Возлюбленная Верховного Бестиара

Марина Индиви (2024)

Я уже не та наивная девушка, когда-то беззаветно влюбленная в Богдана Велимирского. После раскола Лазовии на два суверенных государства он правит своей частью некогда единой державы. Я знаю о его жизни все, потому что я — фаворитка Верховного бестиара, его секретное оружие. Но все изменится, когда под угрозой войны с соседними странами дядя и племянник снова сядут за стол переговоров. Когда-то разлука с Богданом изменила меня до неузнаваемости. Но что со мной сделает его близость?

Глава 12

Алина

Савельев следовал за нами неотступно. Куда мы — туда и он. Предлог был отличный: защищать Снежану, чтобы за нами следить. Как всегда, одним «подарочком» судьба не ограничилась. Анна вечером не вернулась от подруги, из чего я сделала вывод, что у них с Богданом произошла размолвка. Не сбегают женщины просто так к подругам из счастливого брака: уж что-что, а это я понимала.

Поэтому когда дочь спросила, когда у нее получится пообщаться с братьями, я ответила, что не знаю. Потому что, с наибольшей вероятностью, бестиари задержится в гостях, пока Богдан ее не вернет. Или не попросит прощения — за что, я понятия не имела, но мне было не до их сложностей. Со своими бы разобраться. А для начала понять — как.

Сказать, что я сама ни разу не думала о побеге — ото всего этого, от Михаила, от его приказов, от этой жизни, которой никогда себе не просила — значит, солгать. Многие во дворце Верховного считали, что я хорошо устроилась: купаюсь в шелках, сплю на пуховых перинах. Дорвалась девка до того, что другим за всю жизнь не светит.

Я бы все эти перины и шелка с большим удовольствием оставила в прошлом, работала бы, как отец и родные у Семена. Просыпалась с рассветом от пения птиц, зимой — от морозного скрипа снега за окном. Одевала бы Снежану, а потом мы бы вместе с ней шли к реке или быстро-быстро умывались, чтобы не замерзнуть. Занималась бы делами по дому, глядя, как моя дочь играет, и с большим удовольствием не знала бы ничего обо всей этой политике, интригах и о том, каково это — просыпаться на пуховой перине, как в кандалах.

Конечно, перина здесь была ни при чем, я верила в то, что счастливым можно в равной степени быть и в шелках и в простом льняном сарафане. Вот только мне такого не выдали ни в первом, ни во втором случае. Даже с родными связь была полностью потеряна.

Отец, когда узнал, что случилось, что я «теперь с Михаилом» написал мне гневное письмо, а еще что ему за меня стыдно. Сестра с братом так ничего и не ответили, когда я вместе с ответом отцу написала им. А после раскола Лазовии нас отрезало друг от друга окончательно. Семен продал южные земли и перебрался на Север, сейчас он жил с Марией где-то недалеко от Талминбурга. И это было все, что я о них знала. Могла только догадываться, что свободных людей (в том числе и моих родных) они забрали с собой. Возможно, они сейчас где-то совсем рядом. Возможно, даже в Талминбурге.

А я ничего о них не знаю. Столько знаю обо всех прихвостнях Михаила, обо всех, кто ему нужен, а о них ничего.

— Мамочка, а можно как-то узнать, когда Мирон и Матвей вернутся? — Снежана что-то совсем скисла.

Она настолько привыкла играть с братьями, что сейчас не знала, куда себя деть. К хорошему быстро привыкаешь, это правда, я вот в прошлом тоже по глупости поверила, что мы с ее отцом всю жизнь будем вместе.

— Боюсь, что нет, милая.

— А почему они уехали?

— Я же тебе говорила, родная. Их маме нужно было развеяться и отдохнуть, и она забрала их в гости.

— Но я же по ним скучаю. Они что, не знают, что я по ним скучаю? Или они не хотят со мной играть?

Я покачала головой.

— Нет, нет, дело не в этом. Просто все намного сложнее.

— Сложнее — это как?

— Понимаешь, они уехали с мамой, и даже если они очень хотят вернуться к тебе, они не могут.

— Почему?

— Потому что они мужчины. Защитники. Они должны ее защищать и беречь.

— А почему тогда нас никто не бережет?

Резкий кашель заставил меня вскинуть голову, и по коже прошел мороз. Я знала, что Савельев умеет появляться бесшумно, но что настолько — даже не представляла.

— Вас берегу я, — усмехнувшись, он посмотрел на мою дочь, и я подавила желание закрыть ее собой. Несмотря на то, что сейчас он избавил меня от необходимости отвечать на неловкий вопрос, я бы все равно предпочла никогда его больше не видеть. — А сейчас я останусь с тобой, пока твоя мама побеседует с Богданом Велимирским.

— Что? Нет! — мгновенно вскинулась я. Проглотила слова «Я не оставлю ее с тобой», играть с ним в эти игры было опасно. — Зарина…

— Зарина занята пока, — снова усмехнулся своей жуткой улыбкой Игнат. — Очень занята. А за дочь Верховного ты можешь быть спокойна, я скорее позволю оторвать себе голову, чем ей кто-то причинит вред.

Снежана моргнула, а я поспешно поднялась.

— Пожалуйста, не выражайтесь рядом с ней таким образом, — холодно произнесла я. — Она еще слишком маленькая, чтобы слышать про оторванные головы.

— Так я же про свою голову говорю.

Я могла заставить его уйти. Уползти. Выбежать. Но — на глазах у Снежаны, к чему я совершенно точно была не готова. Не считая того, что причинить ей вред Савельев точно никому не позволит. В этом я могла быть уверена, как в самой себе. Пока Михаил считает, что Снежана его дочь, она в безопасности.

Тем более что рано или поздно мне все равно придется пойти к Богдану. Михаил отдал мне приказ, и либо я с ним справляюсь, либо могу больше никогда не увидеть дочь.

Да, я думала о том, что могла бы исчезнуть не раз и не два. Вот только в отличие от Анны, бежать мне было некуда. Ни в Южной Лазовии, где Михаил достал бы меня из-под земли, ни тем более в Северной.

По коридорам я шла словно в каком-то трансе. Если Савельев отправил меня к Богдану, значит, он точно знает о том, что тот на месте. Не говоря уже о моей роли во всей этой истории — о том, что Михаил потребовал от меня через артефакт связи.

Ненавижу их. Ненавижу их всех!

На этот раз стража у кабинета меня не останавливала, а вот секретарь — молодой мужчина, чуть выше меня, с уже начинающей расплываться озерцом по макушке лысиной, поднялся и поинтересовался:

— Вам назначено?

— Нет, но вы можете уточнить, сможет ли…

— Сможет.

Он меня почувствовал, что ли? Как иначе объяснить то, что Богдан распахнул двери в свой кабинет раньше, чем я успела договорить, а секретарь — хотя бы что-то ответить.

Я уже привыкла видеть его злым, хмурым, сосредоточенным, но настолько усталым, с темными, как дополнительные отпечатки Бездны, кругами под глазами — нет. Он всю ночь не спал? Или что-то произошло?

Зачем мне эти вопросы? Зачем, зачем, зачем!

— Зачем ты пришла, Алина? — эхом спросили меня.

Сухо, но без какой-то злости, ненависти или отвержения, как было в каждую нашу встречу. Я же должна была его соблазнить или использовать магию, но вместо этого продолжала просто стоять напротив и смотреть ему в глаза. Падая в них, как в Бездну.

Поэтому я быстро их отвела, даже зная, что это выглядит как бегство. В прошлый раз рассмотреть его кабинет я не успела, зато сейчас отметила что, в отличии от Михаила, который старался везде и во всем окружить себя роскошью, чтобы показать свой статус и свою власть — то, что у него неограниченные ресурсы, то, что он самый-самый, у Богдана в кабинете была достаточно простая обстановка.

Никаких вычурных подлокотников, бесконечно дорогих картин, статуй и ваз тысячелетних династий. Здесь было только то, что необходимо, а еще кабинет казался очень холодным. Возможно, потому что пасмурный день за окном как нельзя остро подчеркивал свинцово-серебристые портьеры, такую же, практически тон в тон обивку, темное дерево. Этот же серый день отражался в стеклянных дверцах шкафов и даже не пытался раскрасить напитанные ночной синевой стены.

— Пришла, чтобы поговорить, — все-таки ответила я.

Короткая пауза помогла мне собраться с силами, вспомнить, кто я есть и где я. И что мне предстоит сделать.

Вместо ответа Богдан указал мне на стоящее рядом с его столом кресло. Я же не могла не заметить хтианы на стене, пожалуй, единственное украшение этого кабинета.

— Это не может так продолжаться, — сказала я, когда он, пододвинув мне кресло, обошел стол и опустился в свое.

— Согласен, не может.

— Рада, что ты согласен. Потому что пока я здесь — по своей воле или нет, нам придется научиться сосуществовать под одной крышей.

Богдан усмехнулся:

— А если я не хочу этому учиться?

— Отправь меня назад. К Михаилу.

Это совершенно не способствовало достижению моей цели, но за все эти годы я так устала лгать, изворачиваться, притворяться, что сейчас могла позволить себе эту кратковременную передышку. Тем более что я не сказала ничего особенного.

Странно, но в отличие ото всех мужчин, которых я знала, усталость не сделала его старше. Напротив, она будто обнажила в нем черты, те самые черты, которые делали его молодым. Как будто он снял маску, показывая мне того Богдана, которого я знала. Просто самую чуточку повзрослевшего.

И от этого было невыносимо больно.

Настолько, что мне в самом деле захотелось услышать от него:«Убирайся!» Или чтобы он действительно отправил меня в Авенну. Вместо этого он произнес:

— Нет.

Так, словно обрубил саму возможность моего предложения, а еще возможность моего побега. Хотя бы такого.

— В таком случае я требую, чтобы ты…

— Ты требуешь, Алина?

Он поднялся так стремительно, что я не успела продолжить. Несколько шагов — и вот он уже нависает надо мной. Снова хмурый и злой.

— Да, я требую, — не спеша подниматься, произнесла я, — человеческого отношения. Я не прошусь к тебя в подруги или возлюбленные. Но я считаю, что общаться как цивилизованные люди и бестиары, мы можем.

На этот раз на меня в упор смотрел он. Долго, молча, так невыносимо тяжело, что я чувствовала собственное сердце как кусок свинца. Который кто-то запихнул ко мне в грудь и каким-то чудом или же рунной магией заставил биться.

— Я не стану общаться с тобой, — жестко произнес он, — как ты того требуешь. Ты не вправе ничего требовать. Особенно от меня, Алина.

— И чем же ты такой особенный? — снова полыхнув внутри, я вцепилась в подлокотники кресла, чтобы не наделать глупостей.

— Сомневаюсь, что ты забыла, Алина.

— Было бы что помнить.

Это была даже не Бездна. Что-то более стремительное, неуловимое и опасное. Я не успела опомниться, когда меня рывком вздернули на ноги и так же рывком притянули к себе.

— Зато я помню все, — низко и хрипло произнес он мне в губы. — Каждое мгновение. Каждый твой вздох. Каждый твой крик.

Если бы эти слова не резали так по живому, я бы, наверное, не смогла справиться с рвущимся из груди рваным дыханием. Сейчас же наоборот замерла. Невидимая рука сдавила горло и грудь, не позволяя ни двигаться, ни говорить.

— Поэтому я никогда не смогу общаться с тобой, как ты того требуешь. Потому что ты отравляешь мою кровь с того самого дня, как я тебя впервые увидел.

Последние его слова пришлись на хриплый рычащий выдох, и на нем же он запечатал мои губы своими. Перед глазами все поплыло, не держи он меня — за талию, поверх каскада волос за шею, я бы упала. Но я не упала, потому что меня снова держал он. Держал и целовал так, как умеет только он.

Хотя… откуда мне знать, как умеют другие, я ведь хранила в памяти только его. Его и эти поцелуи, от которых плыла земля под ногами. Я отвечала на них так жадно, глотая воздух, наконец-то ворвавшийся в мою грудь в полной мере. Словно пытаясь им насытиться: им, прикосновениями, этой близостью за все время, что мы были вдали друг от друга.

Мою ладонь что-то кольнуло, и я поймала себя на том, что глажу его лицо. С двух сторон, впитывая каждую черточку, скользя пальцами по легкой небритости резкого подбородка, сходя с ума от нежности и такой долгожданной возможности этих почти невинных ласк.

Конец ознакомительного фрагмента.