Как Манька Сорванец душу дьяволу продавала

Магдалина Шасть (2024)

От ненависти до любви всего один шаг, а от любви до ненависти и того короче. Жил пригожий и неженатый Петька Рукавица, не тужил, менял девчат, озорничал и над всеми смеялся и вдруг… встретил свою погибель. Манька. Что с ней не так? Любит или ненавидит? Ненавидит или любит? И отчего под взглядом её голубых глаз сердце в его груди останавливается?

Глава 7. Ухажёр

Благодаря новому помощнику, быстрому, но величественному Юпитеру, Манька Сорванец переделала все свои дела до обеда: сняла со сберкнижки семьсот рублей, купила парочку канистр и бензина, торцевой ключ, насос и набор новых отвёрток, а напоследок заехала к местной самогонщице за бутылкой.

— Вероника, вечером приходи! И наших созови. У меня праздник, — притормозила она возле открывшей рот от удивления Вероники Пановой, когда делала по посёлку круг почёта.

Больная Вероника, вяло бредущая в фельдшерско-акушерский пункт, даже забыла о том, для чего отпросилась с работы. Мучавшая её тошнота и боль в животе мигом отступили.

— Наследство? — приподняла Панова левую бровь и завистливо сверкнула красивыми глазами.

— Чё-то вроде того. Дальняя родственница, — Манька глубокомысленно подмигнула.

Несмотря на то, что одноклассница Маньки Вероника хорошо училась в школе, вела более-менее приличный образ жизни и никогда не воровала, в селе её никто и никогда не любил так, как нечистую на руку, но талантливую Волкову. Даже родители Вероники восхищались золотыми руками девушки-сироты и нахваливали ту к месту и не очень, ставя прилежной дочери в пример.

— Решено, выйду замуж за уголовника, научусь плохому и тоже буду воровать, — шмыгнула носом Панова и болезненно охнула — её живот снова скрутило мучительным спазмом, — Ой, мать моя.

Но счастливая Манька охов несчастной подружки не услышала. Она уже весело мчалась навстречу судьбе-злодейке, проносясь на всех парусах по центральной улице. Той самой улице, на которой обмер на несколько мгновений самый красивый парень совхоза «Колоски» и всего Советского союза Пётр Рукавица. Конечно же, Маня сразу приметила его, стоящего на обочине с открытым ртом, но лишь задрала свой и без того вздёрнутый нос, делая вид, что с Петькой не знакома.

Сорванец вернулась домой, поставила разогревать вчерашний борщ на газовую плиту, нарвала случайно выросшего в огороде залётного укропа, нарезала толстыми кусками ржаной хлеб и собралась обедать. Только расположилась за столом в тени раскидистой яблони, с любовью поглядывая на расположившегося неподалёку красавца Юпитера, как колокольчик, возвещавший о том, что кто-то открыл калитку, звонко зазвенел.

— Чё-то вы рано, девчат, — весело пожурила Манька, отправляя в рот солидный ломоть хлеба, и тут же поперхнулась — из-за угла на неё радостно и восхищённо поглядывал сияющий потусторонним светом, отчаянно красивый и модный Петька Рукавица, — Ой, — она отчаянно закашлялась.

— Постучать по спинке, Маня? — незваный гость заметно растерялся, но быстро взял себя в руки и поспешил на помощь, пытаясь реализовать озвученное.

— Чё надо? — перепуганная его возмутительным панибратством Манька только, что бежать не кинулась, — Уйди!

На её удивление вредный и несговорчивый Петька послушался и застыл с занесённым кулаком, как чурбан.

— Прости, Маня, что испугал, — тихо повинился он и с досадой опустил руку, — Не хотел.

— Чё пришёл-то? — девушка немного приободрилась. По всем признакам, Петька пришёл с миром, и, скорее всего, виной тому её ночное желание. Мотоцикл есть, сберкнижка тоже, осталось лишь обзавестись мужем и дело готово. Вот, Дьявол! Всё в его власти, даже сердце самовлюблённого эгоиста.

От мысли, что Петька Рукавица рассмотрел в ней девушку, Маньке стало жарко. Конечно, это не совсем то, чем можно гордиться, потому что против воли. По спине пробежал неприятный холодок. Но зато наверняка. Девушка снова воспряла духом.

— Я тебе журналы по технике принёс, — виновато пожал плечами Петька, и Маня увидела болтающуюся у него в руках авоську с книжками, — «Техника и жизнь» называется. Если что непонятно будет, спрашивай. Я ж технарь, — он выложил на стол несколько потрёпанных журналов и умолк, дожидаясь ответа.

— Спасибо, — так неловко Маня не чувствовала себя никогда. Может, пригласить Петьку за стол? Как обычно поступают порядочные девушки? — Есть будешь? — буркнула она себе под нос.

— Нет, не хочу тебя объедать, спасибо. Ты же на меня не готовила, — отказался Рукавица вежливо, — Лучше пойду, — улыбнулся он обаятельно, развернулся и ушёл, ни разу не оглянувшись.

После его ухода аппетит у Маньки пропал, а душу обуяли волнение и сомнение.

Что делать? Одно дело — мотоцикл, он железный и своей воли не имеет, а деньгам тем более всё равно, в чьём кармане лежать, но человек? Как же человек и его желания? Украсть чьё-то сердце — это не мешок картошки из погреба вынести, это чёрная магия, из-за которой ведьмы потом в аду горят.

Но разве Маня колдовала? Нет.

Нашла, кого жалеть. Петьку? Он всё равно гуляет с кем попало, не всё ли ему равно? Так хоть при деле будет. И мама у Петьки хорошая: на прошлой неделе назвала Маньку Машенькой и сто рублей дала. И это при том, что воровка Манька к ней в курятник забралась и курицу спёрла. Чем Петька лучше курицы? Да ничем.

Но вроде бы как-то не по-человечески.

Манька предавалась бы своим сомнениям и дальше, но понемногу стали подтягиваться девчата. Ещё не закатилось за светлый горизонт красное солнышко, как высокие девичьи голоса затянули с Манькиного подворья залихватские, бойкие песни.

— А я вам, девки, так скажу, — поднялась из-за стола самая старшая, незамужняя девица Василина Спиридонова, — Женить на себе мужика — не грех, грех — в девках до тридцати засидеться. Это против природы, против своего предназначения. Да, никогда я в привороты не верила, но решилась. Решилась и не жалею. Через две недели с моим в ЗАГС поедем, — она неспешно перекрестилась, — Вот, крест на себя накладываю и не горю.

— Ой, удивила, — подхватила разговор раскрасневшаяся от принятого на грудь Вероника Панова, — Приворот. У меня и мать так замуж выходила, и бабушка. Ничего, живут. Мужик — он же сам не знает, чего хочет. Если их не привораживать, они сами ни в жизнь не поймут, кого хотят, — она болезненно охнула. Днём фельдшер дала ей таблетку, но желудок всё ещё болел.

— А, если, к примеру, я приворожу, и Васька, и ты, Вероника, и ещё кто-нибудь. Все мы — одного мужика. Что будет? — подала голос Манька, и все девчонки разом умолкли.

— Ты? — Вероника удивлённо округлила светло-карие глаза, — А тебе зачем?

— Думаю, в этом случае, победит приворот самой сильной бабки, — перебила её Василина, поднимая указательный палец к небу, — Поэтому я к самой сильной и ездила.

— Да кому твой Толик нужен? Он же лысый и тощий.

Девчата ещё долго обсуждали худощавого тракториста Толика и почётных бабок области, но Манька их не слушала. Она думала о том, что в любовных делах превзойти самого Дьявола невозможно, и глупо улыбалась.

— Нет, девчонки, приворот — не выход, — тонкий и жалобный голосок Зиночки, помощницы почтальона, вернул Маньку на землю, — Вы же знаете, как я Петьку Рукавицу люблю, как страдаю. Думаете, не ездила я к «вашим» бабкам и никогда ничегошеньки не делала? Делала всё и не один раз. Только толку?! Ваши мужики вас любят, потому замуж и предлагают. А мой Петька не любит меня и не полюбит никогда. Нет никаких приворотов. Ерунда это всё.

На пару секунд девушки вежливо смолкли. Только слышно было, как мычит где-то вдалеке чья-то заплутавшая на закате дня корова. Солнце начинало плавно растекаться по кромке зеленеющего поля, озаряя лица подруг всеми оттенками грусти.

— А я давно говорю, что у Петьки сердца нет, — посетовала Василина, — Там и привораживать нечего. Он же только себя любит.

— Да, Зин, Васька права. Такие, как Петька, никого, кроме себя не любят, — подтвердила Вероника, — Нет у него сердца.

— А я тут мимо шёл, о тебе думал, — приятный мужской голос заставил девушек разом повернуться, — Это тебе, Маня, — произнёс лёгкий на помине, эффектный и обольстительный Петя Рукавица, протягивая вспыхнувшей, как пламя, хозяйке букет белых гиацинтов, — Или ты не любишь белые? — лицо парня опечалилось.

— Люблю, Петя, белые, спасибо, — Маньке отчего-то стало неудобно — ещё никто и никогда не дарил ей цветов, поэтому она не знала, какие любит. Сказать по правде, никому из присутствующих цветов не дарили, разве что саженцы, — Проходи, пожалуйста, присаживайся.

— Ничего не хочешь мне сказать? — прошептала Зиночка Маньке злобным шёпотом.

— Ну, ничего себе, — хмыкнула всё понявшая Василина, которая втайне Маньку и за девушку-то никогда не держала.

И только Вероника Панова глубокомысленно промолчала.