Дын-дын

Максим Викторович Черняев, 2022

В сборник вошли произведения автора написанные им в разное время и на разных этапах творчества. Содержит нецензурную брань.

Провинциальное

Здесь дело близится к зиме

и ветви клонятся к земле, —

здесь мокрый снег,

здесь чай — горяч,

и жизнь — вполне.

Здесь в липкой глине чахнет сад.

Небесный склон в ночи звездат.

Ты просто жив. И воздух свеж:

здесь снегопад.

Как символ веры на стене

синеет купол на спине.

И то, что было —

всё исчезло в тишине.

Народ не зол, не суетлив,

здесь в поле — хлеб,

но воля — миф.

А жест,

и помысел,

и взгляд —

императив.

Здесь сон глубок.

Багрян закат.

Надежды — чуть (о том молчат).

Хватило б дров, и будь что будет:

снегопад;

и дело близится к зиме,

змеит поземка по стерне.

… и тот, который всех спасёт,

придёт к весне.

Стужа (дворницкое)

Н.В.

Ни людей, ни машин. Холод.

Запятые чертит лом. Город.

Фонари во дворе — штатно.

Гололёд на тропе — ах/куратно.

Раз тревожит изнутри — голод.

Нем — молчи. Ищи себя — повод.

За душой пятьдесят. Кратно.

Солнце есть, да на нём — пятна.

Табурет

Ранним утром, жарким летом

солнце плавилось в рассвет.

Шёл по улице мужчина,

нёс из дерева предмет.

Не верстак, не Буратино,

не столярный инструмент, —

самодельный из берёзы

белой краски табурет.

Не сказать что б гладко выбрит

и по-летнему одет;

шёл куда-то мерным шагом

не блондин и не брюнет.

Где-то делали ребёнка.

Где-то жарили омлет.

Шёл по улице мужчина,

с виду — полных сорок лет.

Не Эль Греко, не Сенека,

не варяг, не печенег, —

так, мужчина как мужчина,

современный, имярек.

За углом бухтела стройка,

чах в аллеях бересклет…

Людям было безразлично

много зим и много лет.

Нет в истории морали,

да и смысла тоже нет.

Всё, что было у мужчины, —

самодельный табурет.

Белое

Была среда. Дай памяти… Шестое?

Был воздух свеж. Был город нежно бел.

Исчезли люди. Под фонарным строем

снежинок рой кометами летел.

Очерчен чётко светопирамидой,

вне суеты, вне повседневных дел,

под снегопадом, вечером шестого,

стоял прохожий — на часы глядел.

Скрестились тени — стрелки часовые.

Кончалась осень. Вечерело. Снег блестел.

Она возникла из белёсой энтропии

и вместо: — «Здравствуй!» — прошептала:

— «Поседел…»

Тростники

Река

Мальчик сидит у реки. Хрупок. Невинен. Слаб.

Солнце плывёт в зенит. Солнце — зеркальный карп.

Карп шевелит траву. Тихо шуршит тростник.

Мальчик срезает стебель и пробует на язык.

Выдох сменяет вдох, выдох рождает звук.

Звук оживил свирель. Свирель в колыбели рук.

Солнце нырнёт в закат (гладит свирель рука).

Лунный нисходит бык в ночь серебрить рога.

Мальчик един с рекой: хрупок, невинен, слаб.

Лодку несёт река.

В лодке недвижим враг.

Тростник

Шуми, тростник, над вечною рекой.

В небесной тверди трепетной струной

Звени, тростник, и внемли небесам.

Шуми и пой. К пологим берегам

Сойдут с холмов к реке на водопой

Пугливый зверь, стада, народ степной.

Ты будешь брошен к варварским кострам…

Доверь себя мальчишеским рукам,

Чтоб воплотиться в музыке.

Весной.

Когда холмы насытятся водой.

Свирель

Настало время уходить, веслом толкнув причал.

В речной долине скорбный зов свирелью прозвучал.

И ветер стих, и свет померк, ты снова юн и слаб,

Как в детстве: отмель, тростники, река, зеркальный карп.

Тебе напомнит лунный свет, что время истекло,

Судьба твоя — вода в реке, уплывшее весло.

И проплывут перед тобой сквозь утренний туман

Холмы, где жили степняки, отсыпанный курган,

Застынет вдох, померкнет свет, подкатит к горлу ком,

Ты станешь звёздами, рекой, свирелью…

Тростником.

Месть

Даже если человек мал,

всё одно — человек жив.

Даже если вороньё: «кар»,

всё равно воробьи: «чив».

Тополь чёрный во тьме гол.

Под бушлатом душа в дрожь.

Даже если как зверь зол —

Человече! Не тронь нож!

Человек человеку

Оглянулся — увидел свет.

Голос сверху: «Из праха в прах.

Веришь — ниц!» От прошедших лет

каждый третий — рандоль. В губах

зазмеился немой укор:

«Боже? Правый?» Но, тут же сник —

по ковру из замёрзших трав

словно с неба сошёл старик.

И повёл сквозь метели — вдаль.

В те края где святой Макар

ни людей, ни зверей, ни птиц,

герефордов-телят гонял.

В руки нож — говорит: «Давай!

Не до слов. Самый час вершить.

Пусть решает лихая сталь,

кто из грешных достоин жить?

Выпад в печень — изыдет зло.

Отомщеньем простишь меня».

«Не могу», — просипел сквозь вдо…

Опустилась перо-рука…

По чернеющим бликам глаз

серебрила мороз луна.

Человек человеку — кто?

Коли чашу испил до дна…

Сон

/…по утрам одев трусы, не забудьте про часы/ А. Вознесенский

Человек ложиться спать. Челове…

кумир — кровать.

Человеку снится сон

огород и патиссон —

геликоптер для принцесс.

Запускается процесс

погружения в мечты.

Человек с собой на ты.

Человек помыт и наг,

человек почти что маг.

Сном дневные злоключенья трансформирует в пустяк.

Ничего не обещая,

превращая,

упрощая,

всё, чем дышится в напряг.

В огороде — бузина,

спит красавица жена,

на Аляске нет пингвинов,

жутко чешется спина.

Человек ложиться спать —

ужин,

шлёпанцы,

кровать.

Стул

Вот стул.

Согнувшись многомудро,

в углу, под грузом барахла,

молчит.

В окно синеет утро;

морозца первого игла

звенит в восточном направленье.

Воскресный чистый небосклон

рассветным солнцем чертит тени,

Старинный стул — индийский слон.

Конец ознакомительного фрагмента.