Нерон. Родовое проклятие

Маргарет Джордж (2017)

Юный Луций, племянник императора Калигулы, растет в доме заботливой тетки, вдали от шумного Рима. Родителей он никогда не знал. Жизнь течет счастливо и беззаботно, и кажется, в ней не может случиться ничего необычнее встречи со старой черепахой, которая застала еще великого Августа. Но в Римской империи никто не застрахован от предательства: ни мужчина, ни женщина, ни ребенок. Луцию предстоит вскоре понять, что волею судьбы он оказался в настоящем змеином гнезде и что само его происхождение является угрозой для его жизни. И усвоить суровый урок: лучше быть жестоким, чем мертвым. Впервые на русском!

XIV

Крисп был постоянно занят — консульские обязанности отнимают много времени, — а я вдруг понял, что скучаю по нему, когда его нет дома. Он исполнял свой долг с той же легкостью, с какой носил тогу, а тога — дело хитрое: чтобы в нее правильно облачиться, без помощника не обойтись. И да, это самое неудобное облачение, какое только можно придумать для человека. Признаюсь, я завидовал женщинам, хотя бы потому, что им не предписывалось носить подобное одеяние. Но Крисп как будто никогда не тяготился бесконечными складками ткани и носил тогу так же непринужденно, как и участвовал в дебатах. По вечерам за ужином он часто рассказывал об этих дебатах в своей особенной забавной манере, передразнивая коллег-сенаторов.

Помню, однажды, откинувшись на спинку дивана и попивая вино из кубка, он сказал:

— Они кудахтали и кукарекали, точно старые петухи на скотном дворе. Один хорохорится, другой дрожит от страха.

— И что же вы обсуждали, мой дорогой супруг? — спросила мать, выбирая на блюде кусок повкуснее (а я прямо увидел, как она навострила уши).

— Клавдий проталкивал свой проект гавани в Остии, — ответил Крисп, — и, конечно, встретил сопротивление. Улучшение условий перевозки зерна в Рим — цель достойная. Соответственно, его подвергли критике. Предложи он принять закон, обязывающий надевать на всех собак только красные ошейники, его поддержат все и каждый.

— И какую сторону принял Статилий Тавр? — поинтересовалась мать.

— Мой коллега-консул, соответственно своей природе, предпочел плыть по течению, — пожал плечами Крисп.

— Порой это единственный правильный выбор, — сказала мать.

— Все зависит от того, к чему ты стремишься, — заметил Крисп и потянулся к сваренному вкрутую яйцу в кислом соусе. — Выжить или достичь поставленной цели?

— И к тому, и к другому, — ответила мать.

— Это все хорошо, но мы не одни, и, думается мне, разговоры о гавани и перевозке зерна не особо увлекают нашего Луция.

Крисп наклонился вперед и облокотился на стол. Я возил по тарелке вареные листы капусты и салатного цикория.

— Я прав?

— Ну, не скажу, что мысли об этом не дают мне уснуть… — признался я.

— И от каких же мыслей ты ворочаешься перед сном? — рассмеялся Крисп.

Мне страшно не хотелось говорить об этом в присутствии матери, но я все же ответил:

— О музыке. Я бы хотел овладеть каким-нибудь музыкальным инструментом. — (Мать хмыкнула.) — А еще — научиться править колесницей.

— Такие амбиции можно только приветствовать! — искренне поддержал меня Крисп. — Завтра сенат не собирается, так что я отведу тебя на бега в Большой цирк. — Мать скривилась, но отчим поднял раскрытую ладонь, предупреждая возражения, и добавил: — Да, отведу, и коль скоро я консул Рима, никто не смеет мне этого запретить. Даже супруга — мой самый главный цензор из всех. Ну как, Луций, пойдешь со мной?

— О да!

Как же долго я этого ждал!

* * *

Вылазка в город в компании Криспа всегда была настоящим приключением. Он сказал, что этот поход только для мальчиков, мать надулась, а я спросил, могут ли к нам присоединиться Аникет и Берилл. Большинство консулов не захотели бы, чтобы их видели в сопровождении учителей-вольноотпущенников греческого происхождения, но не Крисп. С собой мы взяли только котомки с едой, подушки на скамьи и панамы. И еще Крисп раздал нам мешочки с деньгами, чтобы мы могли делать ставки.

— Это мой вам подарок. Я праздную… кое-что! Всегда есть что отпраздновать, главное — уметь это увидеть, — подмигнул он нам.

«Всегда есть что отпраздновать, главное уметь это увидеть».

Мне показалось, что это неплохой девиз, помогающий принять жизнь в любых ее проявлениях.

— А теперь, коль скоро нас четверо, думаю, будет логично, если мы сделаем ставки не скопом, а каждый на свою команду. Так один из нас точно выиграет.

В этот момент Крисп был похож на азартного мальчишку ничуть не старше меня. Я тогда еще подумал: «Вот ведь, вроде мужчина в возрасте, а как молодо выглядит».

У Криспа были непослушные вьющиеся волосы, жестикуляция слишком энергичная для солидных лет, а лицо… Издалека его легко было спутать с молодым, и только подойдя ближе, удавалось разглядеть морщины и мешки под глазами. Думаю, он сумел сохранить юность внутри себя — как факел, что горит в глубокой пещере.

Мне тогда стало интересно, отчего человек остается молодым и что отдает его в лапы старости? И еще: какая участь ждет меня? Смогу ли я сделать хоть что-то, чтобы на нее, на эту старость, повлиять?

Мы переправились через Тибр; до цирка было далеко, но я уже слышал гул толпы, нараставший по мере нашего приближения. Сначала он напоминал жужжание осиного роя, потом стал похож на грохот водопада, а под конец я, не имея опыта, вообразил, что именно это слышит человек во время землетрясения. Мы свернули за угол и тут же оказались в подобной бурлящим волнам толпе. Крисп взял меня за одну руку, Аникет — за другую, и мы, не особо умело лавируя, дошли до ближайших к беговым дорожкам мест, выделенных для сенаторов. Прежде чем сесть, Крисп устроил целое шоу, расправляя свою тогу с сенаторской каймой.

— В случае если кому-то вздумается нас потеснить, придется напомнить ему, что у консула есть привилегии и он волен приводить гостей по своему желанию. А один из моих гостей — потомок божественного Августа, тут-то они и заткнутся.

Я смотрел на Криспа и видел, что ему доставляет удовольствие наш разговор. Он озорничал, как мальчишка, и точно хотел, чтобы нас услышали все, кто был рядом. Благодаря его статусу мы смогли занять места в первом ряду и с лучшим видом на беговые дорожки. Крисп выбрал секцию возле первого, наиболее опасного поворота, ближе к Триумфальной арке, — это был самый рискованный отрезок в забеге колесниц. Я уже видел Большой цирк с балкона императорского дворца, но оказаться здесь — совсем другое дело. Размеры Большого цирка в реальности просто поражали воображение. Храм с крытой императорской трибуной были далеко слева от нас, ближе к старту забега. Египетский обелиск, тот, который Август установил в центре Большого цирка, на фоне высоких ярусов для публики казался незначительным.

Публика заняла все места. Гул людских голосов превратился в рев. По бокам и позади от нас сенаторы и приглашенные ими гости торопились занять свои места.

— Мой уважаемый коллега… — проскрипел противный голос прямо возле моего плеча.

Я обернулся и увидел мужчину с лицом точь-в-точь как у хряка. Он был весь какой-то розовый и волосатый, его щеки не просто блестели, а лоснились от жира.

— Статилий Тавр, приветствую, тебя! — отозвался Крисп. — И кто же твои фавориты?

— Синие, — ответил мужчина с лицом хряка.

— Луций, позволь, я представлю тебя моему коллеге-консулу, — обратился ко мне Крисп и повернулся к мужчине. — Статилий, это Луций Агенобарб, сын Агриппины.

— Мы с Агриппиной большие друзья, — сказал Статилий (я ему не поверил) и кивнул в мою сторону. — А ты на кого ставишь?

— На зеленых, — ответил я.

— На красных, — вставил Аникет.

— На белых, — подхватил Берилл.

— И таким образом, один из вас гарантированно уйдет домой в отличном расположении духа, — заметил Статилий.

Затрубили трубы — какая жалкая попытка: за шумом толпы их почти не было слышно. Процессия двигалась из дальнего конца цирка и очень напоминала ту, что проходила на гладиаторских боях. Статуи, судьи, повозки… И наконец, колесницы! Их было двенадцать, три четверки разных цветов.

— Это первый заезд дня — самый престижный, — объяснил, наклонившись к самому моему уху, Крисп, но я все равно с трудом разбирал его слова. — И традиционно в первом заезде участвуют колесницы, запряженные четверками лошадей.

Колесницы совершили медленный круг по беговым дорожкам. Болельщики бурно приветствовали своих фаворитов, возницы в ответ махали руками, и каждый был в тунике соответствующего цвета, чтобы издалека можно было их различить. Наконец они заехали в стартовые стойла. В специальной кабине у линии старта стоял главный судья. Он уронил белый платок, и гонки начались.

Я уже видел гонки на ипподроме Калигулы и знал, что колесницам предстоит сделать семь кругов, а значит, пройти четырнадцать поворотных столбов, где они будут стараться прижать соперников к стене. Если повернуть слишком круто, колесница может опрокинуться, будешь поворачивать медленно — останешься позади. Позволишь соперникам приблизиться, и тебя либо вынудят отстать, либо придется идти на обгон в очень ограниченном пространстве. Если твой соперник заходит на поворот впереди тебя, ты можешь попытаться обойти его по внешней дуге, но для этого необходимо развить невероятную скорость, потому что и дистанция будет длиннее.

Колесницы приближались к повороту прямо перед нами, и я весь задрожал от напряжения. Первым шел синий, сразу за ним — красный. Когда они достигли поворота, синий оказался слишком близко к столбу. Его колесница врезалась в столб, он взлетел в воздух и приземлился на дорожки прямо на пути забега. Кто-то наскочил на обломки и выпрыгнул из своей колесницы, кто-то смог их обогнуть. Красный благодаря столкновению ушел далеко вперед. На трек выскочили четыре раба с носилками для пострадавшего возницы, остальные схватили лошадей за удила и расчистили дорожки от обломков.

Выиграл красный. После первого поворота остальные расслабились: даже если бы на прямых отрезках соперники превосходили лидера в скорости, все равно уже не смогли бы его догнать.

— Луций, тебя почему так трясет? — Крисп положил руки мне на плечи.

Я даже не заметил, как напряглось мое тело, пока я наблюдал за заездом; теперь же напряжение спало, и мышцы опали, как тряпки.

— Просто у меня весь заезд было такое чувство, будто это я правлю колесницей, — признался я.

— Лучше расслабься немного. Будешь продолжать в том же духе, и нам после гонок придется выносить тебя отсюда на руках.

В этот момент к нам подошел какой-то сенатор и попытался сесть рядом с Статилием, но ему не хватило места, и он поинтересовался, нельзя ли ему устроиться рядом с нами. Потеснившись, мы освободили место.

— Ты пропустил первый заезд, Гай. Впрочем, он был не такой уж захватывающий, — сказал Крисп.

Правда? А у меня сердце все еще билось в груди, как молот.

— Да, я слышал. Столкновение на первом повороте предрешило исход.

У сенатора был мелодичный звучный голос. Я получше к нему пригляделся и понял, что он по-настоящему красив. Черты его лица были очень похожи на те, которыми Август велел наделить свои статуи. В жизни Август был совсем не таким, каким его изображали на монетах и портретах, но память о его внешности быстро испарилась. Так искусство победило реальность.

— Гай Силий, это мой приемный сын Луций Агенобарб, — представил меня Крисп.

Второй заезд. Этот был скучным. Колесницы — медленные, одна лошадь охромела, а возницы не выказывали особого рвения. Возможно, их сдерживало то, что произошло в первом заезде.

Третий был быстрым, в нем участвовали лошади из Испании и Африки. И победил синий.

Затем настало время гонок на колесницах, в которые запрягли по шесть лошадей. Прекрасное зрелище, но колесниц было меньше, и шли они тише.

— Чем больше лошадей запряжено в колесницу, тем медленнее заезд, — объяснил Крисп. — Суммарная сила увеличивается, но скорость определяет самая медленная лошадь. Те, что быстрее, не могут на это повлиять.

Перед четвертым заездом к нашей секции подошел преторианский гвардеец с грубым обветренным лицом и приветствовал сенаторов по имени. Спину он держал прямо и двигался как-то скованно, как будто ему было трудно поворачивать шею.

Преторианец остановился напротив нас и кивнул:

— Крисп Пассиен, могу я спросить, не найдется ли у тебя свободного места?

Он видел, что мы уже потеснились — да так, что я чувствовал каждый вдох и выдох Криспа и Аникета.

— Конечно, — ответил Крисп.

Почему? Гвардеец обладает какой-то тайной силой? Позднее я узнал, что это был не простой преторианец, а перфект — главный преторианец.

— Для тебя, Руфрий, место всегда найдется, — заверил Крисп.

— Не для меня, — рассмеялся Руфрий. — Я буду прогуливаться за секцией с сидячими местами. Это для моей супруги.

И рядом с ним возникла женщина неземной красоты. Локоны янтарного цвета, сияющая кожа, сочные губы — нежно-розовые, как ракушка изнутри. Мы мгновенно освободили для нее место, и оно оказалось рядом со мной.

— Поппея, — представил Руфрий, — моя супруга.

Он повторяется. Неужели даже муж Поппеи в ее присутствии с трудом подбирает слова? Получается, никто не может привыкнуть к близости с божественной красотой?

Меня снова затрясло. Я молил богов, чтобы она этого не заметила, старался взять себя в руки, приказывал себе успокоиться. Она сидела тихо. Молчала. Так лучше? Что будет, если она заговорит?

Начался заезд, и я, хвала богам, смог переключить внимание на колесницы. Вернее, пытался это сделать.

— Я разочарована, моя команда не выиграла, — наконец заговорила она после заезда.

— И какая из них твоя? — спросил Крисп.

— Зеленые.

О, я тоже за них болел!

— И мои, — сказал я. — Может быть, в следующий раз…

В тот день я побывал в раю: смотрел на самых умелых колесничих и самых быстрых лошадей империи, а боковым зрением видел женщину, которая была воплощением красоты. Я сидел неподвижно и боялся, что, если пошевелюсь, все это окажется сном. Толпа осталась позади вместе с Большим цирком.

— Луций, нет нужды спрашивать, понравились ли тебе гонки, но как ты? — спросил Крисп. — Пришел в себя?

— Да, — солгал я.

Ведь если прийти в себя означает стать таким, как прежде, то честный ответ — нет. Я прекрасно понимал, что после всего увиденного никогда не стану прежним.

— Лошади…

Да, безопаснее говорить о лошадях. Крисп объяснил разницу между африканскими и испанскими лошадьми: первые сильнее, а вторые — легче и быстрее. Потом он переключился на людей, с которыми мы повстречались на гонках: Гай Силий пользуется репутацией самого красивого мужчины Рима, но носит этот «титул» с достоинством; Руфрий, известный своими старомодными манерами, недавно женился на юной Поппее, дочери другой Поппеи — обладательницы звания самой красивой женщины Рима.

— Юная Поппея может превзойти свою мать, — сказал Крисп, — и тогда мы станем свидетелями настоящей греческой трагедии. Старая тема: красивая женщина уступает место дочери. Надеюсь, никого не убьют!

И Крисп рассмеялся, как будто не хотел, чтобы я принял его слова всерьез.

— Не могу поверить, что ее мать красивее, — заметил я. — Расскажи об их семье.

— Они из рода Поппеев. Дочери четырнадцать. Ее муж, как ты мог убедиться, гораздо старше.

— Менелай! — воскликнул я.

Теперь все встало на свои места. Я видел Елену Троянскую. Я понял причину Троянской войны, понял молодого Париса и понял, почему он украл ее у старого Менелая.

— У тебя разыгралось воображение, придержи коней, Луций, — покачал головой Крисп. — Руфрий не Менелай, и героев, подобных героям Илиады, не существует. Их никогда и не было, разве только в голове Гомера. Если захочешь их найти, познаешь очень сильное разочарование, которое будет преследовать тебя всю жизнь.