Происшествие в городе Т

Лев Брусилов (2024)

На губернатора Татаяра совершено покушение в его собственной карете. Орудие преступления вызывает у полиции лишь улыбку, ведь это — обычная серебряная ложка, и нападавший просто душевнобольной. Но вскоре начальник сыскной полиции барон фон Шпинне начинает понимать, что губернатору грозит серьезная опасность.

Глава 7

Допрос

Не обращая внимания на дежурного с оспенным лицом, который при виде начальника сыскной вскочил со стула и замер с недожеванным куском во рту, фон Шпинне проводил Приволова к лестнице.

— Несколько ступеней вниз, и мы на месте, — сказал он шепотом. — И еще, господин Приволов, хочу вас предупредить: если вы вдруг увидите странных прозрачных людей, не пугайтесь, это призраки, несчастные души, загубленные сатанистом Захарьиным.

— И вы что же, видели их? — спросил напуганный Приволов.

— Я даже стрелял в них из револьвера…

— И что?

— Пустая затея, пули не причиняют им никакого вреда. О, я вижу, вы напуганы?

— Да нет, все в порядке…

— Раз так, то что мы стоим, вперед!

Комната, в которую фон Шпинне ввел Приволова, была полуподвальной и более напоминала пенал. Зарешеченное окошко под потолком давало слишком мало света, поэтому горел газовый рожок. Здесь имелись стол без каких-либо письменных принадлежностей и два грубо сколоченных табурета.

Войдя в комнату, Приволов огляделся, нет ли чего странного.

— Присаживайтесь, — указывая на один из табуретов, предложил начальник сыскной.

— Это ваш кабинет? — осматривая грязные ободранные стены, удивился казначей.

— Конечно, не Версаль, но крыша над головой, а это что-нибудь да значит! — ответил Фома Фомич и, сняв с головы канотье, уселся на свободный табурет. — Скажите мне, господин Приволов, только без утайки, откуда у вас эта ложка? — Фон Шпинне достал из кармана сверток и развернул на столе.

У Приволова не было причин что-либо скрывать, и он рассказал все как было.

— Так, так, — произнес Фома Фомич после того, как городской казначей закончил рассказ. — Вы не можете припомнить, а куда девался отрезанный кусок языка?

— Нет! — воскликнул Приволов и сморщился.

— Опишите этого бездомного, как он выглядел?

— Как и прочие бездомные, грязный… это, пожалуй, все, что я могу сказать.

— Может быть, какие-нибудь особенности…

— Какие особенности?

— Цитировал Гомера или еще что-то?

— Нет, да меня и рядом-то не было. Я подошел к нему, когда уже все случилось, — ответил казначей, не понимая, что над ним подтрунивают.

— А вы смогли бы его узнать, или, может быть, вы его видели раньше?

— Нет, раньше я его не видел, а узнать… — Приволов задумался. — Вряд ли. Для меня они все на одно лицо. Да, совсем выпустил из виду, у него была на глазу повязка.

— На каком глазу?

— Кажется… — Приволов сосредоточенно напрягся. — Кажется, на правом.

— Значит, он у нас одноглазый. Ну, одноглазого найти будет проще… — ни к кому не обращаясь, проговорил полковник. — Хорошо, и последнее. Я так понимаю, эту ложку, ложку мастера Усова, вы забрали себе, чтобы никто больше не поранился, верно?

— Да!

— Я другого понять не могу, зачем вы собирались ее выбросить, вы разве ничего не слышали о нападении на губернатора?

— Слышал, — ответил казначей и поспешно добавил: — но подробностей не знаю!

— Вы что же, не читали «Губернский патриот»? Там были подробности.

— Я не читаю «Губернский патриот», — сказал Приволов и развел руками.

— А вчера утром? Вы какую газету сожгли в своей печи? Разве это был не «Губернский патриот»?

Этот безобидный для любого другого человека вопрос для казначея был страшным и неожиданным. От этого вопроса он потерял способность дышать. Сердце, за которое кто-то ухватился, перестало биться. По крайней мере, ему так показалось. Но кто-то где-то решил, что это, пожалуй, будет слишком легкой, да и преждевременной смертью для человека, не брезгующего мелкими финансовыми махинациями. Пусть он еще помучается, решил этот кто-то, и невидимая рука, так крепко ухватившая казначея за сердце, вначале ослабила хватку, а затем и вовсе отпустила, и он задышал.

Длилась эта неприятность с Приволовым всего лишь доли секунды. Так что начальник сыскной в полной мере и не осознал, какая трагедия чуть было не случилась с его собеседником, а может быть, осознал и именно поэтому повторил свой безжалостный вопрос:

— Так какую газету вы сожгли?

— Но откуда вы знаете? — натужно спросил казначей.

— Вам плохо?

— Нет-нет, все хорошо. Откуда вы знаете про газету?

— Мы всё знаем, — ответил начальник сыскной, и, несмотря на то что он очень сильно преувеличивал, Приволов поверил. Казначей даже не догадывался о том, что сыскная полиция только потому знает о газете «Губернский патриот», что сама же ее и подбросила, а потом один из агентов подсматривал в окно, как Приволов сжигает ее в печи.

— Итак, господин казначей, — начальник сыскной сплел пальцы обеих рук и поднял их на уровень груди. — Почему вы не понесли ложку в полицию?

Казначей молчал, да и что он мог сказать, как оправдаться?

— Вы хоть понимаете, что вас могут обвинить если не в пособничестве, то в преступном недоносительстве?

— Понимаю, — едва двигая губами, проговорил казначей.

— Ничего вы не понимаете. А я знаю, почему вы не понесли ложку мастера Усова в полицию. Вы струсили! Вам не хотелось неприятностей, расспросов и прочего, вы хотели спокойной жизни. — И снова точно в душу заглянул начальник сыскной. «До чего же опасный человек!» — мелькнуло в казначеевой голове. — Вы струсили, и сейчас вам стыдно в этом признаться. Самому себе стыдно признаться, не говоря уже о том, чтобы признаться мне…

— Да, я струсил! — выпалил Приволов. — Но это единственное, в чем я виноват!

Начальник сыскной ухмыльнулся.

— Хорошо. — сказал он. — У меня больше нет к вам никаких вопросов, по крайней мере пока нет. Можете быть свободны и будьте осмотрительнее, господин Приволов. Помните: пытаясь уйти от маленьких неприятностей, совсем не успеваешь заметить, как приходишь к большим…

Когда казначей вышел из помещения сыскной полиции, особняк на улице Пехотного Капитана уже не казался ему заурядным, как раньше. Приволов еще раз осмотрел его и нашел, что домик-то того, мрачноват, что-то зловещее было во всем его облике: в окнах, дубовой двери, даже в дверной ручке, напоминавшей не то собачью, не то волчью лапу. Он пошел прочь от этого дома и, пока не миновал Пехотнокапитанскую, все озирался — не идет ли за ним кто?

«Вот же какая злокозненная случайность!.. — думал, возвращаясь в городскую управу, казначей. — Вот не пойди я по этой улице или даже пойди, но не упади, не оброни ложку, все могло быть по-другому: тихо, мирно, без этих страхов, без допросов, без фон Шпинне, наконец!»

Какой ужасный человек, он, как буравчик, ввинчивается в тебя и рассматривает, что там внутри, не прячется ли какая крамола…

Увы, но нам придется не согласиться с нашим финансовым тружеником. Полиция с самого начала знала о ложке мастера Усова. Осведомитель из числа присутствующих на обеде бездомных в тот же день донес в сыскную. Полиция сработала быстро. Были разысканы и допрошены: повар, старик в душегрейке, еще несколько свидетелей. К сожалению, того, кто принес ложку, а потом обрезал себе язык, отыскать не удалось. Как в воду канул. Никто даже имени его не смог назвать. Зато все утверждали, что кусочек языка съела какая-то собака, когда его сбросили со стола на пол. За Приволовым было решено установить слежку, уж больно подозрительно он себя вел. Кто знает, может быть, он соучастник нападения на губернатора? В полиции, правда, в соучастие это никто не верил, однако проследить нужно было все равно. Чем все закончилось, вы уже знаете. Приволов был ни при чем, но оставалась еще ложка мастера Усова.