Как Манька Сорванец душу дьяволу продавала

Магдалина Шасть (2024)

От ненависти до любви всего один шаг, а от любви до ненависти и того короче. Жил пригожий и неженатый Петька Рукавица, не тужил, менял девчат, озорничал и над всеми смеялся и вдруг… встретил свою погибель. Манька. Что с ней не так? Любит или ненавидит? Ненавидит или любит? И отчего под взглядом её голубых глаз сердце в его груди останавливается?

Глава 8. Первый поцелуй

Встревоженная мать Петьку не узнавала: тот сутки напролёт пропадал на машинном дворе, занимаясь ремонтом сельскохозяйственной техники, буквально не покладая рук. Сын проводил на работе дни и ночи, но, когда добрая женщина принесла ему горячий обед, клятвенно заверил, что хорошо питается в столовой.

— Вы меня компрометируете, мама, — обиженно произнёс он, вежливо разворачивая мать обратно, — Мужики не поймут. Я же не какой-нибудь маменькин сынок. Я — мужчина. Да, сегодня ночью я тоже дежурю.

Скорее всего, мать поняла его слова по-своему, но Петьке было не до неё — он знал, что вечером, когда все другие работники разойдутся по домам, к нему придёт она, его муза, его божество, его славная сорвиголова Маня Волкова. Он не переставал восхищаться её умелыми, чуткими пальцами, свежими, революционными идеями и тонким подходом к сложным механизмам. Удивительно, но девчонка, которая и школу-то еле-еле закончила, была невероятно одарённой в плане понимания точных дисциплин. У неё был особенный склад мышления, благодаря которому она иной раз ставила в тупик и самого учителя.

Да, Петя считал себя учителем. Впервые он был для кого-то важным, нужным и большим. В присутствие Мани его распирало от ощущения своего всемогущества и уникальности. Здесь, среди подшипников, коленвалов и сальников, он, наконец, почувствовал себя счастливым. Его муза задавала вопросы, вначале робко, но потом смелее и смелее, и Петька искренне искал на них ответы. Можно сказать, что они с Маней подружились, но сам Пётр Рукавица хотел совсем не дружбы и чувствовал, что его влечение взаимно.

С того дня, как подарил он Маньке Сорванцу те белые гиацинты, сорванные у забора бывшей любовницы Марьи Парамоновой, ни одна женщина не смела подойти к нему ближе полутора метров. Днями и ночами он мечтал только о Мане, отгоняя от себя всё и всех. Ни одной физической близости он не ждал с такой покорностью и смирением, соблюдая воздержание, не стоившее ему ничего. Он догадывался, что Маня — неопытная девушка и стеснялся, что замарал себя с другими. Вдруг то, что он считал мастерством, покажется юной возлюбленной оскорблением и насмешкой?

Кажется, по селу поползли не лишённые смысла слухи, что Петька Рукавица потерял голову, но не всё ли ему равно, если его чувства так искренни и чисты?

— Ты здесь? — когда Маня спрыгнула с верхней ступеньки весовой и грациозно застыла у ворот небольшого ангара, её движенья были похожи на движения опасной дикой кошки, — Я на склад.

Сегодня она припозднилась, и уже совсем стемнело. В свете фонаря её маленькая, стройная фигурка выглядела особенно хрупкой и беззащитной, будто из фарфора. Как он мог думать, что Маня похожа на пацана? Статная, женственная, изящная. Очарованный и окрылённый он устремился вслед за ней, представляя себя её тенью.

В присутствие Мани Петю всегда охватывала необъяснимая робость. Не склонный в любовных делах к долгим раздумьям с ней он становился неловким, смущённым, отчаянно краснеющим юнцом. Он очень боялся её напугать.

Наверное, ничего особенного не произошло бы и сегодня, если бы не рядовая случайность: у Петьки развязался шнурок. Парень медленно опустился на одно колено возле дверей, за которыми только что скрылась любимая девушка, принялся завязывать шнурки, орудуя непослушными пальцами и тихо чертыхаясь, а потом просто поднялся. И вдруг… случилась та самая магия.

— Ну, где ты? Помоги выбрать втулку, — воскликнула Маня, выбегая из освещённого склада в темноту и осеклась на полуслове, потому что не рассчитала дистанцию и упала прямо в Петькины объятья.

От окатившей волны обжигающего волнения у Петьки задрожали колени, пылающие ладони сами собой обхватили хрупкий девичий стан, а грудь машинально сделала глубокий вдох, вдыхая головокружительный запах Манькиной макушки, и Петька поплыл, чувствуя, как где-то в глубине души распускаются пьяняще сладкие розы.

— От тебя не соляркой пахнет, а розами, — удивлённо заметил он, не торопясь выпускать притихшую девчонку из невольных объятий, и та подняла к нему своё побледневшее лицо. И всё на этом лице было расписано крупными буквами, словно в азбуке для первоклашек, а в глазах голубых — удивление, томление и ожидание… Где-то на дне расширившихся, как о кошки, зрачков мелькнул запоздалый испуг, но Петька обижать Маньку не собирался. Он припал к её тёплым и вкусным губам своими, жаркими и крепкими, ощущая, как неумело девушка пытается то ли отстраниться, то ли ответить, — Извини, — Петька неохотно пришёл в себя и оторопел от своей наглости, — Я тебя испугал.

— Я ничего не боюсь, — запальчиво вскинулась разрумянившаяся Сорванец и обвила его плечи горячими руками, — Ничего, понял? — она потянулась к нему сама, сминая воротник рубашки и сжигая последние мосты.

Сложно сказать, что произошло бы между ними в эту ночь, но тишину нарушил чей-то мужской голос.

— А я тебе говорю, она. Зря ты Петру доверяешь, он же помешался на ней. Она скоро весь склад разворует, вот увидишь. Отстранять его надо.

— Думаешь? — вторил ему другой, более низкий и глухой.

— Надо же, такой парень был. Что она с ним сделала?

— Известно, что… У баб свои методы.

Голоса неуклонно приближались. Кто-то шёл с проверкой.

— Мань, спрячься за кустами. Я их отвлеку пока, а ты беги, слышишь? Нечего тебе здесь быть, — приказал Рукавица, отодвигая Маню от себя и нежно подталкивая в сторону кустистых зарослей.

— Ага, — согласилась та без раздумий и растворилась в темноте ночи.

Буквально через пару секунд на Петьку чуть не налетел заведующий машинного двора вместе с одним из механизаторов.

— О, Петро, а ты чего тут стоишь? Почему склад не запер? Всё нараспашку — тащи не хочу, — пожурил его начальник, с любопытством заглядывая Петьке через плечо, — Или у тебя гости там?

— Какие гости? Я как раз проверять иду. Проверю и запру, — Петька сердито насупился, — Пойдёмте вместе проверим, если не верите.

— Проверим. Обязательно проверим, — подал голос механизатор-стукач, — Подымем накладные. Всё предметно посчитаем. Знаешь, что за хищение государственного имущества бывает, сынок?

— Это на что вы намекаете, а? — взвился Петька, строя оскорблённую добродетель, — Я из порядочной семьи. Я не какой-то там босяк.

— Тише, Петя, не кипятись, — оборвал его праведную тираду заведующий, доставая из кармана пачку папирос, — Я твоего отца уважал, а мать твою по-человечески жалею, но ты, говорят, сильно на девок падкий. Водишь сюда девок, признавайся?

— Да какая нормальная девка сюда пойдёт? Здесь везде мазут и машинное масло, — искренне изумился Петька, но тут же осёкся.

— Известно, какая, — недобро усмехнулся доносчик, — Та самая, которая на ворованном Иже передвигается. А права-то у неё есть?

— Есть у неё всё, — произнёс Петька, недобро сдвигая брови и сжимая руки в кулаки.

— Ну, будет вам, мужики, не ровен час, вцепитесь друг в друга, — поспешил успокоить их начальник, поджигая спичку и подкуривая. На пару секунд яркий огонёк осветил кусты, в которых пряталась Маня, — Я, Петя, тебе верю, а даме сердца твоего — не очень. Девушка она специфическая, хоть на лицо и приятная. Дело твоё молодое, и я очень тебя понимаю, поэтому из ночных сторожей тебя увольняю.

— Что? Да как же так? — возмутился Петька совершенно искренне, — В чём вина моя? Разве недостача какая или ещё что?

— Моли Бога, чтобы недостачи не было, — снова вмешался болтливый механизатор.

— Я тебе верю, Петя, — повторил заведующий, глубокомысленно затягиваясь, — И матери твоей обещал.

— Матери? — Петька взвился, будто его ущипнули, — Так вот откуда ноги растут? Ну, мама, не ожидал, — он покосился на своего руководителя с надеждой, — Это значит, я могу домой идти, да?

— Получается, иди, — кивнул тот согласно и выпустил в воздух облако вонючего дыма.

Ещё никогда Петька Рукавица не добегал до своего дома так быстро. Оглушительно стрекотали цикады, перебрехивались соседские собаки, надрывался в тёмных зарослях вечно обиженный на жизнь сыч, но взволнованный несправедливым увольнением парень ничего не слышал.

— Что ж вы такое творите, мама?! — закричал он зычно с самого порога и яростно ввалился в зал, где, лёжа на диване, мать смотрела телевизор.

— Что случилось, Петенька? — вяло отреагировала та, даже не повернувшись.

— Почему меня из ночных сторожей уволили? — Петька подбоченился и стал похож на растерянного, но очень симпатичного ребёнка.

— Скомпрометировала я тебя? — усмехнулась мать с горькой издёвкой, — А ты зачем хорошую девушку компрометируешь? Ночью на машинном дворе встречаетесь. Среди железяк ночуете, не стыдно? Что люди скажут? Что негодяя я родила? Любишь — значит, замуж зови!

— Да кого? Кого замуж звать? — в этом весь недалёкий Петька.

— Маньку Волкову, конечно!