Найти истинную

Майя Эйлер (2025)

На что вы готовы, чтобы спастись? На всё. Я боюсь оборотней. Всё плохое, что было в моей жизни, связано с ними. Я — та, кому довелось увидеть нестабильного и… выжить. Как? Я не помню и вспоминать не хочу. Знаю, что после этого изменилась, а на моей руке появилась метка оборотня. Говорят, так они отмечают своих избранных, но я не верю в сказки, поэтому сделаю всё, чтобы меня не нашли. И избавлюсь от последствий той встречи, потому что не готова стать матерью.

Глава 3

Тася

Дом встречает меня приторным запахом духов — слишком сладким, таким, от которого тут же начинает подташнивать. Кажется, что он везде, не просто обосновался тут с приездом родственниц, а был всегда. Я задерживаю дыхание, но всё равно вдыхаю, морщусь и захожу внутрь, закрывая дверь за собой.

В коридоре валяются туфли, наверняка они принадлежат Нике. Как раз в её стиле. Я опускаю пакеты, поднимаю туфли и убираю их в шкаф, чтобы не споткнуться. Разуваюсь, снова подхватываю покупки и иду в кухню. Там слышится смех Ники и тёти, а когда вижу их, то замираю.

Моя сестра очень красивая, но я знаю, что тётя Маша не жалеет денег, надеется, что Ника выйдет замуж за очень богатого человека. Сестре всего двадцать два, но на рынке невест совсем скоро для неё не останется места. Вообще. Пусть её сделанная красота сейчас в моде, а невинные глазки могут свести с ума, но это ненадолго. Всё это мимолётно и без любви не стоит ни гроша. Так что этой заносчивой блондинке я завидовать не собираюсь.

Зато Ника замечает меня первой, расплывается в искусственной улыбке, поправляет кудри, будто привлекает к ним внимание и поёт:

— Тасенька, сестрёнка, как я соскучилась! — поднимается с места и подходит ко мне, со звонким чмоком целует воздух у моих щёк и тут же возвращается на место. Я даже не успеваю ответить, как она продолжает: — Мы с мамой так соскучились! Давно не виделись! А ты всё купила? А то я даже душ тут принять у вас не могу. Понимаешь, у меня очень нежная кожа, нужны специальные средства…

— И почему ты не взяла их из дома?

Начинают разбирать пакеты, шикаю на папу, который собирается мне помочь, краем глаза замечаю, как морщится тётя. Она со мной даже не поздоровалась, но я знаю, что это ненадолго, скоро вспомнит, что она тут в гостях и начнёт показывать характер.

— Так закончилось всё, — наивно тянет Ника, но я прекрасно знаю этот её тон.

После него у меня пропадали любимые игрушки и вещи, которые понравились сестре. Папа не может сказать «нет», только не сестре и племяннице. Была жива мама, она хоть как-то могла его остановить, но последние годы он не слушал даже меня, давя на то, что тётя осталась одна и ей тяжело воспитывать дочь, нужна помощь. Вот только это папа работает на заводе, простой мастер с крохотной зарплатой, а дядя Серёжа был менеджером в крупной компании, числился чуть ли не правой рукой хозяина-оборотня и в месяц получал больше, чем папа за год. Дядя иногда дарил очень дорогие подарки, но почти все они на следующий день исчезали из дома, потому что тётя злилась, говорила моему папе, что это неправильно, нельзя меня баловать, ведь тогда я вырасту эгоисткой.

И папа с ней соглашался.

Он любил младшую сестру, и я это принимала. Будь у меня сестра, я бы тоже в ней души не чаяла, но мама не смогла родить второго ребёнка. И всё сложилось так, как сложилось.

— Недалеко большой торговый центр, можешь завтра сходить туда и всё купить, — выкладывая в холодильник продукты, я поворачиваюсь спиной.

— Но я просила тебя!

— Я работаю в дешёвом супермаркете, у нас никогда не было тех продуктов и вещей, которые вы просили, — я разворачиваюсь и встречаюсь взглядом с тётей.

— Никочка, Тася права, ей негде было купить. Всё же это не тот уровень, к которому она привычна. Завтра с тобой сами прогуляемся, купим всё в центре. Не переживай.

— Но ты говорила…

— Ника, всё нормально.

Я захлопываю дверцу холодильника и направляюсь прочь, когда Ника снова оживает.

— А где еда?

— Там, — на плите стоят кастрюля с макаронами и сковорода с поджаркой, папа точно не мог всё съесть.

— Это не еда, — кривится Ника, — это отрава! Там же глютен и канцерогены!

— Печально, — тяну ухмыляясь.

— Где китайская еда? Ты должна была её забрать!

— Должна?

Вижу, как тётя морщится, и Ника исправляется.

— Я просила тебя забрать.

— Мне было не по пути. Закажи доставку. Пап, а тебе лучше спать лечь, завтра вставать рано.

Я захожу в свою комнату, быстро собираю пижаму и нижнее бельё, прячусь в ванной, пока Ника её не заняла. И только под горячими струями, прячась за шум воды, позволяю себе расслабиться. Слёзы смешиваются с водой, которая дико пахнет хлоркой, но я радуюсь этому противному запаху, потому что он перебивает остальные. Всхлипываю, сжимаю свои плечи руками, до боли впиваясь в них ногтями.

Реву.

Завываю и тут же прикусываю губы, чтобы никто не услышал.

Мне не нужен этот ребёнок! Не нужен! Я не смогу…

Я не смогу смотреть на него, он не плод любви, он — недоразумение, ошибка. Жестокая, болезненная ошибка, которая испортит мне будущее. И большее всего от того, что я бы оставила его, если бы всё произошло иначе. Я ведь могла сорваться, как и сказала Алиске, могла встретить парня в клубе, позволить себе расслабиться, залететь…

Большая семья — я мечтала о ней с тех пор, как заболела мама. Я бы родила, вырастила, смогла.

Но не при таких исходных, не после суток, о которых не помню ничего.

Я смываю с себя гель с хвойным ароматом. Теперь я люблю лишь его, остальные вызывают у меня стойкое отвращение, и только он — невероятное чувство защищённости, спокойствие и какую-то надежду.

— Ты там ещё долго? — обрывает мои мысли истеричный голос Ники. — Заняла и уже час не вылезаешь! Другим тоже нужно.

Я наскоро вытираюсь, накидываю пижаму и выхожу. Сестре нет до меня дела, и я запираюсь в своей комнате, падаю на кровать, смотря в потолок, по которому бегут отсветы от фар припозднившихся авто.

Через три дня у меня выходной, и тогда я решу это проблему.

* * *

И он смотрит на меня, улыбается, показывая слишком большие для человека клыки. Огромный мужчина, страшный, опасный. Ему плевать на мои переживания, на мою боль, на мой страх. Он просто смотрит на меня и предвкушает, что может сделать с живой игрушкой, как сломать, как насладиться игрой.

Долго? Я не знаю. Не хочу знать и представлять, что будет со мной.

Я боюсь.

Его рука с длинными почерневшими когтями тянется ко мне. Достаточно одного несильного движения — и я захлебнусь собственной кровью.

Но он пока что медлит, рассматривает меня. Предвкушает? Изучает? Оценивает?

Губы оборотня растягиваются, обнажают клыки ещё сильнее, и я забываю его лицо, сосредотачиваясь на этом кошмаре. Пропуская то, как быстро он оказывается рядом.

И слышу:

— Моя.