Клеймо бандита

Любовь Попова

— Себе заберу. — Что? — На твой вопрос отвечаю. — Уходи, Захар, я видеть тебя не могу! Как после всего ты вообще можешь предлагать мне стать твоей? — кричу я в его надменное лицо и тут же ахаю, когда он берет меня за горло, перекрывая доступ к кислороду. — А кто тебе сказал, что я предлагаю? Кто тебе сказал, что ты вообще, что — то будешь решать?! Ты идешь со мной, ты будешь со мной, ты будешь моей подстилкой, пока я этого хочу. Поняла?! — встряхивает меня как тряпичную куклу. — Иначе наведаюсь в твою деревню, там говорят сестра твоя подрастает. — Перестань… Я все поняла. Я слышу.

Глава 5.

Я кричу ему в лицо, но дробь дождя глушит любые попытки позвать на помощь. Захар сдавливает мое тело, давая почувствовать всю силу собственной похоти, кусает за губу, заставляя смотреть прямо в черные глаза. Отпускает и резко юлой разворачивает спиной. Надавливает на поясницу двумя большими пальцами, а когда продолжаю биться рыбой в сетях, толкает к стене и ладонь по спине расплющивает, собирая в кулак ткань футболки, натягивая ее на груди до предела, до треска. Кричу, пока дождь заливает мокрую полуобнаженную спину. Не хочу, не надо! Кричу в дождь, пока он сдирает с меня штаны, тяжелым ботинком ноги раздвигает. А затем делает это, начинает грубо и безжалостно вторгаться в мои зажившие глубины. Член идет тяжело, Захар часто дышит, второй рукой пальцами лицо сжимает.

— Соня, Соня… Не сжимайся, я все равно трахать тебя буду. Ты же не хочешь потом в больнице объяснять, почему у тебя пизда порванная. Ну давай, — он касается языком шеи, проводит горячую дорожку к уху, скользя за ним, вызывая рой ненавистных мурашек. — Впусти меня.

Это какое-то безумие, но его голос и шум дождя словно околдовывают, вынуждают оттопырить зад и поставить ноги шире

Это, конечно, все только для того, чтобы он поскорее закончил и не причинил мне вред. Только из соображений безопас… А-а… Господи. Он там. Распирающий мои внутренности, не позволяющий даже пошевелиться.

— Послушная девочка, — кусает он мое ухо, начиная двигаться во мне все чаще, дыша все глубже, опаляя своим дыханием прохладную кожу шеи..

Скотина. Сволочь. Я не послушная, я не хочу с ним.

— Сука! Узко-то как… — надавливает мне лбом на спину, рукой прогибает в пояснице, толкаясь до самых недр. Задает грубый, до невозможности агрессивный темп.

Я не хочу, не хочу его. Я ненавижу его и теперь буду таскать нож всегда. Да, лучше думать, занять голову чем-то другим, помимо этого животного совокупления.

Зарежу его при первой возможности. Отрежу огромный член, который снова и снова таранит меня. Снова и снова растягивает изнутри, ломая все, что я с таким трудом восстанавливала.

На этот раз боль другая.

Дурацкая, тянущая. Я ее всем своим существом отрицаю.

Потому что я не хочу даже думать, что подобное может доставлять хоть каплю удовольствия. Что мокрые руки на груди могут приносить тепло и ласкать, пока ливень хлещет по обнаженной спине.

— Хочешь кончить, Мышка? — хрипит он мне в ухо, сжимая теперь шею, а я кричу, ору.

— Нет! Нет! — нельзя кончить от того, что противно, нельзя, нельзя. Но этот урод накрывает волосатый лобок пальцами, находит чертов центр и начинает взламывать мою защиту, совершая круговые резкие движения. Не прекращая резких, жадных толчков внутри моего изнывающего по неизвестно чему телу.

Я пытаюсь вспомнить боль, которая разрывала меня в прошлый раз, я пытаюсь вспомнить, как сильно его ненавижу, вспомнить пособия и книги жертв насилия о том, что оргазм рождается в мозгу и во время насилия не возможен. Но запах этого мужчины, терпкий, с привкусом мускатного ореха уже проник во все поры и стянул нервные окончания.

Все мои попытки думать и размышлять о насилии исчезают ровно в тот момент, когда по телу проходят волны жара, когда дождь не просто не ощущается, он словно становится раскалёнными брызгами лавы.

Внутри натягивается струна и тут же рвется, вырывая из моей груди не крик боли, а чертов стон.

Нет, нет, я не хотела кончать!

Только не так!

Только не с ним!

Но чудовище толкается еще несколько раз, вжимаясь в мое тело, как одержимый псих, и заполняя меня до отказа спермой, которая горячими каплями стекает по голым ногам.

— Ненавижу, — реву я, стекая по стене к его ногам. — Ненавижу!

Реву, пытаясь привести себя в порядок. Он даже не разделся, стоит надо мной, заправляя еще стоящий член в штаны, и на меня смотрит. Словно на использованную тряпку.

— Замерзла, наверное.

— Да пошел ты…

— Погнали, погреемся, — дергает меня вверх, сам натягивает мне штаны, спускает футболку. Затем просто сбрасывает свою куртку и накидывает на меня, буквально опаляя своим неповторимым запахом.

— Мне не нужно. Ничего твоего не нужно, — хочу сбросить куртку, но Захар за плечо хватает.

— Она, знаешь, сколько стоит? Точно хочешь потом отрабатывать?

— Ты взял, что хотел! Убирайся! — хриплю я, отворачиваясь, не желая его видеть. Царапаю щеку о стену, умоляя небеса сделать его просто сном, избавить меня от него и от ноющего ощущения внутри тела. Но не суждено мечтам сбыться, и вот я уже оказываюсь лицом к лицу с воплощением зла.

— Не строй из себя жертву, Соня. Кончила?

— Пошел ты! — плюю ему в лицо и понимаю, что зря. Получаю новую затрещину. В голове трещит, во рту кровь, а он — сволочь — ещё и гладит место удара, распространяя по коже долбанные мурашки. Урод.

— Отвечай на вопрос! Кончила?

— Да, да, да! Ты просто герой-любовник! Теперь отвали!

— Со мной поедешь, — без аргументов, просто берет и закидывает на плечо, поднимаясь по лестнице со мной так, словно не вешу ничего.

Не человек.

Мясо.

Скидывает меня на заднее сидение.

Я тут же к двери, а она закрыта.

В салоне чисто и тепло, а на меня смотрит мужчина.

И я бы могла сказать, что он симпатичный, но он рядом с Захаром, значит, такой же урод.

Тот садится за руль, а у меня желание зашкаливает просто задушить его.

— Опасно сажать сзади того, кто ненавидит тебя. Так можно и в аварию попасть.

Захар оборачивается и на меня смотрит, снова усмехается, пройдясь от светлой мокрой футболки до штанов. Заставляя прокручивать каждую эмоцию от недавнего оргазма.

— Это Матвей. И пару минут назад он предложил трахнуть тебя на двоих. Будешь чудить, я соглашусь.

Я сглотнула, бросила взгляд на этого Матвея. Он смотрел липко, ощупывая меня глазами, словно зная, что происходило на пирсе.

Наверное, я дура, но уж лучше один насильник, так сказать, постоянный, чем двое. Я читала, чем это может закончиться. И что боль, что испытала я, может быть только цветочками.

— Так и думал, что нравлюсь тебе больше, — газует Захар, а я отворачиваюсь. Говорить с ним бесполезно, доказывать что-то тоже.

Лучше смотреть на дождь, которой теперь не будет напоминать мне о детстве.

Теперь он будет напоминать мне, как стал свидетелем моего позора.

****