Как Манька Сорванец душу дьяволу продавала

Магдалина Шасть (2024)

От ненависти до любви всего один шаг, а от любви до ненависти и того короче. Жил пригожий и неженатый Петька Рукавица, не тужил, менял девчат, озорничал и над всеми смеялся и вдруг… встретил свою погибель. Манька. Что с ней не так? Любит или ненавидит? Ненавидит или любит? И отчего под взглядом её голубых глаз сердце в его груди останавливается?

Глава 2. Петька Рукавица

Если б и появился у них на селе другой первый парень, то Петька Рукавица затмил бы и его — таких пригожих парней в их краях отродясь не рождалось: широкоплечий, высокий, темноволосый, красивый, с озорной белозубой улыбкой и болотно-зелёными глазами Петя был мечтой всех незамужних девушек округи, но не гнушался крутить любовь и с несвободными, взрослыми женщинами.

Этим летом Петьке исполнялось двадцать пять, но женить его, ветренного и своенравного, на себе никому из местных барышень до сей поры так и не удалось, поэтому проживал Рукавица с матерью-вдовой. Петина мама была женщиной мягкосердечной, в пригожем сыне души не чаяла и позволяла тому месяцами нигде не работать и сутками напролёт гулять. Добрая женщина отчаянно надеялась, что Петька влюбится и остепенится, и тот, хоть её надежд и не разделял, регулярно мамину мысль эксплуатировал.

— Ой, мама, какая же Ольга Колесникова — умница и красавица. Наверное, её в жёны возьму, как думаете? — спрашивал хитрец у матери, зная, что та терпеть не может легкомысленную Колесникову.

— Петя, да какая же это умница? Дура набитая! Лицо смазливое, а репутация никуда негодная. Пошла в степь корову встречать, а сама с пастухом спуталась, зачем тебе жена гулящая? — вздыхала мама, осуждающе покачивая головой.

— Ваша правда, мама, — делал вид, что расстроен, Петя, — А ведь Ольга мне нравилась. Глаза у неё красивые и печальные, а походка какая горделивая.

— Бедный мой сыночек, не переживай, — успокаивала мама, — Найдёшь себе другую невесту, хорошую и честную.

— Да как же мне, мама, не печалиться, когда моё молодое сердце от жестокой боли остановилось?

— Ой, сыночек! Ой, Петенька. Давай я тебе своей фирменной настоечки на травах налью, грамм пятьдесят.

— Давайте, мама, только не пятьдесят, а всю бутылку — мне о-очень плохо сейчас. И, это… я сам себе налью. Не хочу, чтоб вы мою слабость видели.

Так и жили.

В ту злополучную ночь Петька Рукавица поджидал в тенистой роще возле дома покойницы Ужицкой свою давнюю любовницу Марью Парамонову, известную на всю область замужнюю вертихвостку. Муж у Парамоновой сильно пил и частенько неверную жену ругал, но Марья своего ревнивого тирана не боялась — заболтает его сказками да клятвами, уложит ночью пьяного в кровать и прочь из дома в густую, как домашняя сметана, темень. К Петьке. Ну, или ещё к кому — тут уж, кто первый подсуетится.

Ночь была безветренной, и тишина в округе стояла такая, что Петьке, не особо смелому человеку, стало страшно. Хуже всего, что взошла полная луна, а это природное явление не сулило ничего хорошего, ведь всем известно, что в полнолуние творятся самые страшные и странные вещи. Ещё и свежая покойница рядом, как на заказ — тело бабки Ужицкой дожидалось скорых похорон в доме за невысоким забором, всего в нескольких метрах от озябшего от тревоги и мыслей о вечном Петьки Рукавицы.

На пару мгновений взволнованному парню показалось, что с подворья Ужицких дурным запахом повеяло: разложением и могильным смрадом.

— Пф-ф…

Чтобы успокоить нервную дрожь, Петя плотно прижался взмокшей спиной к молодой берёзке, скрываясь в тени её пушистой кроны, как будто от кого-то прятался, брезгливо сплюнул и отвернулся в другую сторону. Метрах в пятидесяти от рощи виднелись кресты и памятники старого кладбища.

— Твою ж мать, — выругался парень, крепко зажмурив глаза, и тут же подпрыгнул от неожиданности и ужаса.

— Вот ты где, — прошептал кто-то влажным и громким шёпотом над его левым ухом, — Всю рощу прочесала, пока тебя нашла.

— Ай! — вскрикнул насмерть перепуганный Петька и завалился от шока на бок.

— Да это я, Петя, я! — круглое лицо Парамоновой склонилось над ним с заботой и интересом, — Испугался?

— Нет, конечно, чего мне бояться? — буркнул быстро взявший себя в руки парень, схватил женщину за тонкое запястье и увлёк её, горячую и желанную, в пахучую траву, — Иди сюда.

Пуговички на коротком Марьином халатике сами собой выскочили из петелек, и оказалось, что под халатиком на любвеобильной Марье ничего нет. Она живо справилась с ремнём на Петькиных брюках, умело расстегнула ширинку и, глупо хихикая, запустила холодные ручонки в самое заветное, уже начинавшее пылать пожаром сладострастия, место. Повеселевший Петька мигом забыл про свои полночные страхи, выскользнул из-под горячей любовницы, словно уж, и крепко обхватил её за талию, разворачивая к себе спиной и зарываясь носом в мягкие, пахнущие ландышем волосы.

— Петь, идёт кто-то.

Вот так и всегда: только ему, жадному до плотских утех и жарких развлечений, похорошело, как кто-то припёрся. Неприятная догадка заставила Петькино сердце похолодеть.

— Муж твой? — прошептал встревоженный Рукавица, проворно застёгивая брюки и собираясь дать дёру.

— Да не, кто-то невысокий, — Марья высматривала кого-то невидимого из-за берёзы, как заправский разведчик, — Не пойму, вроде пацан чей-то. Глянь, Петь!

— Ребёнок? Откуда тут ночью ребёнок? — Петька изо всех сил напряг зрение, пытаясь разглядеть нарушителя их с Марьей уединения.

По тропинке, метрах в тридцати действительно крался какой-то пацан в натянутой по самые глаза тёмной кепке и с огромной сумкой через плечо. Полная луна скрылась за облаком, и подробнее разглядеть мальчишку Рукавице не удалось.

— Сюда идёт, — констатировал он недовольно, — Давай затаимся, а то не хватало ещё, чтоб про нас с тобой по селу растрепал.

— Давай.

Через несколько секунд пацан с ними поравнялся.

— Манька Сорванец! — вскрикнул Петька, забывая про конспирацию.

— Ай! — взвизгнула застигнутая врасплох Манька и резко дёрнулась с места.

— Стой! — Рукавица был настроен решительно — на днях хулиганистая Сорванец поработала в их курятнике, но мать упорно не хотела с воровкой связываться. «Может, не она?», — пожимала добрая женщина плечами, виновато улыбаясь, — Стой, всё равно догоню! Опять по селу промышляешь, рожа уголовная? А ну показывай, что в сумке! Посмотри, Марья, что у воровки в сумке.

— Петя! — горестно вздохнула Марья Парамонова, недовольная тем, что любовник её выдал.

— Марья? О, какая такая Марья? Уж не Парамонова ли? А муж Марьи знает, что вы тут вдвоём в кустах околачиваетесь? — Маньке палец в рот не клади — Петькину оплошность она пустила в дело сразу.

— Ты мне зубы не заговаривай, — не унимался Петька, пробуя действовать нахрапом. На другую бабу он бы свои мужские чары пустил, а эту замызганную пацанку только силой мужского характера взять можно, — Показывай, что в сумке.

— Известно, что: помада и духи, я же девушка. А вот, чем вы здесь занимаетесь в темноте? — Манька хитро усмехнулась, — Неужто подарок Марьиному мужу готовите?

— Не твоё дело, — фыркнул Рукавица, озадаченно почёсывая затылок. Если Сорванец Марьиному мужу про сегодняшнюю ночь доложит, будет катастрофа. Тот разбираться не станет. Пропишет в челюсть разок-другой, хорошо, если зубы не выбьет, а терять ровные белые зубы Петьке очень не хотелось, — Гуляли, воздухом дышали, безо всякого злого умысла, а тут ты крадёшься, мы за тобой и пошли, — принялся он сочинять на ходу, но выглядели оправдания неправдоподобно.

— Вот и я гуляю. Ты же сам говоришь, что без злого умысла. Если вы с замужней Марьей ночами гуляете, то мне, незамужней, сам Бог велел, — рассмеялась Сорванец задорным смехом, — Может, я на свидание иду.

— Ты? На свидание? На кто на тебя такую позарился? — скинул Петька подбородок, издевательски присвистывая, — От тебя же соляркой за три километра разит.

Личико Маньки Сорванца заметно посуровело.

— Ой, ну что ты, Петя, к девушке пристал? Видишь, на свидание идёт. Я, честно говоря, так и подумала, что ты, Маня, на свидание пошла, — вступила в разговор Марья, пытаясь спасти ситуацию.

— Она? На свидание? — недалёкий Петька всё никак не успокаивался.

— Она, — подтвердила Марья, хватая Петьку за рукав и встряхивая, — Мне не спалось, я во двор вышла, а за воротами Петя. Вот, мол, Маня Волкова куда-то идёт. Поздно уже, опасно. Вдруг обидит кто. Я Пете так и сказала, что ты на свидание, но Петя сильно за тебя переживал. Вот мы и пошли за тобой. Правда, Маня, честно. Мы уже уходим. Да, Петя? Пойдём? — она потянула упирающегося Петьку в сторону посёлка, — Давай, Маня, так: мы тебя не видели, а ты — нас. Мало ли, что люди выдумать могут?

— А в сумке что? — Петька был редкостным олухом.

— Помада, тебе же сказали, — ответила за Маньку Марья и пихнула Петьку под рёбра, — Пойдём, а то мой муж проснётся.

Воспоминание о крепких кулаках Ивана, Марьиного мужа, вернуло неудовлетворённого и злого Петьку на землю.

— Да, надо идти, — согласился он и неохотно последовал за любовницей, оставляя взбешённую его насмешкой Маньку Сорванца в покое.