Происшествие в городе Т

Лев Брусилов (2024)

На губернатора Татаяра совершено покушение в его собственной карете. Орудие преступления вызывает у полиции лишь улыбку, ведь это — обычная серебряная ложка, и нападавший просто душевнобольной. Но вскоре начальник сыскной полиции барон фон Шпинне начинает понимать, что губернатору грозит серьезная опасность.

Глава 11

След мастера Усова

Фома Фомич положил сахар в чай, не спеша размешал, ударил ложечкой о край стакана и задумался. Жизнь потихоньку превращалась в кошмар. Он не мог попить чай или пообедать, чтобы взгляд не наткнулся на ложку, ведь нельзя же, в самом деле, без столовых приборов поесть. И только видел ложку, мысль снова возвращала его к мастеру Усову.

Как выяснил Фома Фомич, с ложкой в русском быту связано много всяких поверий, он прочел об этом в календаре Врагова за 1857 год. Если есть человек, то у него обязательно должна быть и ложка, а если ее нет, то нет и человека. А вот изготовить из ложки оружие, на это нужен особо изощренный ум.

Откусив от макового рогалика, фон Шпинне принялся машинально пережевывать и запивать чаем. Ложечку он держал перед глазами, вертел, всматривался в незамысловатый узор, клал на блюдце, снова брал в руки. В русских поверьях говорилось, что ни в коем случае нельзя ложку класть на стол выемкой кверху, потому что умрешь с открытыми глазами и ртом. И тут же приводился другой забобон, что, напротив, нельзя ложку класть выемкой вниз, потому что покойники перевернутся в гробах. Получалось, что ложку нужно было, во-первых, никогда не выпускать из рук, а во-вторых, всегда держать строго вертикально, что само по себе невозможно, ведь человек, кроме этого, должен еще чем-то заниматься. Например, искать мастера Усова.

Тут в дверь постучали.

— Да!

Это был дежурный, он доложил, что внизу стоит молодой человек и утверждает, будто бы знает, где искать мастера Усова. Начальник сыскной, в мгновение свернув свое чаепитие, велел немедленно привести к нему этого молодого человека.

Сегодня утром Фома Фомич распорядился расклеить в публичных местах объявления о розыске без вести пропавшего мастера Усова. Очевидно, сработало одно из них.

Небольшими осторожными шажками Володя вошел в кабинет начальника сыскной и боязливо остановился у дверей. Ему уже объяснили внизу, куда он попал. Взгляд его, как влетевшая в комнату птица, метался по кабинету: на подоконник, с него на шторы, оттуда на шкафы, прыг на стол, со стола бегом по стульям и остановился на стоящей в углу несгораемой кассе.

— Это вы Кочкин? — спросил Володя, прижимая картуз обеими руками к груди и не сводя при этом взгляда с металлического ящика. Он не мог заставить себя посмотреть на того, кто сидел за столом. Робел. Начальник сыскной понимал это и поэтому как можно более дружественным тоном ответил:

— Нет, я не Кочкин.

— Ну, тогда я пойду, мне Кочкин нужен был.

— Стоило ноги утруждать, чтобы сразу же и уходить? Я не Кочкин, верно, но это не меняет дела. Все, что вы намеревались сказать Кочкину, скажите мне, мы с Меркурием Фролычем большие приятели. Он, думаю, не обидится ни на вас, ни на меня… Да вы не стойте, молодой человек, присаживайтесь. Вот и стул уж для вас приготовлен. В ногах-то, как ни крути, а правды нету. Фуражечку вон туда повесить можно…

Молодой человек вначале скользнул взглядом по лицу начальника сыскной, затем взглянул украдкой, а после этого стал рассматривать в открытую и в глубине души даже удивился нормальности этого лица. Начальник сыскной полиции, как оказалось, тоже человек.

— Ну-с, друг мой, — душевно начал фон Шпинне после того, как его гость, нанизав на рогатую вешалку свой картуз, уселся на предложенный стул, — и что же вы намереваетесь сообщить господину Кочкину о так называемом мастере Усове? Вы ведь о нем пришли рассказать или я ошибаюсь?

— Да, о нем, — тонким голосом подтвердил юный посетитель, в глазах которого метался вопрос: «А не зря ли я сюда пришел?»

Фон Шпинне понял это мгновенно и сразу же сменил тактику:

— Но прежде чем вы сообщите мне то, что намереваетесь, я хотел бы узнать ваше имя, ведь должен же я как-то к вам обращаться.

— Володя, — назвал себя молодой человек, но через мгновение поправился: — Владимир.

— Владимир, владеющий миром, из всех русских имен мне это нравится больше всего. Помню, в детстве, как я завидовал своим сверстникам, носящим это великое имя, как удивлялся их непониманию своего счастливого удела, ну да дело прошлое. Меня зовут Фома Фомич. Помните, был такой евангельский Фома, Фома-неверующий, а я, получается, неверующий два раза. Итак, Владимир, что же мастер Усов, где нам его искать?

Видя, что молодой человек смущен и не решается начать, полковник предупредительно заметил:

— Можете не торопиться, дело это непростое, нужно собраться с мыслями, вас легко понять. К тому же в полиции, наверное, впервые. Или я ошибаюсь?

— Впервые, — кивнул Володя и, шумно выдохнув, начал говорить о деле: — Видите ли, меня там внизу, — он мотнул головой, — не совсем верно поняли…

— Вы хотите сказать, что не знаете, где искать мастера Усова?

— Да!

— Зачем же вы пришли? — В тоне Фомы Фомича не было раздражения, он спрашивал мягко, по-отечески.

— Понимаете, я прочел объявление о том, что разыскивается мастер Усов, там, в трактире у Клокова. Потом его, объявление это, сорвали. Я не знаю, кто сорвал, ну это неважно, хотя, может быть, для вас…

— Для нас это тоже неважно, продолжайте.

— Я вспомнил… — Володя замолчал.

— Что вспомнили?

— Я вспомнил… история, правда, не очень… и я там не лучшим образом…

— И тем не менее мне хотелось бы ее услышать.

— Очень некрасиво получилось, я совершенно случайно, поверьте, сам того не желая, подслушал разговор…

— Подслушивать — это скверно, — проговорил начальник сыскной несколько назидательным тоном, но улыбка его при этом стала еще шире, а глаза заблестели.

— Я тоже так считаю, поэтому мне очень неприятно не то что говорить, даже думать об этом.

— Ну, ну, молодой человек, не терзайте себя, и я вам верю, произошло совершенно случайно. — Итак, о чем был случайно подслушанный вами разговор?

— О мастере Усове.

— О мастере Усове? Это интересно, это очень интересно. Так-так, а позвольте поинтересоваться, кто говорил о мастере Усове, чью беседу вы подслушали?

— Моего дедушки, да это и не совсем беседа…

— Не совсем беседа? Как вас понимать: не совсем беседа? — насторожился фон Шпинне, с самого начала подозревающий: что-то здесь не то, не зря же мальчишка виляет.

— Понимаете, я живу с матерью и дедом. Отец умер, когда мне было десять лет…

— Сочувствую, — кивнул Фома Фомич.

— И дед, он мне заменил отца, хоть немного и не в себе…

— Как это понять, «не в себе»?

— Он душевнобольной.

Нет, улыбка не сошла с лица Фомы Фомича и брови остались так же благостно изогнуты, только по-неживому стеклянно сверкнули глаза на мгновение, но этого было достаточно, чтобы понять — начальник сыскной недоволен.

— Дедушка, он немногословен и поэтому, наверное, разговаривает во сне, а я, — Володя вздохнул, — подслушал!

Трудно сказать, что произошло, но Володя, неожиданно для начальника сыскной, да, наверное, и для самого себя, пустив обильную слезу, признался в том, что подслушивал, о чем говорит его дедушка во сне, не случайно.

История была древняя как мир. Оказалось, что у старика имелись сбережения, которые он где-то спрятал, а вот где спрятал, забыл. Разумеется, ни невестка, мать Володи, ни сам внук деду не верили, подозревая, что старик все помнит, а не говорит исключительно от жадности. Да и как, как можно забыть, где спрятаны деньги? Для их еще не тронутых склерозом мозгов это было невероятным. Ну, а поскольку дедушка, как было известно матери с сыном, болтал во сне, появилась мысль устроить в маленьком пыльном чуланчике, примыкающем к комнате деда, подслушивающий пункт, в надежде, что старый человек во сне проболтается. Но, по всей вероятности, старик действительно забыл, где спрятал свои сбережения, разумеется, если они у него были. Поэтому-то Володя, а это ответственное дело было поручено именно ему, прикладывая ухо к загодя проделанному в фанерной перегородке отверстию, услышал вовсе не то, что хотел. Старик говорил о каком-то мастере Усове. Разумеется, молодой человек не придал никакого значения этому бреду спящего полоумного деда. Забыл. И вспомнил лишь после прочтения в клоковском трактире объявления о розыске.

— Он точно назвал фамилию Усов? — спросил фон Шпинне.

— Да, и не просто Усов, он говорил «мастер Усов», это и заставило меня к вам прийти.

— Скажите, пожалуйста, Владимир, вы же не один раз подслушивали своего деда?

— Мне стыдно в этом признаться, но не один.

— А вам никогда не приходило в голову, что у вашего дедушки просто-напросто нет денег, которые он мог спрятать?

— Да что вы, что вы, — отмахнулся Володя, — как это нет денег? Есть! Мы точно знаем.

— Ну, хорошо, с этим понятно. Теперь вернемся к мастеру Усову. Сколько раз дед упоминал о нем?

— Да каждую ночь только и говорит, что об этом мастере Усове.

— И что же он о нем говорит?

— Вы знаете, совершеннейшая абракадабра. Какая-то деревня, кто-то должен туда ехать, находить там Усова, у которого есть ложка…

— Он говорил, что у Усова есть ложка? — заинтересовался Фома Фомич. Это удивило молодого человека.

— Да! — ответил он. — А у кого нынче нет ложки, без ложки-то и не проживешь.

— Справедливо, — согласился фон Шпинне. — Знаете, Владимир, то, что вы мне рассказали, очень и очень занятно, но хотелось бы послушать вашего дедушку непосредственно, вы понимаете меня? — С едва заметным кивком фон Шпинне подался вперед.

— То есть вы сами хотите его подслушать?

— Ну, если вам угодно это так назвать, то да, я хотел бы его подслушать.

— Ну, я не знаю, как маменька… дозволит, она у меня строгая.

— Маменька может не позволить? — засмеялся начальник сыскной. — Я думаю, мы ее уговорим.

Фома Фомич записал адрес Володи Мясникова и, пожав ему руку, отпустил домой. Володя с неохотой встал, снял с вешалки картуз, делая это крайне медленно, словно ждал чего-то. Начальник сыскной знал, почему не торопится, почему мнется его посетитель, но виду не подавал. Уже стоя в дверях, Володя наконец-то решился на вопрос:

— А можно поинтересоваться?

— Разумеется, — Фон Шпинне уставился на него ясными глазами.

— Там в объявлении, ну у Клокова в трактире, которое… — Володя запнулся. Нет, все-таки непросто, ох как непросто говорить о деньгах, особенно с тем, кто смотрит на тебя таким вот открытым и доверительным взглядом.

— Так что там в объявлении?

— Вознаграждение, — едва слышно промямлил Володя.

— Ничего не могу разобрать, говорите громче, что в объявлении?

— Вознаграждение, — повторил с большей силой Володя.

— Вознаграждение? Какое вознаграждение? — Фон Шпинне озабоченно наморщил лоб и поднял подбородок, а в голос добавил чуть-чуть металла. — О каком вознаграждении вы говорите?

— Ну, там, в объявлении, за сведения… — Володя находился в таком состоянии, что, будь у него деньги, сам бы заплатил, чтобы только быстрее покинуть этот кабинет. — Я так, я пойду!

— Ах, вознаграждение, ну как же я мог забыть! Спасибо, что вы мне напомнили. Увы, всего в голове не удержать. Да, да, вам полагается награда, но получите вы ее тогда, когда мы послушаем, что говорит во сне ваш дедушка. Понимаете меня?

— А когда вы будете слушать?

— Хотелось бы, конечно, пораньше, но ваша маменька… Нужно будет время, чтобы сговориться с ней.

— А если я сам сговорюсь?

— Ну, когда вы сговоритесь, мы приедем и послушаем.

— А давайте завтра?

— Давайте завтра. Вы подойдете сюда в это же время, и мы отправимся к вам домой. Ваш дедушка как, рано спать ложится?

— Спать-то он рано ложится, не засыпает долго, — ответил Володя.

— Подождем, — сказал фон Шпинне. — Нам торопиться некуда.

После того как Володя Мясников наконец-то ушел, Фома Фомич велел дежурному прислать чиновника особых поручений Кочкина Меркурия Фролыча и вернулся к своему уже давно остывшему чаю.