Мы этим шакалам такую бурю устроим, что они забудут и самих себя и зачем пришли!

— Пока что наша задача — держать этот участок! — окидывает взглядом позиции Светлосанов, — А как дальше сложится, поглядим… Хотя есть занятные мысли. Чтоб у фашиста земля из под ног ушла! Ну а пока… Опять эскадрильи черные наплывают! Так, огонь по центру 2, 4, 6 орудия — накрываем веером… 1, 3, 5, 7 держите фланги!

Из-за туч выныривают литые, поблескивающие на солнце, корпуса немецких самолетов. Советские зенитки неистово бьют по парящему черной сталью врагу. Два бомбардировщика вспыхивают, и коптя густым темным дымом срываются вниз к земле горящими металлическими кометами. Три «Юнкерса», отделившись от остальных, опускаются ниже и пикируют на сражающуюся батарею. Начинается жестокая дуэль скоростных машин и крутящихся во все стороны орудий. Пулеметные очереди взрыхляют землю, секут по бронированным щитам зениток, пробивают каски и человеческую плоть… Кровь брызгами летит на камни и стальные щиты. По периметру батареи падают сраженные свинцовым ливнем красноармейцы — кто за ручкой наводящего механизма, кто у ящиков с боеприпасами. Истошно завывая, сирены «Юнкерсов» рвут перепонки, давят на рассудок, выворачивают внутренности. Взрывы бомб рушат всякое основание под ногами — почва словно исчезает и все летит в пропасть… Земля подпрыгивает, и танцует в безумной пляске. Попадания авиабомб с воздуха разносят две зенитки и опрокидывают еще одну, огонь рвет все вокруг, выжигая все живое, в грохоте режут слух крики раненых. Столбы земляных фонтанов разрывов осыпают осколками камня и железа и застилают обзор… Кажется схватка уже идет по наитию, почти наугад… Сквозь вязкий дым молниями бьют огненные росчерки захлебывающихся в бешенном темпе стволов… Кабина одного из пикирующих бомбардировщиков разрывается в клочья — очереди секут дальше по фюзеляжу и фашистский стервятник, объятый пламенем, огромным факелом несется вниз. Второй с перебитым искрошенным крылом пытается выровнять полет в воздухе, но трепыхаясь, крутится на месте, и срывается в смертельный штопор. Третий, выпустив еще несколько пулеметных очередей больше для острастки, уходит под облака…

— Вот так вот! Господа арийцы, мать вашу… — смеется Светлосанов, — Получили огонька нашего! То ли еще будет!

— Хотели нас в ближнем бою испытать! — усмехается Гогитидзе, — Слабоваты вы бюргеры, с нами лицом к лицу тягаться!

— Опять фашист в зубы отхватил, — устало выдыхает Елкин, облокачиваясь на стальное тело орудия, — схватки все жестче становятся. У нас потери тоже серьезные…

В клубах дыма появляется политрук Кагин, закопченный и усталый.

— Что случилось, Николай? — спрашивает Светлосанов.

— Плохо дело, командир! — отвечает политрук, — Мы в окружении! Немцы отрезали нас от основных сил! Со всех сторон фрицы… Рядом с нами были какие-то пехотные части, но фашисты рассеяли их внезапной танковой атакой!

— Если прорвать цепь окружения? — предлагает младший лейтенант Елкин, — Наверняка линия обороны немцев сырая… Если сейчас, не мешкая, неожиданно ударить, можно восстановить связь с войсками!

— Кольцо очень плотное! — поясняет Кагин, — И силы несопоставимые… У них бронетехника и пехоты все больше стекается. Сразу закрепляются на позициях, все серьезно и грамотно. Там до горизонта все в фашистских касках!

— Так значит! — зло бросает Светлосанов, — Пока мы здесь сражались, наш тыл разбежался, как и все остальные! Прорываться? Куда? Только людей зря положим… Здесь более менее удобная позиция. Скалы выступают, низины и овраги есть. А там, в степи на открытых дорогах мы долго не протянем.

Я вот что думаю… Под нами катакомбы — глубокие и протяженные. Отличная база для ведения борьбы, пока обстановка не выровняется! Поэтому слушай мой приказ… Переносим матчасть, все что можно унести — в каменоломни. Особенно продукты и боеприпасы. Будем обживаться там… Валериан Сафронович! (обращается к Гогитидзе) Возьми людей и займись эвакуацией дивизиона под землю… Проследи, чтоб все шло надлежащим образом! Врагу ничего не оставлять! И поторопитесь, времени, судя по всему, у нас, не так много…

— Есть! Все сделаем, в кратчайшие сроки! — козыряет комиссар Гогитидзе.

— А орудия? Что с ними? — переживает Елкин.

— Расстреляем боезапас и взорвем, — холодно чеканит Светлосанов, — Спаренные пулеметные расчеты возьмем с собой. Фашисту ничего не останется, кроме черных могил и капканов.

— Вот это поворот! — восклицает сержант Егоркин, — На все 180 градусов! Аж до головокружения… Это что же мы теперь подземные зенитчики? Кого же сбивать будем из недр земных? Небо то, каменное будет!

— Не стальные машины, а живого земного фрица будем сбивать, Алексей! — поясняет Светлосанов, — Также снизу, из темноты ночной, только из пулеметов и винтовок. Не наш формат, но что поделаешь… Зато сюрприз для фашистов будет исключительный. Они явно этого не ожидают. А фактор внезапности на войне многого стоит…

— Раз так, теперь мы их за нос хорошо поводим! — радуется Гогитидзе, — Эти каменоломни как бурное море — зашел и неизвестно что с тобой дальше будет. Фашисты тут лезгинку будут танцевать на огненных камнях! Булганак им врежется праведным клинком!

— Катакомбы — это интересно! — подхватывает Устрицкий, — Я о них слышал, о том, что они очень большие, глубокие и почти непроходимые. Фриц побоится туда лезть…

— А фашист то не дремлет! — прерывает всех Кагин, глядя в бинокль, — Гляньте-ка, товарищи! На нас танки идут, десятка два точно… Причем со всех направлений! И их все больше. Зажимают кольцо.

— У нас только зенитки! — размышляет Елкин, — Хотят нас в камни вмять, и с воздуха и с земли давят! Просто тайфун какой-то из огня и железа… Со всех сторон!

— А чем наши зенитки хуже полевых гаубиц? — подмигивает Светлосанов, — Калибр позволяет… Сейчас мы им устроим праздничный фейерверк! Четные орудия по воздушным целям, нечетные разворачиваем прямой наводкой бьем по танкам! Пулеметные пары опускаем — будем сечь пехоту… Все, выполнять!

Из степи нарастает зловещий гул моторов. Немецкие танки, уверенные в своем превосходстве, черными бронированными монстрами, ползут все ближе…

Серия взрывов прокатывается по позициям красноармейцев. Начинается жестокий бой… Надвигающиеся стальные чудовища открывают огонь уже с дальнего расстояния, прощупывая оборону. Сверху завывают сирены пикирующих бомбардировщиков. Кажется все — земля, железо, воздух и людская плоть и кровь, горит и плавится как в огромной доменной печи. Несколько зенитных орудий разлетаются на куски от прямых попаданий снарядов и бомб. Рядом падают убитые и тяжелораненые…

В неравной схватке батарея продолжает сражаться… Несколько самолетов, тускло блеснув черными фюзеляжами, сорвавшись с высоты, и оставляя за собой густой темный шлейф дыма, стремительно идут вниз в полыхающую степь…

Танки останавливаются. И ведут огонь с дальней дистанции. Больше половины наступающих машин горит огромными коптящими факелами в изорванной взрывами степи. Некоторые танки поворачивают назад… Немецкая пехота, залегшая на сопках, в траве, под шквальным огнем крупнокалиберных зенитных пулеметов, медленно отползает…

— Ну, вот, еще одну атаку на сегодня отбили! — Светлосанов устало снимает каску, вытирая от пота закопченное лицо, — Пока мы… Здесь, фашист будет гореть красным пролетарским пламенем! Немало их тут останется… Не видать им Баварии, Швабии или что у них там еще есть?

— Сутки, максиму двое, мы еще на этих позициях протянем, — говорит Кагин, проверяя казенную часть орудия, — А потом они свою тяжелую артиллерию подкатят. И начнется мясорубка из огня, крови и железа! И в небе самолетов больше чем у нас осталось стволов. Соотношение один к десяти, если не к двадцати. Такая вот у нас получается кровавая арифметика и бесшабашная драка!

— Ну, мы к тому времени будем на другом плацдарме, — улыбается Елкин, — в запутанных тоннелях под землей — путь нас поищут…