Клеймо бандита

Любовь Попова

— Себе заберу. — Что? — На твой вопрос отвечаю. — Уходи, Захар, я видеть тебя не могу! Как после всего ты вообще можешь предлагать мне стать твоей? — кричу я в его надменное лицо и тут же ахаю, когда он берет меня за горло, перекрывая доступ к кислороду. — А кто тебе сказал, что я предлагаю? Кто тебе сказал, что ты вообще, что — то будешь решать?! Ты идешь со мной, ты будешь со мной, ты будешь моей подстилкой, пока я этого хочу. Поняла?! — встряхивает меня как тряпичную куклу. — Иначе наведаюсь в твою деревню, там говорят сестра твоя подрастает. — Перестань… Я все поняла. Я слышу.

Глава 7.

Я быстро отстегнулась. Дождалась, когда они скроются за дверью и перелезла вперед, чтобы потыкать кнопочки.

Может одна из них откроет дверь?

Но все было настолько современным, словно книга на дорогом языке, который я не знала. Я пользуясь только своим стареньким б/ушным ноутом и кнопочным телефоном, растерялась. Хотела от бессилия и несправедливости начать плакать, но сейчас на это нет времени.

Поэтому я просто легла на заднее сидение, подняла зад и начала со всей оставшейся силой бить по стеклу.

Я видела это в кино.

Должно сработать.

Только кажется, чем больше я била, чем больше тратила сил, тем меньше оно поддавалось.

Я уже кричала от злости, от бессилия, ревела, но продолжала бить стекло, делая упор на пятки.

— Ну давай же, давай!

И словно по волшебству дверь поддается! Дверь?

Она просто открывается, а перед глазами стоит злой Абрамов.

— Ты серьезно надеялась выбить окна на тачке за двадцать лямов? Совсем тупая?

Не знаю. Не думала.

— Я… замёрзла просто, — мне и правда холодно, тело дрожит, а брюки липнут к ногам как вторая кожа. взгляд меняется мгновенно. Абрамов скользит взглядом вниз, именно туда, где смыкаются сведенные ноги. Потом возвращается к груди, и конечно своим извращенным умом принимает вставшие от холода соски за возбуждение. Его глаза — индиго становятся почти черными и кажется я вижу как ускользает из них разум, оставляя лишь голодный, дикий, животный инстинкт.

Меня торкает от страха, от ощущения неизбежного кошмара. Не может быть. Мы же вот недавно этим занимались. Между ног я все еще чувствую его липкую влагу. Но кажется бесполезно строить догадки, потому что в следующий миг он хватает мою ногу, смыкая на ней пальцы. Широко скалится, обнажая ряд ровных, наверняка здоровых зубов.

— Ну так сразу бы так и сказала. Матвей! Сходи, второй этаж глянь, я пока Сонечку согрею.

Нет! Нет!

Вторая нога влетает в висок Абрамова, но не успевает достигнуть цели, он хватает и ее.

— Не надо! Я имела в виду обогреватель

— Я тебе такой обогрев обеспечу, что ты будешь просить еще, — влезает он в салон, а я взмахиваю руками, хочу по щеке его царапнуть. Абрамов успевает отмахнуться, как от мухи и наваливается сверху, зажимая обе мои руки по бокам. Хочу за нос укусить, почти смыкаю зубы, как вдруг он разворачивает на живот и начинает быстро дергать штаны вниз.

И мне хочется смеяться и плакать, потому я действительно слишком быстро согрелась. Жар проникает во все потаенные уголки моего тела, стягивая живот узлом. Теперь ненавижу это чувство внутри себя, ненавижу Абрамова, Матвея, который, как пес, верно ждет снаружи, пока его хозяин на случке с очередной девку. Ненавижу Катю. А еще ненавижу себя, потому что вместо того чтобы бороться на смерть, просто кричу.

— Животное! Отпусти меня! Отпусти!

— Сама же сказала, замерзла, — лязгает он пряжкой, сжимает до сильной боли ягодицы и влезает в еще или уже влажное лоно. — Да че ты рыпаешься. Мокрая же. Сама хочешь.

— Нет! Нет! Пожалуйста, отпусти. Или тебе никто не дает, раз ты только на насилие способен.

— Насилие? — вдруг смеется он мне в ухо так, что сердце замирает. — Хочешь, чтобы я показал тебе насилие?

— Нет, нет, нет, конечно нет.

Я даже не знала, что он имеет ввиду, но и проверять не хотела.

— Ну вот лежи и не дрыгайся. Кроссовки потом тебе новые куплю и телефон.

— Мне не нужно, — кусаю губы, пока он протискивается в меня. С трудом, матерясь.

— Как же сука тесно. Только ведь дырку твою растрахивал, а все равно тесно, — достигает он предела, обнимает за шею, перекрывая дыхание. — Узкая какая, дрянь….

Абрамов начинает елозить членом внутри меня, с каждым разом засаживая все чаще. Я просто закрываю глаза, стараясь не думать о том, что происходит. Может он меня не убьёт. Если выживу, то забуду все это, переживу и буду жить дальше. Обещаю себе, что никогда не стану больше жалеть себя. Жить буду! И обязательно полюблю. Нормального, доброго, чудесного, который будет интересоваться: хочу ли я заниматься чертовым сексом!

— Ну что ты, как бревно то, — бесится он, дергает меня за волосы, впиваясь в шею губами. Не целует, не кусает, а словно жизненные силы из меня пьет. А губы сухие, горчячие, дыхание как яд в мое тело качает, язык коснувшийся окончательно стреляет по и без того натянутым нервам.

Внутри член только сильнее толкаться начинает, на всю длину входит и обратно выходит. Жестко. Агрессивно. Без жалости. Без пощады.

Я не хочу даже чувствовать что — то, но против воли замечаю, как плоть о плоть трется, как вены царапают нежное влагалище.

Меня поглощает что — то черное, грязное, липкое.

Щупальцами душит, и я задыхаюсь, зажмуриваюсь, раскрываю глаза смотря на серое запотевшее от нашего дыхания стекло. Стараюсь думать о том, что там. Дождь. Город. Люди. О чем угодно думать, а не о натянутой тетиве стрелы, не о том, как она с разгона стреляет, прямо в цель. Вынуждает вскрикнуть и утонуть в темном, вязком веществе подназванием"похоть".

— У-у, — гортанно, как будто ему ногу прижали, орет Абрамов. — Сука, сжимай, сжимай его. Сейчас кончишь.

— Нет, нет, — качаю головой, А он внезапно волосы отпускает. Боль стремительно трансформируется во что — то другое, приятное.

По голове бегут мурашки, и я понимаю, что тело больше не принадлежит мозгу.

Я словно со стороны смотрю на то, как его бьет в судорогах, как между ног хлюпает обильная влага, как я кричу от пронизывающего до кончиков пальцев тугим, разрушающим удовольствия.. Единственное, что осознаю, что действительно согрелась. Что все тело огнем объято.

— Послушная сучка, рабочая. — выходит он с хлопком, освобождая мое тело и давая вздохнуть. Рабочая. Рабочая. Как машина, на которой проехались. Как шлюха, которую вызвали для траха. Он выходит из машины, а я начинаю снова реветь, уже не контролиря это и подтягивая трусы со штанами, которые и так насквозь промокли.

Вижу, что дверь осталась отрытой, хочу выползти, но Абрамов толкает меня назад.

— Ты еще не наигрался! Ещё раз хочешь трахнуться?! — ору ему в лицо. — Так давай!

Он вдруг звереет, хватает меня за шею и сдавливает так, что дыхание пропадает.

— Еще раз повысишь голос при моих людях, я тебя им отдам. Сам я взял достаточно.

— Ну так отпусти, — прошу. — цепляюсь за его руку.

— Довезу. А то потом скажешь, что я не джентльмен, — усмехается он, толкает меня внутрь и снова дверью хлопает. Потом идет к Матвею, а рядом еще пара мужчин. Они сначала на машину смотрят, потом снова обращаются к Абрамову. Все жмут ему руки, выказывая уважение, делятся улыбками, а я обнимаю себя за плечи, чувствуя, как стремительно возвращается холод.

Не слышу, что там пытается спросить Абрамов, когда машину заводит, с места трогается. Реагирую только, когда вижу родную общагу, отказываюсь от помощи, когда он пытается вытащить меня из машины.

Сама. Все сама.

Хочу послать его, когда он мне сует в рюкзак приличную пачку денег, но сил нет. Есть только на то, чтобы кивнуть продажной коменде и добраться до своей конуры, и просто лечь в кровать. Накрыться одеялом и сделать вид, что весь этот ужас мне приснился.