Легион

Леонид Моргун, 1988

Эта книга перенесёт читателя на 2000 лет назад, в эпоху правления римского императора Домициана, в его обширную, раскинувшуюся на половине тогдашнего обитаемого мира империю. Вы познакомитесь с офицерами и солдатами одного из римских легионов, собирающихся в поход на Кавказ и поймёте, что не слишком-то уж они отличаются от наших современников. И всё, что они творили, они делали из лучших побуждений. Просто… время было такое.

Глава VIII

Рим доверяет тому, кто хранит в ларце своем деньги.

Больше монет — больше веры, клянись алтарём сколько хочешь.

Ювенал

На следующий день в одиннадцатом часу Метелл и Гай Мауриций обедали в банях Агриппы, в уютной нише, где журчал фонтан, и банщик, толстый нубиец, исполнял все пожелания именитых гостей и охранял их от нескромных взоров.

— Умх!.. Какая пулярка! — бормотал Мауриций, откладывая обглоданную тушку. — Прямо настоящий гусь! А это что? Устрицы?! И очень даже недурные, клянусь Вакхом. Почему ты не ешь?

Клавдий рассеянно пожал плечами. Мысли его витали вокруг недавней встречи с секретарем императора.

— Видно, этот твой Кар тебя совершенно не кормит, — рассеянно заметил он.

— Кормить-то кормит, но корм этот не для благородного азиатского жеребца, а для галльского битюга, — объяснил Мауриций. — Сам он за обедом уплетает жирных каплунов, лососину, телячьи вырезки, запивая всё это выдержанным фалерном^[43]. Нам же велит подавать по крошечному кочешку салата, улитки с прогорклым маслом, которое слили из светильников, а запивать заставляет прошлогодним тускуланским уксусом…

— Ну, ты уж скажешь…

— Чистым уксусом, клянусь Фортуной Пренестинской! — уверял его Мауриций, — Знал бы ты, какая изжога разыгрывается у меня после этих пиршеств. Но с винами вообще сейчас черт-те что творится. Цена даже на молодое ватиканское подскочила втрое. Знаешь, что люди говорят?..

— Знаю, — усмехнулся Метелл и привел эпизод с листовкой, Мауриций язвительно рассмеялся.

— По-моему, — сказал он, прихлебывая вино, — это первый в истории Рима случай, когда в народе настолько явно пробудилось поэтическое чувство. Про его предшественников рассказывали скабрезные истории, в которых было мало что выдуманного, кое на кого писали памфлеты, но чтобы такое количество стихотворений! — он покачал головой и сказал вполголоса, зорко поглядывая в сторону выхода: — Редко кого народ так ненавидит, как этого плешивого Нерона. Но, будем справедливы: в Агенобарбе было хоть какое-то величие, Веспасиана тоже ругали за жадность, но любили. Тита — просто любили, хоть и поругивали. Этот же… Веришь ли, дорогой Метелл, когда я узнал, что тебя из армии вызвали во дворец, я посчитал тебя приговоренным и потому не торопился на встречу с тобой, так что даже заставил тебя ждать. Я же знаю, и все знают, что в обычае этого палача, рядом с которым невинными детьми кажутся и Синис, и Прокопт, и Керкион^[44], — издевательство над человеком сочетать с самым низким лицемерием, и, клянусь, ни при одном принцепсе не было столько трескотни, столько самовосхвалений, столько болтовни о народном благе. Видел бы ты, с каким потуплено-смиренным видом он принимает золотые и серебряные статуи, которые вынуждены дарить ему провинциальные городки. А сколько он возвел посвященных себе монументов, храмов, арок. Кстати, на одной из них недавно появилась надпись, над которой хохотал весь город.

— Какая же?

— «Арка»? — сказал Мауриций и с хитрецой взглянул на друга.

Клавдий с удивлением вскинул брови.

— Греческими буквами,^[45] — пояснил Гай.

Оба громко расхохотались.

— А что ты станешь говорить, если тебя пригласят на государственную службу? — осведомился Метелл.

— Кто? Цезарь?

— Причем тут цезарь? Лицо, обладающее полномочиями. Скажем на военную службу. Пошел бы?

— Но… — Мауриций развел руками. — Я раньше никогда не служил и…

— Солдат у меня будет предостаточно, — успокоил его Метелл. — Но помимо воинской службы в войске требуются люди, владеющие чисто гражданскими специальностями. Мне потребуется человек на должность, скажем, начальника канцелярии. Или историографа. Для описания наших подвигов на войне нам будет нужна талантливая личность, не хуже Ксенофонта…

— Что?! — срывающимся голосом воскликнул Мауриций. — Ты предлагаешь это мне? Мне!.. Но ведь ты знаешь, что я…

— Это не имеет значения, — отмахнулся Клавдий. — На правах легата я имею право брать в свиту кого угодно, от танцовщиц до гладиаторов. Мне потребуются грамотные люди. А тебе, насколько я знаю, в грамотности не откажешь… Ну что ты, Гай, успокойся…

Обняв его, Гай Мауриций заплакал.

— Ты даже не спрашиваешь, какое я тебе положу жалованье.

— Ах, какое это имеет значение! — радостно сказал Гай.

— Какое?! — воскликнул Клавдий. — Да ты рассуждаешь, как наш кровавый плешивец-август и его прихвостень, старая обезьяна Капитон, чтоб ему захлебнуться в клоаке!..

* * *

С Титинием Капитоном Клавдий встретился несколькими часами ранее в храме Сатурна, где находилось государственное казначейство, эрарий. Величественного вида старец трудился над папирусными свитками, время от времени раскидывая камешки по счетной доске.

— А, вот и наш славный воитель! — сказал он с улыбкой, едва завидев префекта.

— Будь в добром здоровье! — почтительно приветствовал его Метелл.

— Какое уж здоровье в моем возрасте, — заохал старик. — Просыпаешься утром и не знаешь, не придется ли вечером нести дань Харону,

— Полагаю, ему не часто попадаются столь богатые клиенты. — пошутил Клавдий.

Капитон всплеснул руками,

— Вот! И ты считаешь меня богачом. Конечно, раз я сижу на золоте, я должен быть богат, как Крез. Но, между прочим, сам я беднее храмовой крысы. Питаюсь на самосской посуде^[46], так что стыдно гостей в дом пригласить. Стоит мне положить на стол хоть одно серебряное блюдо, и весь Рим завопит: глядите, как он наживается на наших бедах! Но никто и никогда не сможет доказать, что в расчетах у Капитона не сошелся хотя бы один асс. И потому я спокойно сижу на своем месте, уже который год. И просижу ещё долго, если будет на то воля богов.

Они прошли в кабинет, где продолжили беседу среди стен, уставленных ящиками с бумагами. Капитон плотно прикрыл за собой дверь.

— Видишь ли, юный друг мой, сейчас в стране развелось столько глупцов и мерзавцев на всех государственных должностях, что порядочный человек среди них выглядит, как кусок мрамора в навозной куче. И из него поневоле приходится ваять статую. Пусть люди любуются ей, не обращая внимания на вонь.

— А, по-моему, лучше навоз смешать с землей, — заметил Клавдий. — Меньше будет вони.

— В тебе говорит пахарь, но не политик, — усмехнулся Капитон. — Посуди сам, в наше время из народа трудно что-либо выжать. Взвинчивать цену на хлеб — опасно. Вводить новые налоги — того хуже. Правда, солдатам прибавили жалованье на четверть. Но где прикажешь брать эти ежемесячные пять миллионов денариев? Поэтому наш божественный цезарь для покрытия государственных расходов прибегает к весьма неожиданной и очень эффективной тактике. На самые выгодные и ответственные государственные должности он назначает самых прожжённых жуликов.

— Но для чего?

— А для того, — Капитон подмигнул, — чтобы они наворовали побольше, насосались бы денег, потяжелели, как губки, напившиеся воды. Люди будут проклинать их, а не нас. Разумеется, сплошным косяком пойдут жалобы. И тогда организуется торжественный и громогласный суд. Адрастея^[47] торжествует, порок наказан и под торжественные аплодисменты публики губки тщательно выжимаются в государственное корыто, а Титиний Капитон их аккуратно приходует. Ну? Каков план? Клянусь Плутосом, до такого не додумался даже его покойный папаша, уж, на что был ловкач, старый селёдочник… — усмехнулся Капитон.

— Но надеюсь, что для содержания легиона в походе Август подыщет одну-две губки пожирнее, — осторожно предположил Клавдий.

— Боюсь, что только одну, — вздохнул казначей. — И то не самую обильную. Миллионов на пять, не больше,

— Денариев?

— Сестерциев.

— Что-о? — воскликнул Метелл. — Пять миллионов сестерциев?! Да ты смеешься!

— И ни ассом больше, — заявил Капитон без тени улыбки.

— А если не смеешься, то собираешься выставить меня на посмешище! — вскипел Метелл. — Но я тебе не пантомим! Я сейчас же иду к императору и скажу, какую нищенскую сумму мне здесь предложили!

— Остановись, сумасшедший! — закричал Капитон ему вдогонку, и неожиданно резво припустившись следом за ним, поймал его за край тоги и повернул к себе. Выглянув за дверь, он настороженно повел носом, захлопнул дверь и зашептал: — Мало того, что ты погибнешь сам, так погубишь ещё и нас с твоим несчастным отцом. Ты напрасно думаешь, что я своевольничаю или издеваюсь. Эта сумма согласована с Цезарем Августом. Я и рад был бы дать больше. Но, поверь моему честному слову, денег в казне нет. Всё, что нам удаётся выжать из провинций, идет на содержание армии, на постройку дворцов, храмов и арок, будь они трижды прокляты, на игры и представления, на пиры и раздачи съестного. Одни лишь преторианцы за истёкший год получили государственных донатив на сорок тысяч сестерциев каждый. Это не считая императорских выплат!

— Вы тратите деньги на подкармливание черни и зажравшихся обрюзгших лентяев, — с ненавистью сказал Клавдий.

— Да, потому что это обеспечивает спокойствие в столице, — настаивал Капитон. — Ты — военный человек и должен понимать, что деньги хороши лишь тогда, когда приносят прибыль, Закопанные в землю или же выброшенные на ветер, они ничего и никому не приносят. Но откуда-то всё же брать их необходимо. Так что, мой мальчик, война для нас — суровая необходимость, как и дешёвый путь в Индию. Это так же очевидно, как и то, что каппадокийским легионам нечем платить. Нечем, хоть мы и протрубили на весь мир о прибавке жалованья солдатам и о введении дополнительных льгот за верную службу. Ты будешь вести поход на основе того, что сумеешь раздобыть сам и расплатишься с войсками теми деньгами, которые выручишь от похода. Я не знаю, как, где и когда ты их добудешь, но знаю, что добудешь. Кавказская Албания — богатая страна. Помпей, помнится, привёз оттуда ложе из чистого золота… — мечтательно вздохнул Капитон.

— Интересно, почему он не присоединил эту страну к числу наших провинций, как Понт и Вифинию? — иронически спросил Метелл. — Хлопот у нас было бы гораздо меньше…

Примечания

43

Фалернское вино, весьма ценимое в Древнем Риме.

44

Легендарные древнегреческие злодеи и убийцы.

45

По-гречески это слово означает «довольно», «хватит».

46

Из глины острова Самос, т. е. из дешёвой керамики.

47

Богиня неизбежности, возмездия в античной мифологии.