Сердце зимы
Этот мир называется Эзершат. Север его, покрытый снегом и льдом – Кельхейм, суровый край. Странная группа людей движется к его конунгу. Они посланцы из Дасирийской империи – главного государства Срединных земель, где идет жесткая схватка за престол. На пути их подстерегают смертельные угрозы и испытания… и встреча с маленькой волшебницей Хани. Все понимают, что в Кельхейме происходит что-то странное, выходящее из ряда вон. Но даже не подозревают, какая жуткая беда уже нависла не только над северными землями, но и над всем Эзершатом. И скоро их поход, как и любые битвы за власть, потеряет всякий смысл. Белая и черная магия, измены и подлость, интриги и предательство, сражения, честь и отвага, подлость и трусость, страшные эксперименты над людьми – все еще впереди, настоящий путь только начинается. «Сердце зимы» – редкая по силе сага в жанре высокого мужского жесткого фэнтези из созданных за последние годы. Вы ищете что почитать? Так читайте!
Оглавление
Хани
Звук слышался отчетливо. И он приближался.
Северянка осторожно высунулась из-за покрытых сверкающим инеем можжевеловых ветвей. Стрелу она держала на луке, но тетиву натягивать не спешила. Охота не терпит торопливости, особенно охота на крупную добычу.
Он стоял метрах в пятнадцати — белый олень, с покрытыми ягелем рогами, из-за чего они сделались похожими на корону из снега. Массивная грудь от дыхания мерно расширялась и сужалась; наполненные грустью влажные темные глаза осматривали окрестности. У всех оленей, которых Хани доводилось видеть, глаза были грустными, как будто животные заранее знали, что Изначальный привел их в этот мир для единственной цели: стать прокормом для северного народа. Первого оленя она убила в свою двенадцатую зиму и до сих пор отлично помнила ту охоту. Лук был слишком тяжелым, а она — слишком слабой, чтобы как следует натянуть тетиву. Но за спиной стоял отец, и одно его присутствие вдохновляло на хороший выстрел. Хани не могла вернуться домой без добычи в свою первую зрелую охоту[1]. И она все-таки подстрелила того оленя. Рука дрогнула, задела сухую ветку. Олень среагировал на шум и дернулся бежать. Стрела ударила его в бок. Девушка хорошо помнила тяжелую руку отца, когда он угостил ее подзатыльником. «Идти за ним будешь сама», — предупредил он. И она водила раненого зверя до самого заката — глубокий снег обнимал ее ноги, сковывал движения. Олень чувствовал погоню и первое время силился убежать, но рана постепенно лишала его сил. В конце концов, он упал. Хани пришлось перерезать ему горло, но что самое поганое — она заглянула ему в глаза. Дура! В тот день она вернулась с добычей и ощущением смерти в ладонях. С тех пор прошло четыре зимы, а руки все так же помнили ту первую кровь.
Этот олень ее не чувствовал, ветер играл ей на руку. Коронованный рогами, ничего не подозревающий зверь подошел к зарослям красноягодника и принялся пощипывать подмороженную, покрытую инеем листву. Пару зим назад Хани еще помнила об угрызениях совести, которые нападали на нее всякий раз после удачной охоты. Она чувствовала себя вором, отнимающим самое ценное — жизнь. Но с тех пор многое изменилось, а главное — она повзрослела. Как птица сбросила с себя оперенье детства. Она окрепла и больше не боялась упасть, но и так высоко, как прежде, больше никогда не взлетала.
Хани выжидала. Олень лакомился в последний раз, а желтое солнце, будто желая подчеркнуть величие лесного жителя, раззолотило ему рога. Он довольно быстро расправился с нижними ветками и, чтобы добраться до верхних, задрал голову, будто подставляя шею.
Хани отпустила тетиву, разрешая стреле пропеть смертельную песнь.
— Отличный выстрел! — Тяжелая ладонь грохнула северянку по плечу. Под тяжестью удара она невольно наклонилась вперед. — Горжусь тобой, эрель.
— Сделай так еще раз, Рок, и я никогда больше не возьму в руки лук, — проворчала она, потирая ушибленное место.
Молодой северянин озадаченно поскреб щетинистый подбородок, словно решал, стоит ли воспринимать слова девчонки всерьез или так обойдется. Рядом со своим кетельгардом[2], высоким и широкоплечим, Хани всегда чувствовала себя незначительной.
— Пойдем, мне пригодятся твои руки.
Разделка туши — дело несложное. Скорее — маркое. Без должного навыка легко перепачкаться в крови с ног до головы, а в зимнем лесу это отличный способ сообщить волкам о своем присутствии.
Убедившись, что олень действительно мертв, Хани позволила Року засучить рукава и выполнить свою часть дела. Их разделяло несколько лет, но среди ровесников он был самым крепким: никто не мог побороть его в Круге. Мудрая говорила, что, когда принимала роды у его матери, собственными глазами видела Разящего, что держал мальчишку за голову. Сам Рок любил при случае и без рассказывать о своем «особенном» происхождении. Хани охотно подыгрывала его хвастовству, отдавая дань старой дружбе и тому, что Рок единственный из трех десятков мальчиков не побоялся стать ее кетельгардом. Даже после того, как она ему открылась.
Рок сделал несколько надрезов, а затем короткими рывками содрал с оленя шкуру. Отложив ее в сторону, приступил к разделке туши. Хани помогала ему, придерживая оленя за ноги.
— Бьери или Астрид? — неожиданно спросил он.
— Рок, не надо.
— У Бьери волосы, как шелк, косы до самой задницы, каждая толщиной в мою руку, — мечтательно нахваливал дочку пивовара Рок, — а у Астрид бедра ладные, даст мне много сыновей.
Он осторожно вывалил груду теплых внутренностей на снег. Затем передал спутнице сердце, почки и печень. Девушка тут же сложила их в наполненный солью промасленный мешок.
— Рок, не надо, — на этот раз жестче повторила она. Ох, Разящий, хоть бы до тугодума дошло закрыть рот. — Не вынуждай меня… приказывать.
— Мы должны были привести помощь. Я должен был, — угрюмо пробасил он. — Должен был зажечь треклятый огонь.
— Ты должен был позаботиться обо мне, и ты это сделал. И сделай милость — поменьше об этом думай.
Рок срезал несколько добрых ломтей мяса с филейной части оленя и вдоль позвоночника, рассовал их по двум мешкам, затем взвалил их на спину. Вот и все, можно выступать. Следовало еще добраться до лошадей, оставленных в густом пролеске примерно в получасе ходьбы отсюда.
Солнце перекатилось за полдень, и Хани хотелось верить, что Разящий не пошлет им наперерез метель, вьюгу или какую другую из своих каверз.
— Прости, эрель, — поглядывая на нее сверху вниз со своего огромного мерина, попросил Рок. — Тяжко мне, а тебе и того хуже.
— Я стараюсь не вспоминать. Так легче.
— А у меня башка бестолковая, сама думает, я ей не указ. — Он с виноватым видом поскреб бритый затылок. — Негодный тебе кетельгард достался, эрель.
— Прекрати так меня звать. Сколько раз уж говорила. — Видя его потупленный в загривок лошади взгляд, мысленно отвесила себе крепкую затрещину. — Прости. Давай просто забудем обо всем, хорошо? Хотя бы пока не будем в безопасности.
Какое-то время они ехали молча. Хобы[3] мерно вышагивали в глубоком снегу, хвостами заметая следы. Хани поглядывала на руки, не в силах избавиться от навязчивого запаха смерти. Она усердно вымыла ладони в снегу, проверила, чтобы на коже и одежде не осталось ни капли крови, но близкое присутствие смерти продолжало ее преследовать.
Лес остался далеко за спиной, превратился в еле различимую серую полоску. Вокруг раскинулась слепящая глаза снежная пустыня.
— Не передумала ехать в Берол? — осторожно спросил Рок, когда они обогнули покрытое прозрачным льдом озеро Крам-да-Гор.
— Нет, — отозвалась она.
Молодой воин угукнул, стараясь хранить бодрый вид, но притворщик из него был скверный.
— Мне не по себе, эрэль… — И тут же осекся под ее строгим взглядом. — Не по себе, Хани. Нельзя тебе к ним. Сама знаешь, что нельзя.
— Знаю. И потому, как только довезешь меня до ворот Берола, будешь освобожден от своих обязанностей. Сможешь ехать, куда душе угодно. Наймешься в дружину к какому-нибудь норену, совершишь подвиг, станешь славным воином и возьмешь в жены первую красотку Кельхейма. А прошлое забудется, как дурной сон.
— За труса меня держишь?
— За друга, — осадила Хани. — Для которого желаю лучшей участи, чем ржавый топор.
— Хватит глупости-то молоть. — В мгновение ока из добродушного увальня он превратился в северного воителя — хмурого, уверенного в каждом слове, которое еще не сказал, и в каждом поступке, который еще не совершил. — Я не для того клялся, чтобы от своих слов отказываться. Куда ты — туда и я.
Хани ожидала чего-то подобного, но все равно оказалась не готова к столь категоричному проявлению верности. Пришлось отвернуться, чтобы спрятать непрошеные слезы.
— Куда ж я без тебя, — отшутилась она. Но взглядом выразила большее.
— А я о чем, — подбоченился Рок и нежно, будто ласкал девичью грудь, погладил оголовье древка притороченного к седлу топора. — Тебя два с фигой вершка, упавшим с ветки снегом пришибить может. Нечего без меня шастать.
Она уже открыла рот, чтобы отшутиться, когда ее внимание привлек непривычный для этой поры года пейзаж.
Рок тоже его заметил.
— Ручей? — спросил он, будто не доверял собственным глазам.
— Откуда бы ему здесь взяться.
Между нанесенными ветром снежными холмами, петляя в беспорядочном беге, змеилась лента воды. Слишком тонкая и мелководная, чтобы быть речкой, и слишком медленная для ручья. Да и какие ручьи в самом сердце месяца Долгих ночей? Зима только входит в силу, все тепло поджало хвост и сбежало на юг.
— Может, талый снег с гор идет? — предположил Рок.
— Сейчас-то?
Он снова поскреб затылок.
Хани спрыгнула с лошади, передала поводья Року и, осторожно пробуя носком непрочный наст, шаг за шагом подошла к самому ручью. Тот бежал с севера на юг, и вода в нем была мутной. Жеребец Рока заржал, ударил копытом, выбивая из-под снега пожухлую прошлогоднюю траву.
— Нам так и так в ту сторону — поглядим, что за чудо, — решила она.
Чем дольше они шли, тем шире становился ручей и тем больше нервничали хобы. Смирную кобылку Хани будто подменили — она часто пряла ушами, рассерженно фыркала и все время норовила повернуть. Всаднице приходилось проявлять истинные чудеса сноровки, чтобы сдерживать животное. Дурной знак. Хобы не просто так родились в северных ледяных равнинах, они часть Кельхейма; нет таких запахов, которые бы они ни впитывали с молоком матери. И сейчас их что-то тревожит. Что-то, что еще не увидеть, не услышать и не почуять человеку. Оттого и беспокоится животное, показывает упрямому седоку, что самое время остановиться и не лезть на рожон.
В лицо ударил порыв морозного ветра — поднял, завертел в воздухе сверкающие снежинки, обжег кожу.
Хани нахмурилась, глянула на спутника. Тот выглядел удивленным вряд ли менее ее самой. В воздухе явственно ощущался запах гари, а вскоре на горизонт безупречной чистоты наползло рваное облако дыма.
— Лес, что ли, горит, — неуверенно предположил Рок.
Хани посчитала его слова очередной глупостью. В этих краях деревьев родилось так мало, что каждое чтили чуть ли не как самого Изначального. Чтобы поохотиться, приходилось уходить далеко от поселения. Ближайший лес они давно миновали, а впереди лежал лишь Лор-да-Ран — неприкосновенная обитель спящих в вековом льду дравенов[4]. Чтоб растопить хоть малую часть их ледяных одежд, потребуется что-то более значительное, чем забытый костер, пусть даже очень большой. Да и откуда взяться костру, если местные обходят священное место десятой дорогой, боясь без нужды растревожить духов-защитников Кельхайма.
Они взобрались на поросший куцыми елками холм, и взорам путников представилась зияющая черным уродливая дыра в многолетней заледенелой обители. Рваная рана на теле того, что всякий житель Севера считал неприкосновенным и нерушимым, как сама вера.
Над Лор-да-Раном лениво расползалось черное марево, а из его недр сквозь прожженную брешь, как гной из раны, вытекала талая вода.
— Слышишь? — привлек ее внимание Рок.
Она отрицательно махнула головой.
— И я ничего не слышу, а когда лес горит — треск далеко окрест слышно. И ветер в нашу сторону.
Хани мысленно похвалила кетельгарда за смекалку, которой он обычно не отличался. Однако, как говорят старые охотники, раз в век можно и лань подстрелить из лука без тетивы стрелой без наконечника.
Они переглянулись, осененные одной на двоих внезапной догадкой. Хани лихорадочно завертела головой, высматривая то, что может подтвердить или опровергнуть ее. Полотно снега не хранило никаких следов, кроме тех, что тянулись за их лошадьми.
— Мы только посмотрим — и назад, — быстрой скороговоркой то ли себе, то ли ему пообещала девушка, — ничего не случится.
Рок кивнул, улыбнулся. Истинного сына снега и вьюги не нужно уговаривать сунуть башку в бочку с неприятностями.
И все же они оба побаивались. Отсюда до Пепельных пустошей рукой подать. А там и Великий лед, и Край мира. Пустоши кишат людоедами. Время от времени, не в силах больше терпеть их кровавой вакханалии, Пепельные изрыгают людоедов из себя. И тогда худо приходится северным деревням. Иногда шараши[5] нападают по несколько раз в месяц, иногда пропадают на годы. Они, точно полчища саранчи, обитающей в южных землях, несут с собой опустошение и смерть. Приходят, чтобы вдоволь напиться теплой крови. И все же всегда получают отпор, потому что каждый северянин с детства обучен в случае опасности встать плечом к плечу с соседом и дать бой. Но сейчас, в густом частоколе столетних древес, Хани с Роком могли рассчитывать только на себя.
Северянин осторожно, но уверенно оттеснил боком жеребца кобылу Хани, так, чтобы, в случае чего, закрыть спутницу собой и принять первый удар. Хобы с шумом раздували ноздри, яростно хлестали бока хвостами, но шаг за шагом приближали своих седоков к краям обожженной земли. Стали видны обезображенные огнем стволы, снег под копытами лошадей сменился плотным слоем обугленных веток. Будто злая сила нарочно выстелила дорожку непрошеным гостям.
У самой кромки Лор-да-Рана отчетливо виднелась огромная лужа, почти озеро. Вода здесь была грязная, в ней плавали истлевшие древесные щепки и почерневшая хвоя.
В Лор-да-Ране стояла оглушительная тишина. Лишь копыта хобов хлюпали в вязкой грязи, и от этих звуков Хани становилось не по себе. Рок правил одной рукой, вторую держал на древке топора. Девушка, видя его подрагивающие от нетерпения пальцы, невольно опустила взгляд на свои: тоже дрожат, но вовсе не от азарта предстоящего кровопролития, а от неведения.
Они медленно продвигались дальше, следуя знакам огня. Чем глубже их увлекало любопытство — тем ужаснее становились масштабы беды. Вскоре дорогу перегородили поваленные стволы изуродованных дравенов, пришлось спешиться и вести лошадей в обход. Гиганты, некогда закованные в ледяные доспехи, пали перед неведомой стихией — и это было ужасно. Никогда прежде не случалось подобного. Даже в самых древних легендах и песнях, которые пели ослепшие старики, Лор-да-Ран стоял незыблемо и гордо, не подвластный течению времени.
Хани начала задыхаться от густого смоляного дыма. Она наступила на обглоданную огнем шишку — и та превратилась в пепел, как будто пламя спалило ее за миг.
Рок остановился и привлек внимание спутницы, указав пальцем на рыжее свечение, тлеющее между дравенами.
«Огонь?»
Хани сразу отринула эту мысль. Слишком слабо тлеет, да еще и подрагивает ровно в такт ударам ее сердца. Или так только кажется?
Северяне спешились, привязали лошадей и крадучись пошли на свет. Он привел их на выжженную поляну, чужеродную этому месту, как короста чистому, здоровому телу. В центре поляны зиял рваный, еще дымящийся провал, и что-то именно в его недрах порождало странное свечение. Рядом с провалом, шагах в трех, в стороне, чернеющим чирьем вспухла грязная куча земли, припорошенная намокшим пеплом.
— Огненная звезда, — с благоговейным придыханием сказал Рок.
— И шараши, — добавила Хани, подталкивая носком сапога еще одну находку: грубой работы секиру, состоящую из ржавого топорища, насаженного на костяную рукоять.
Кетельгард быстро заозирался. Хани же почувствовала некоторое облегчение. Людоеды, проказа Северных земель, были здесь, но ушли, иначе давно бы себя проявили. Они опасны в своем вечном голоде, но совершенно лишены рассудка, а потому не устраивают засад и всегда нападают первыми, даже если противник многократно превосходит числом.
Убедившись, что опасности нет, Рок сунул оружие в петлю у пояса и начал аккуратно спускаться в провал, а Хани занялась странной черной кучей в стороне от дыры. Издали она немного напоминала стог гнилого сена.
Действительность оказалась во сто крат страшнее. Лишь страх потревожить покой дравенов удержал Хани от крика. Люди! Человеческие тела, сваленные в погребальный курган. Огонь стер черты их лиц, содрал кожу и оголил кости. Горелой плотью не воняет, над курганом нет дыма. Значит, это случилось не сегодня. Топор шарашей, сгоревшие люди, лесной пожар. Все указывало на то, что людоеды были здесь, сожгли людей и ушли уже после того, как небо уронило в Лор-да-Ран огненную звезду. В противном случае тела бы разметало по поляне.
Но зачем сжигать то, ради чего они существуют? Это против их природы: шараши не умеют добывать огонь, они слишком глупы, чтобы украсть его у людей, и тем более не способны сохранить хрупкое пламя живым. И они не съели добычу, хоть обычно усаживались за трапезу прямо там же, где убивали. Что-то новое в их поведении?
Девушка покачала головой — все это было неправильно. Откуда здесь, в Лор-да-Ране, вообще взялись люди? Чужаки? Возможно. Или кто-то из охотников уходил от погони и попытался укрыться под сенью ледяных гигантов. Так или иначе, но их нагнали. Жаль, теперь не выяснить, кем при жизни были эти несчастные. На телах не осталось никакой одежды, оружия или какого скарба тоже не видно. Видимо, забрали шараши.
— Гляди! — Рок триумфально вскинул руку. Зажатый в пальцах кусок камня размером с яблоко залил поляну светом множества факелов. На черном от золы лице Рока появилась широченная улыбка. — Большущий какой!
Хани невольно зажмурилась, но даже так смогла увидеть то, чего не видел ослепленный радостью находки спутник.
— Это не огненная звезда, — сказала она, превозмогая ползущий по спине холод. И с трудом подавила дрожь.
— А что же? — Он таращился на осколок, будто действительно мог увидеть разницу.
Хани подошла ближе, протянула руку и удивилась, какой невероятно тяжелой для столь невеликого размера оказалась добыча. Не меньше полного ведра воды, должно быть. Крепкий Рок не придал этому значения, но она, хилая недоросль, сразу почувствовала разницу.
Как-то давно ее отцу привезли осколок Огненной звезды. Вспоминая ту находку, Хани могла оценить, сколь не похожа она на то, что сейчас лежит в ее руках. Этот больше походил на простой черный булыжник, многогранный и шершавый. Лишь пульсирующее свечение, пробивающееся сквозь тонкие прожилки, делало его необычным. А еще камень в ладони был теплым, и она ясно ощущала биение его невидимого сердца. Не камень будто, а ледяной кристалл, похожий на те, что в бесчисленном количестве выносит на берег Острое море. Впрочем, не ледяной — огненный.
Рок продолжал недоуменно переводить взгляд с осколка на спутницу и обратно.
— Я не знаю, что это, — почему-то шепотом призналась Хани, — но точно не Огненная звезда, Рок.
«Зачем мы нашли это? По воле каких ядви[6] наткнулись на это?»
В ней росла необъяснимая тревога, а вместе с нею ширилось желание выбросить находку обратно в яму и зарыть, чтобы ни одна живая душа не увидела ее свет.
Камень вдруг стал нестерпимо горячим. Он жег кожу, резал глаза своим сиянием. Хани хотела разжать пальцы, но не смогла — они намертво сомкнулись вокруг осколка. Жжение поползло вверх по руке, петлей сжало запястье и нырнуло под кожу, опаляя кровь.
Она закричала, когда невесть откуда взявшийся громогласный шепот ударил в виски, проник в голову, разлетелся бесчисленным эхом. Хани не разобрала ни слова, но без сомнений отрезала бы себе уши, лишь бы больше никогда их не слышать. А потом сквозь туманную завесу агонии проступил силуэт. В клубах дыма его рисовали оранжевые всполохи: резкими штрихами очертили скулы, нос, разрез пустых глазниц. Девушка в отчаянии зажмурилась, но продолжала видеть даже сквозь веки.
Последняя вспышка намертво выжгла лицо в ее памяти.
— Хани! Эрель!
Рок остервенело тряс ее за плечи. Голова северянки болталась на плечах, будто сломался стержень, что удерживал ее все шестнадцать лет. Она отстранилась, попятилась на нетвердых ногах. Запнулась за какую-то ветку, чуть не упала. Взглядом ощупала знакомое и настоящее: лицо своего кетельгарда, лес, выжженную поляну.
— Я снова грезила? — спросила обреченно.
С видом гонца, принесшего дурную весть, северянин кивнул.
— Что ты видела?
— Человека.
«Или дагфари[7]?»
Северянин молча ждал продолжения, но, не дождавшись, решительно сомкнул свои пальцы вокруг ее ладоней, все еще сжимающих камень. Было в этом простом грубом жесте что-то родное и успокаивающее.
— Говори, что делать, — твердо сказал верный кетельгард, готовый по первому приказу своей эрель идти хоть на верную погибель.
«Если бы я знала», — в сердцах подумала Хани.
Сквозь ее пальцы пробивался тусклый пульсирующий свет, еще несколько раз он вспыхнул, будто последний вздох, — и потух. Северян окружил полумрак.
Молодой воин приобнял Хани, точно готовился закрыть ее своим телом от какой-то лишь ему ведомой опасности. В тишине его сердце билось размеренно и глухо, успокаивающе. Хани затолкала страх в самый потаенный уголок себя, спрятала осколок за пазуху, удивившись, каким холодным и легким он вдруг стал, и тронула Рока за плечо.
— Мы должны предупредить.
— Ты уверена?
Хани до боли стиснула зубы. В мгновение ока перед мысленным взором пронеслись ужасы прошедших дней: огонь, крики о помощи, падающие, словно построенные из песка, каменные башни. Лицо брата, на котором испуг пробивался через тщетные попытки хранить мужество. И мать, придерживающая рукой собственный вывороченный наружу живот.
— Если бы нас предупредили… — На больше не хватило сил.
К счастью, Рок понял.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Сердце зимы предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
1
Зрелая охота — своего рода посвящение у северян. До двенадцати лет дети охотятся на мелкую добычу, в основном на птиц и пушных зверей, после двенадцати начинают охотиться на крупную — оленей, волков, медведей и т. д.
