Нерон. Родовое проклятие

Маргарет Джордж (2017)

Юный Луций, племянник императора Калигулы, растет в доме заботливой тетки, вдали от шумного Рима. Родителей он никогда не знал. Жизнь течет счастливо и беззаботно, и кажется, в ней не может случиться ничего необычнее встречи со старой черепахой, которая застала еще великого Августа. Но в Римской империи никто не застрахован от предательства: ни мужчина, ни женщина, ни ребенок. Луцию предстоит вскоре понять, что волею судьбы он оказался в настоящем змеином гнезде и что само его происхождение является угрозой для его жизни. И усвоить суровый урок: лучше быть жестоким, чем мертвым. Впервые на русском!

VIII

Времена года снова сменили друг друга, и только тогда пришло приглашение из императорского дворца. Это случилось в разгар лета, незадолго до восхода Сириуса, когда жители бегут из Рима в более прохладные области.

— Ну наконец-то, — сказала мать. — Сучка дает мне понять, что мы ниже всех на ее горизонте. Последние гости перед отбытием на императорскую виллу в Байи.

— Почему она так к нам относится?

Мессалина была странной, но мы не сделали ничего, чтобы она нас невзлюбила.

— Мы для нее угроза. Но не из-за того, что и как мы делаем, а из-за того, кто мы. В нас течет кровь самого Августа, а в них — нет. Более того, в нас течет кровь Энея, а значит, и кровь самой Венеры.

Эней!

— Это правда? Мы правда происходим от Энея?

Август меня совсем не волновал.

— Да, линия Юлия идет от Энея. Естественно, все это дела давно минувших дней. Эней был сыном смертного и богини Венеры. — Мать, с которой мы сидели рядом на диване, притянула меня ближе к себе. — Анхис был так красив, что даже богиня не смогла в него не влюбиться.

Мать погладила меня по спине, потом легонько взяла за подбородок и повернула лицом к себе.

— О да, очень красив, — тихо пробормотала она и пробежалась пальцами по моей щеке.

Когда она так делала, я словно таял изнутри и в то же время чувствовал себя очень неловко. Я слегка отодвинулся от матери.

— Буду рад снова повидать двоюродного деда. — Я соскользнул с дивана.

Мать пригладила волосы.

— Будь добр, постарайся там пореже открывать рот, все важные разговоры я возьму на себя.

* * *

На этот раз дорога к императорскому дворцу была недолгой, ведь мы жили на Палатине. На его склонах теснились дома, а вершина была отдана правителям и богам.

Здесь, рядом с храмом Аполлона, когда-то жили Август с Ливией, а неподалеку была пещера, где волчица кормила своим молоком Ромула и Рема. Но Тиберий не желал довольствоваться столь скромными покоями и построил просторный дворец, который теперь хоть и выглядел не особо современным, но вполне хорошо сохранился.

— Держись прямо! — сказала мать, когда мы подошли к входу, и слегка подтолкнула меня в спину. — Выше голову, не забывай, ты — потомок Энея!

Я расправил плечи и с гордым видом зашагал рядом с ней.

— О, госпожа Агриппина, добро пожаловать, — поприветствовал раб, сопровождавший нас в императорские покои. — Добро пожаловать, юный Луций.

Послышался какой-то шум, и появился прихрамывающий Клавдий.

— Агриппина! — Он протянул руки к моей матери (она взяла их в свои и низко поклонилась). — Н-не нужно этого! Я все т-тот же дядя, что д-держал тебя маленькой на руках.

— О, я помню, дядя, я помню, — сказала она, выпрямившись.

Они бок о бок прошли в одну из комнат, я последовал за ними. Это был не тот зал, где принимали нас с тетей Лепидой. Комната была меньше, фрески на стенах — тусклее, и окна выходили на противоположную от Большого цирка сторону. Там и балкона не было, зато имелось огромное окно с видом на сад, где цвели белые лилии, высокие синие дельфиниумы и желтые хризантемы. Сладкий цветочный запах лился через окно в комнату.

— С тех пор для всех нас многое изменилось, — заметила мать. — Твои же перемены возвысили тебя до пурпурных одежд, и ты смог вернуть меня домой. За одно лишь это мне следовало бы припасть к твоим ногам и осыпать поцелуями ступни.

— П-прошу, не надо, — сказал Клавдий. — Я не сумел с-сделать этого еще раньше. Надо было п-пересмотреть и исправить д-деяния Калигулы: вернуть изгнанников, заткнуть д-дыры, устранить утечки в казне. И п-переделать еще с-сотни дел.

Тут словно из ниоткуда в комнате возникла Мессалина.

— И скоро мой выдающийся супруг станет завоевателем. — Она встала рядом с Клавдием; взглянув на нас, быстро пробормотала невнятные слова приветствия и спросила: — Он тебе не сказал? Клавдий планирует вторжение в Британию. Мой супруг закончит то, что начал Юлий Цезарь.

Мессалина с обожанием посмотрела на Клавдия.

— Это правда? — со всем возможным спокойствием спросила мать.

Но я видел, что она в шоке. Как старый, хромой Клавдий будет командовать войсками?

— Да, все так, — ответил тот.

— Мне пришлось проявить настойчивость, — заметила Мессалина. — Брату Германика все по силам.

— Н-не все, дорогая, но у меня х-хорошие генералы, самое тяжелое я м-могу переложить на их п-плечи.

— Главное, чтобы ты вернулся целым и невредимым, — сладко проворковала Мессалина и повернулась к моей матери. — Дорогая Агриппина, добро пожаловать в Рим. Надеюсь, ты оправилась после стольких лет на Понтии?

— Невозможно оправиться от ложного обвинения… или, точнее будет сказать, нельзя простить и забыть. Что же касается острова, то да. Мне являлись призраки несчастных женщин, они и составляли мне компанию в изгнании… И мыс, который носит имя коварной волшебницы Цирцеи, располагался неподалеку.

— Уверена, все сосланные на остров женщины тоже были немного колдуньи. Жаль, что им это не помогло. Ну а теперь мы должны отпраздновать твое спасение! — Мессалина хлопнула в ладоши, и в комнате появился раб с подносом, на котором стояли золотые кубки. — Лучшее вино с долей талого снега.

Она снова хлопнула, и нянька ввела в комнату двух детей. Они подросли. Тиберий Клавдий уже научился ходить, хотя и неуклюже держался на ногах. Октавия стала выше и казалась серьезнее.

— Мои милые… — Мессалина подвела детей к Клавдию. — А вот ваши кузены — Агриппина и Луций. Помните Луция?

Какой глупый вопрос. Они не могли меня помнить, но все равно послушно закивали.

— Мы пригласили вас сегодня, чтобы вы первыми увидели, что за честь оказана Тиберию Клавдию, — сказала Мессалина. — Дорогой Клавдий, покажи им.

Теперь пришел черед Клавдия хлопать в ладоши. В комнату вошел его секретарь Паллас.

— Вот она, мой император, — сказал он и протянул Клавдию шкатулку из розового дерева.

Открыв шкатулку, Клавдий достал новую сияющую монету:

— Я выпустил сестерций в честь Тиберия Клавдия. — Он поднял монету выше. — И назвал ее «Спес Августа»^[5].

— Надежда императорской семьи, — сказала Мессалина. — Он станет продолжателем нашего рода.

Тот, кому была оказана такая великая честь, сделал несколько шагов и врезался в табурет. Все рассмеялись.

— Какой чудесный ребенок, — заметила моя мать.

* * *

Возня с детьми и шкатулкой нагоняла на меня скуку, кроме того, я расстроился, что не удалось снова услышать божественные звуки кифары, и приглашения на гонки колесниц я так и не дождался. К полудню солнце достигло зенита, в комнате стало жарко, и я обрадовался, что пришла пора возвращаться домой.

Не успели мы отойти далеко от дворца, как моя мать начала источать яд.

— Надежда императорской семьи, — шипела она. — Ну, это мы еще посмотрим! Многих так называли из тех, кто не дотянулся до пурпура. Этому ребенку придется очень постараться, чтобы стать неуязвимым.

— Уверен, они будут хорошо о нем заботиться, — сказал я и поскорее сменил тему: — Как думаешь, двоюродный дед позволит мне посмотреть гонки со своего балкона?

— Если позволит, держись подальше от перил, — пробормотала мать. — Особенно в присутствии Мессалины.

* * *

Миновал знойный месяц, названный в честь Августа, потом — и его день рождения, который приходил с прохладой, и это традиционно приписывали его благосклонности. Задувающий в наши комнаты легкий бриз нес уже не увядание, а свежесть, и мы наконец могли спокойно спать, а не ворочаться на влажных простынях, как последние несколько недель.

Лежа в постели, я смотрел на серп луны в небе, который словно зацепился за остроконечную верхушку кипариса возле нашего дома. Мягкий ветер будто ласкал меня, проплывая над кроватью. В тот день у меня был интересный урок — Аникет рассказывал о Египте, о пирамидах, о том, что никто не знает, откуда берет начало Нил. О крокодилах… Крокодилы водятся в тростниковых зарослях на берегах Нила… Я хотел увидеть хоть одного… Интересно, в Рим когда-нибудь привозили крокодилов?

Я ехал верхом на крокодиле — бугорчатом и склизком, поэтому на нем было очень тяжело удержаться. Крокодил скользил в зарослях высокого тростника. Он повернул голову, чтобы со мной заговорить, и я увидел его зубы. Но я не понимал языка.

Не понимал языка…

Или шепота.

Я резко проснулся. Ветер стих, луна исчезла. В моей комнате было абсолютно тихо и темно, если не считать света одной-единственной масляной лампы в углу.

А потом я заметил движение. К моей кровати приближались два темных силуэта. Я напрягся, но не пошевелился и затаил дыхание.

Ближе. Ближе.

Один склонился надо мной и протянул ко мне руки. Из-под подушки послышался громкий шорох, а потом появилась извивающаяся чешуйчатая тварь — словно крокодил из зарослей выполз. Я не мог понять, сон это или не сон?

Шипение, скольжение — хвост ударил мне в лицо. Я скатился с кровати и увидел мужчин, которые, размахивая руками, выбегали из комнаты. Они уронили подставку для ламп. Мать, услышав шум, ворвалась ко мне.

— Стража! Стража! Перекройте все выходы, не дайте никому уйти! — Она повернулась ко мне. — Луций, что случилось? Свет!

Рабы принесли лампы и встали с ними возле кровати. Мать взяла в руку что-то длинное, извивающееся и молочно-белое:

— Смотрите! Змея! Она спугнула наемников. — Мать погладила змею. — Я прикажу сделать из ее кожи браслет-оберег, носи его и никогда не снимай, Луций, ибо, несомненно, боги послали ее, чтобы защитить тебя от злоумышленников.

— Но зачем они приходили? — все никак не мог понять я.

— Убедиться в том, что ты никогда не станешь Спес Августа, ведь у тебя больше на это прав, чем у кого-либо другого. И так будет, пока ты жив. — Ее лицо стало неподвижным, словно кремень. — Итак, схватка началась. Но, госпожа Мессалина, еще никто не одерживал верх над Агриппиной. Не одерживал и не одержит.

Мать пугала меня больше, чем наемники. Я уже тогда понимал, что любой ее враг обречен на погибель… И то, что я ее сын, не делает меня исключением.

Примечания

5

Спес в римской мифологии — богиня надежды. Спес Августа у древних римлян ассоциировалась с надеждой на Августа, который сможет разрешить все трудности в государстве. Впервые на монетах Спес появляется во время правления Клавдия (41–54 н. э.)