Искатели. Свидетели. Творцы

Людмила Курова (2024)

Новороссийский журналист Людмила Курова — о замечательных земляках, удивительных и загадочных местах Краснодарского края, волнующих историях прошлого. В книге собраны публикации разных лет в городской и краевой печати.

Загадка русского дома

Автор: Людмила Курова

Ангелину Александровну Полоз некоторые считают женщиной со странностями. Отчего? Может быть, чрезмерно она, не по-нашенски, полна сострадания к людям. Копали солдаты траншею на улице, зазвала их к себе на обед и от души угостила: борща хорошего сварила, пирожков напекла. А потом ехала из города, привезла им мороженого. Что хорошего видят солдатики у себя в столовке? Жаль их, мальчишек. А вот другим этого как будто и не понять.

У нее в доме вечно кто-нибудь живет. Почтальон и тот так просто письма не бросит в почтовый ящик, а обязательно зайдет в дом, словом перекинется с хозяйкой. Не дом, а клуб какой-то. Впрочем, это из совсем другой жизни — клуб. Скорее, это просто традиционно русский дом, и тоже как будто из другой жизни, прошлой.

Ангелина Александровна всегда в хлопотах, явно отразившихся на ее быте — и ремонт с кафелем в ванной (это в поселке Мысхако), уход за садом, печенье пирогов (гостинцев для старушек из дома-интерната, Нади без обеих ног, Лиды слепой и их соседок). В ее доме беспрерывно звонит телефон, каждый раз отрывая хозяйку очень не вовремя: от плиты, разговора или расклейки маленьких иконок — опять же для стариков.

А может, он и должен быть именно таким, этот русский дом. Где место есть всему и всем: и непонятным странникам, и гостям, музицирующим вечерами за отменным чаем с накрахмаленными салфетками, и, наконец, совсем невесть как оказавшимся здесь девушкам-австралийкам, потомкам русских эмигрантов. Они — опять же предмет забот Ангелины Александровны. В долгой переписке с ними и хлопотах по поводу их устройства в московский институт Ангелина Александровна добралась до самого декана, поразив его напористостью. Она заставила его смотреть в глаза ей, немолодой женщине, вырвавшейся из провинции с требованием хотя бы ответить этим австралийкам. Добилась-таки, приняли. Зачем? Чтобы знали русскую культуру и не теряли духовной связи с нашей горемычной родиной. Чтобы русские чувствовали себя русскими везде, куда бы их ни забросила судьба. Так считает хозяйка русского дома.

Смотрю на глянцевитую фотографию оттуда, из Австралии — этой по виду совсем не русской уже семьи, и вот странность, узнаю в ней что-то очень близкое, полузабытое, из «той жизни». То ли в самой расстановке перед фотокамерой, то ли в фигуре русского священника в традиционном облачении… Дело было под Новый год, пусть жаркий, австралийский. Но все-таки что-то угадывается. Из другой жизни. А что было в ней?

Ангелина Александровна выносит и выносит мне свой архив: фотографии, письма, документы. Это целый дождь, или ветер, ураган, который порывом выбрасывает из общей кипы какую-нибудь фотографию, — а ты берешь ее в руки и удивляешься: откуда такое может быть?

1914-й год, 1916-й — боже мой, какие лица! Канун войны, канун революции — и какое благородство, простота, спокойствие в этих людях, но и какие судьбы ждут впереди… Дед Ангелины Александровны — железнодорожник, построил два добротных дома в Николаеве для своей большой семьи. Вот она на фотографии — многочисленные дяди и тети, которых и не упомнишь. Один из них был архитектором в Киеве, другого — коммуниста, директора сахарного завода — во время войны немцы казнили. Третьи репрессированы… А это уже сестры пошли: Валентина Александровна Василевская работала авиаконструктором, была репрессирована, умерла от голода…

Маме было 14 лет, когда гимназию, где она училась, посетил государь. Государыня всем девушкам подарила красивые пелерины и медальон на черной ленте. Фотография сохранила от того времени облик светлой, благородной девушки. Мамина сестра, Мария Ефимовна Плахова, — сестра милосердия морского госпиталя в Николаеве, в 1916 году отправила все ценное, что было в доме — четыре лошади и серебро, в Красный Крест. Заболела тифом и умерла в 1921 году.

Корни этой семьи восходят к петровским временам — об этом свидетельствуют уцелевшие реликвии. А сберечь их было ох как нелегко, хранить — и одновременно собирать по крохам останки русского дома. Вот скатерть с кружевом ришелье, серебряный черпачок, пасхальное подарочное яйцо, на котором когда-то сидел золотой жук. Его в трудные годы пришлось продать — на стекле осталась лишь едва заметная волосинка.

— А это церковь и часовня рядом, до сих пор они стоят в Николаеве. Здесь все мои родные крестились, венчались, и маму тут отпевали, — торопится мне рассказать Ангелина Александровна, ведь фотографий еще так много…

Казалось бы, стоит ли мне сейчас второпях повторяться о традициях старого русского дома? Наверное, вы об этом читали. Но тем и удивительна Ангелина Александровна, что не замуровала она под стеклышком ту жизнь, хотя и бережет каждую семейную бумагу строго. И былое наложилось на нынешнюю обыденность странными переплетениями судеб…

Несколько лет назад познакомилась Ангелина Александровна с одним человеком. Звали его Василий Александрович Василенко. Вернулся он из мест заключения, а у нее подрабатывал, помогал строить дом. Был он тихим, неразговорчивым, да и немудрено. Соседи заметили за ним одну странность: в выходные уходил Василий на Косу, строил из гальки небольшую горку и сверху клал розу.

— Утонул у него тут кто, что ли? — спрашивали хозяйку.

Ангелина Александровна осторожно расспросила Василия, и тот поведал историю, в которую трудно было сразу поверить.

Был Василий как-то в заключении с политическими. С разными людьми довелось повстречаться, среди них был один совсем уже древний, но крепкий монах из Ново-Афонского монастыря. Быть бы тому монаху уже давно на том свете, да повезло. Когда везли выселенных монахов морем, по дороге от ужасного питания началась у арестантов дизентерия, стали они умирать. Так и так ждала их смерть, но тут вышел из строя двигатель, а это охранникам уже никак не улыбалось — заболеть могли и они. Вот монаха, знакомца Василия, и спасли тогда его золотые руки. Запустил он двигатель, а за это выпустили его в порту на все четыре стороны, вроде как списали. Правда, потом опять арестовали. Остальных же довезли до Новороссийска и расстреляли, именно на Косе, подальше от города. Но, по всей видимости, свидетели остались, ибо отголоски той истории дошли до наших дней.

На Косе расстреливали и позже. О том, как это делалось, мне рассказал верующий Евгений Федорович К. Его жена в 37-м году еще девочкой видела, как увозили расстреливать заключенных, закапывали трупы под Колдун-горой, в районе радиостанции. Делали это впопыхах, и шакалы рылись потом в человеческих останках, а вездесущие дети видели, как торчали руки, ноги из земли…

Так вот в лагере старый монах и сказал Василию: «Сам я уже не смогу, а ты молодой, выйдешь на волю — езжай в Новороссийск, найди то место». Обещал Василий исполнить волю старика.

И вот, чтобы хоть как-то освятить то трагическое место, стал приходить на Косу, чтобы вновь и вновь возводить странный памятник из гальки и с живой розой…

Не мог не взволновать этот рассказ верующее сердце Ангелины Александровны. Она стала искать свидетельства о тех давних событиях. Завязалась огромная переписка. Трудно даже сказать, кому она только не писала — в течение нескольких лет. В конце концов, вести пришли оттуда, откуда Ангелина Александровна их меньше всего ожидала — из Америки, от ее двоюродного брата, Виктора. Там, в журнале «Православная Русь» (№1, 1983 г.) он нашел публикацию — с фотографией Ново-Афонского монастыря и рассказом о гибели монахов в Новороссийске.

Свой долг русского человека Ангелина Александровна видит теперь в том, чтобы память о мучениках-монахах увековечить знаком.

«Только не ставьте пирамид каких-нибудь, — пишет из Америки Виктор, — знаю я вас. Поставьте что-нибудь в русском традиционном стиле. Может быть, крест?».

И еще прислал брат фотоальбом. Он посвящен храмам, поруганным на Руси. Очень грустное, доложу вам, зрелище. Заросшие чертополохом стены с едва проступающими ликами святых. Не таков ли и сам наш нынешний общий дом — заплеванный, обрушенный, на чем только держится?

Но уберите чертополох, смахните грязь и паутину — и вы увидите, как вспыхнут грозной и неукротимой силой очи на вечных фресках, вы почувствуете, с какой силой и стойкостью держатся за родную землю нерушимые стены. Их можно взорвать, вырыть ямы на святом месте, но все равно обязательно останется кто-то, кто знает и помнит — здесь был храм. Кто сохранит — и храм, и дом, и память.

Новороссийские новости, 3.12.2004