Проклятие фараонов

Лейтенант Дегре (2024)

Апрель 1923 года. В Египте при загадочных обстоятельствах умирает лорд Карнарвон, знаменитый своим открытием гробницы Тутанхамона, ставшим недавней мировой сенсацией. Причиной смерти лорда многие считают мистическое «Проклятие фараона». Британская разведслужба направляет в Египет своего бывшего служащего — лейтенанта в отставке, а ныне частного детектива, чтобы срочно выяснить причины и обстоятельства гибели видного британского деятеля. Лейтенант Грегсон, которому помогает его новая подруга — юная египтянка, проводит в Каире расследование, обнаруживает еще несколько загадочных смертей, проверяет несколько версий, а в итоге раскрывает попытку политического заговора, в который замешаны археологи и египтологи. Какое отношение может иметь захоронение древнего фараона к международной политике на Ближнем Востоке? Что оказалось причиной загадочной смерти лорда Карнарвона? Книга об этом написана, но вряд ли будет опубликована…

Gerontion Томас Стернз Элиот

Пролог

Фигаро. А, боже мой, наши сочинители комических опер в такие тонкости не входят!

Бомарше «Севильский цирюльник»

Фигаро. Так, так, а если к этому еще аккомпанемент, то мы тогда посмотрим, господа завистники, правда ли, будто я сам не понимаю, что пишу…

Там же

«Он убрал браунинг, сел в кресло напротив и повел разговор:

— Мистер Батлер, я не служу в Скотланд Ярде и приехал сюда только как частное лицо. Но, несмотря на это, в действительности сейчас я представляю секретную службу Его Величества. И вам придется мне всё рассказать. Меня не интересуют ваши сомнительные финансовые и торговые операции или научные подвиги. Точнее говоря, интересуют, но ровно в той мере, в какой они связаны с убийством графа.

— С чего вы вообще решили, что это было убийство, мистер Джонсон?

— Я провел собственное расследование и теперь убежден, что это было убийство. Я убежден, что причины нужно искать в египетском предприятии графа, управляющим которого были вы, мистер Батлер. Я обещаю сохранить в секрете ваши признания при двух условиях. Первое, если вы лично никак не связаны с этим убийством. Второе, вы будете со мной полностью откровенны. Полностью! Со своей стороны, я могу вам обещать, что воспользуюсь полученными от вас сведениями исключительно в интересах расследования убийства и не стану причинять вред вашим коммерческим интересам.

— Вы даете мне в том слово джентльмена?

— Увы, я не могу дать вам слово джентльмена. Я всего лишь тиджи. Но, если я даю мое слово, я его держу.

— Я не убийца. Вы мне верите?

— Я поверю, если вы представите мне к тому достаточные основания.

— На самом деле я очень любил этого чудака и привязался к нему. Можно было бы сказать, что мы стали друзьями, если бы вообще была возможна дружба между графом и простым обыкновенным человеком. Да, мы недавно поссорились, он даже просил у меня прощения. Сам граф! В сущности, он был очень одинок и нуждался во мне… Так что вы хотите узнать от меня?

— Всё! В чем состояла деятельность вашего с графом предприятия? Как это связано с политикой? Какие обязательства и перед кем именно граф брал на себя? В чем была причина вашей последней ссоры с графом? За что его убили? Какова во всём этом роль молодой леди и графини? Что так настойчиво пытается скрыть мистер Лукас? Какие предметы интересовали убийцу? И, наконец, самое главное: кто убийца?

— Я не знаю, кто убийца. И я не знаю всего. Хорошо, я расскажу вам о нашем предприятии с полной откровенностью, а вы сами делайте свои выводы. Я полагаю, что мой рассказ снимет с меня все подозрения в причастности к убийству. Но потом обещайте забыть о моих признаниях, потому что кроме моих маленьких интересов тут завязаны интересы очень многих сильных мира сего. Слушайте…»

***

Редактор откинул на заваленный бумагами стол пачку растрепанных листов со смазанным местами машинописным текстом, отрывок из которой только что читал. Потом пожевал бескровными губами, снял кругленькие очки и печально воззрился на Грегсона:

— Да, я прочитал вашу рукопись и отразил свое мнение о ней в своей рецензии. Лично мне это чтение было весьма любопытно и занятно, но мы этого печатать не будем!

— Почему? — Грегсон спросил внешне спокойным тоном, хотя внутри у него все заклокотало от гнева.

— Я же вам только что зачитывал для примера отрывок из вашей книжки, мистер Грегсон, — редактор со страдальческой миной на лице провел рукой по отвергнутой рукописи, — я думал, вы сами все поймете. Неужели вам до сих пор не ясно?

— Признаюсь, нет, не ясно! — Грегсон по-прежнему был внешне спокоен, но сердце внутри бешено заколотилось. Редактор откинулся на спинку стула, взял со стола свою трубку, не спеша раскурил ее и пустил в потолок струйку табачного дыма:

— Это никуда не годится! Вы пока никакой не писатель, мистер Грегсон. Вам еще учиться и учиться. Сейчас я не вижу этого вашего Батлера. Дайте мне яркий художественный образ! Тогда я в него, может быть, поверю.

— Что именно вас не устраивает в моей книге?

— Обычно мы не снисходим до объяснений авторам, — выдавил из себя кривую улыбку редактор, — но только из уважения к вашему военному прошлому, я попытаюсь донести до вас наши резоны.

Губы Грегсона чуть скривились в ответной улыбке:

— Я буду вам очень признателен за разъяснения.

Редактор удовлетворенно кивнул, снова окутался клубом сизого дыма и произнес:

— У вас в книжке почти одни сплошные диалоги! Так у нас не принято. Вопреки негласным правилам вы даже начали сразу с диалога!

— Но Платон тоже писал в форме диалога, — возразил Грегсон, — диалог позволяет гораздо лучше выявить противоречия, чем простое повествование…

— Во-первых, вы не Платон, — строго поднял палец редактор, — будьте немного скромнее! А, во-вторых, Платона сейчас читают лишь несколько книжных червей, а нам нужен тираж!

Грегсон раскрыл блокнот, сделал в нем пометку карандашом и снова поднял глаза на редактора:

— А кроме формы диалога у вас есть другие возражения?

Редактор, тоскливо глядя в потолок, снова выпустил кольцо дыма:

— Сухо. Безжизненно. У вас совсем нет эпитетов. Одни существительные и глаголы: «он сказал, они встретились, она передала, он выстрелил».

— Мне казалось, что так повествование станет динамичнее и захватит внимание… Это же детектив!

— Вы ошибаетесь! — поднял палец редактор. — Это роман, а не газетный репортаж. Он предполагает определенный художественный уровень. Владение пером. Умение рисовать словом картину. Описание природы, личные переживания персонажей, чувства… Красивые сравнения, эпитеты, тропы…

— Вы думаете, все это надо читателю? — усмехнулся Грегсон. — Какому читателю нужны описания природы и прочая словесная шелуха?

— Это ему не нужно, — кивнул редактор, — но он к этому привык. Он почувствует себя обделенным, если не уловит разницы в художественном уровне между собой и писателем. И вы как писатель потеряете для него всякий авторитет, шарм таинственности, который окружает любого художника и отделяет его от толпы профанов. Да, читатель хочет читать детектив и полицейскую историю, да, он предпочтет «Ника Картера и убийц с бульвара Мичиган» многим великим романам прошлого — Диккенсу, Флоберу и Толстому. Но даже историю про Ника Картера он хочет читать непременно в стилистике Диккенса, Флобера или Толстого. Наш читатель — сноб, даже если он сам не всегда это осознает.

Грегсон сделал пометку в блокноте и, не отрывая глаз от своего листка, кивнул:

— Еще какие замечания?

Редактор, казалось, был доволен: его редко слушали столь внимательно.

— Не надо называть главного героя только одним именем в тексте. Это вызывает раздражение. Потом, зачем столько цифр, дат и технических подробностей? Они отвлекают от художественных образов…

— Продолжайте, пожалуйста, — Грегсон кивнул, быстро сделав в блокноте очередную пометку.

— Добавьте шуток. Читателю хочется расслабится.

Кивок, запись в блокноте, внимательный ожидающий взгляд.

Пожалуй, столь благодарный слушатель заслуживает некоторого поощрения. После очередного клуба дыма, редактор великодушно решил окропить расстроенного неудачей автора утешительной порцией похвалы:

— У вас есть и положительные моменты. Например, лорд и граф — это очень хорошо! Простой читатель обожает книги про высшее общество. Он его совершенно не знает и поэтому безумно любит. И не надо рассеивать его заблуждения и легенды! Аристократия — это наша священная корова! Читатель хочет к ней принадлежать и — хотя бы мысленно — во время чтения принадлежит! Здесь вы на правильном пути.

Грегсон сделал очередную пометку и поднял голову в ожидании:

— Дальше?

— Писать книгу с эпиграфами в наше время — это весьма претенциозно. Удалите их!

Запись в блокноте, кивок о готовности внимать вековой мудрости.

Пожалуй, хватит поощрений! Редактор сделался серьезным:

— Но, пожалуйста, не нужно упоминания гомосексуализма! Даже среди аристократов. Это вызовет отвращение значительной части читателей.

Грегсон, сделав очередную запись, кивнул, приглашая продолжать критику. Очередной клуб дыма в потолок.

— Специальная терминология. Например, читатель не знает и путается в догадках, кто такой тиджи?

— «Тиджи» означает «временный джентльмен», то есть, человек, по рождению не принадлежащий к аристократии и получивший офицерский чин во время войны в силу чрезвычайных обстоятельств, — терпеливо пояснил Грегсон.

— Но средний неподготовленный читатель совершенно не обязан этого знать! Это относится также и к сведениям про другие страны или фактам науки. Мы не энциклопедия и не можем позволить себе выпускать комментированное издание. Читатель не любит отвлекаться на сноски, не станет самостоятельно выяснять факты и термины, в конце концов запутается и будет злиться. А на кого он будет злиться? Разумеется, на автора!

— Дальше? — кивнул Грегсон, не отрывая карандаша от блокнота.

— Я похвалил вас за аристократов. Но послушайте еще доброго совета: не надо никаких евреев! Ни в коем случае!

Грегсон оторвался от своих записей и с удивлением уставился на редактора:

— Я слыхал мнение, что в детективе не должно быть китайцев, но…

— Евреи еще хуже китайцев, — махнул рукой редактор, — уж поверьте. Книгу с евреями у вас ни одна приличная редакция не возьмет, если только это не древние евреи.

— Вы до такой степени не выносите евреев? — губы Грегсона дрогнули в едва уловимой улыбке.

— Я их просто обожаю, — тяжело вздохнул редактор, — но с нас достаточно и одного Шейлока. Второй нам не нужен. Вы же не Шекспир? Имейте в виду, второго Шекспира у нас тоже не потерпят! Это место уже занято!

Пометка в блокноте, кивок:

— Дальше?

— Наказание, Грегсон! — редактор поднял указующий перст и потряс им в воздухе. — Если есть преступление, то должно быть и наказание! Это железное правило детектива, вытекающее из золотого правила этики!

— Мне кажется, для детектива будет вполне достаточно раскрытия преступления, а наказание вполне можно оставить за рамками повествования…

— Тогда читатель почувствует себя неудовлетворенным. Людям хочется прижизненного торжества справедливости и скорого воздаяния за грехи злодеям. Для этого, собственно, и читаются, и покупаются, и, соответственно, пишутся детективы. Наказание должно подразумеваться в финале.

Пометка в блокноте, кивок:

— Дальше?

— Запомните: первая глава должна быть убойной. Если читателю она не понравится, он не будет читать дальше. А в вашем романе она какая-то вялая… Особенно важны первые три абзаца первой главы.

Пометка в блокноте, кивок.

— Еще что-нибудь?

Редактору вдруг почудилось, что Грегсон играет официанта, принимающего заказ в ресторане. На мгновение показалось, что услужливый автор сейчас покинет кабинет, чтобы тут же через минуту вернуться с новым романом, приготовленным на сей раз в полном соответствии со вкусами и предпочтениями клиента: с кровью или прожаренным. Нет, раз детектив, то все-таки определенно — с кровью! Но не слишком ли дешево отдает новичку умудренный редактор столь драгоценный опыт? Пожалуй, хватит. Пусть сначала оценит сделанное ему благодеяние!

— Можно продолжать ещё очень и очень долго, но остановимся пока на этом.

Грегсон кивнул и засунул блокнот в карман.

— Теперь вот что. Я не буду делать убойной первую главу. В повествовании должна быть определенная логика, пусть даже тупицам она недоступна.

Как такое может быть? Пускай сегодня не завезли свежую спаржу, но где же показное горе раболепного официанта по этому поводу?

— Обычный читатель редко владеет даже простой логикой, — покачал головой редактор и отложил свою трубку. — Ему от вас нужны сильные чувства и яркие образы, а вовсе не логика!

Грегсон стремительно встал и быстрым движением подхватил со стола свою рукопись:

— А у меня будет логика! А также непременно будут долгие диалоги, научные факты и даже евреи!

— Жаль, — развел руками редактор, — тогда мы вас никогда не напечатаем!

— Пусть так. Зато я сумею рассказать занимательную и весьма поучительную историю, которую по вашим лекалам делать не стоит. А вы в занимательных историях, похоже, понимаете, как свинья в апельсинах! Хорошего дня, сэр!

Грегсон коротко кивнул и направился к выходу. Уже в дверях он обернулся и сказал:

— Я только что добавил шутку, как вы и просили.

Дверь за ним захлопнулась с грохотом. Редактор вздрогнул, да так и остался сидеть в задумчивости. Потом покачал головой, тяжело вздохнул, нацепил очки и, взяв со стола новую пачку машинописных листов со смазанным шрифтом, принялся за очередную внутреннюю рецензию.