Когда часы пробьют вчера

Марина Повалей (2025)

Бим-бом! Много лет назад летающая машина привезла Саришу с родной тетры в счастливый брак. Бим-Бом! Сегодня она гадалка-нелегалка. Бим-бом! Маленькая сделка откроет дорогу домой. Бим-бом! Останется заглянуть в будущее и отблагодарить тех, кто превратил её жизнь в ад. Бим-бом! Ещё заскочить в прошлое, чтобы его узнать, и не сойти с ума — не повернуть время вспять. Бим-бом-бим-бом-бим-бом!

глава 7. Отличный парень за хорошие деньги

Дальше, отработанная схема: стук в окно на первом этаже:

— Это я.

Ставни распахнул дед Михай. Я сняла два браслета, протянула ему:

— Это вам. А за этот…

Несмотря на старость, двигается ростовщик удивительно бодро, наличка была у меня через секунду. Дед Михай открыл дверь своей комнаты, и я взбежала на лестницу, чтобы по крыше, ползком, перебраться на соседний дом.

Шум отсюда слышен преотлично! Гомон, ругань — всякое-чего, работяги протестуют: им вставать через несколько часов, чтобы оказаться в своих доках, барах, на заводах.

— Стоять! — я, напротив, услышав крик, поползла быстрее, собирая всю грязь с крыши. Подняла голову: слава Господу, ни одного мазмобиля в воздухе. Это внизу.

Жандармы снова прибегли к рупору:

— Фавела 2153! Работает миграционный корпус жандармерии Сова. Плановая проверка документов. Всем оставаться на своих местах и приготовить документы. При попытке бежать, приказываю открыть огонь!

Конечно-конечно. Как скажете, господин офицер.

Дальше хода по крыше нет — у жителей этого дома слишком большой дворик. Гавёные деревья! Гавёная Сова, гавёное вечное лето! Спускаюсь по деревянной лестнице, держащейся у стены на честном слове, рука так и тянется почесать нос — нет времени. Нельзя тормозить. Не тупи, Сариша, надо драпать как можно дальше. Убираться отсюда. Звуки выстрелов — кто-то побежал, бедолага. Сразу стало тише. Чёрт возьми, — не утерпела, чихнула от гавёной акации. Осмотрелась — никого. Только я и гавёный куст, воняющий на всю округу. Тупик. На бегу яростно потёрла нос, чтобы не вздумал больше шуметь. Два рёбрышка в стене тяжело потянулись вверх, боком пролезла, грудь пришлось пропихивать. Соседний квартал. Можно выдохнуть, но лучше идти. Как можно дальше. Слушаю, как истерично бьётся сердце. Пронесло. Всегда проносит. Сейчас нужно выйти как можно ближе к центру. Миграционщики не дураки — мазурики уже облетают остановки и тёмные дыры, в поисках самых прожжённых ходоков. Хоть бы сегодня они ушли ни с чем. Пригнувшись, вошла в старую калитку, в кустах её не сразу и увидишь, здесь можно двором. Лупу зря волновался. Не о том. Прижми меня за кражу — суд обяжет возместить убытки — денег у меня нет — буду возмещать трудом. Тогда я до конца смерти буду драить унитазы и полы в богатенькой семье. Переживу. Переживу, сказала! Сцеплю зубы и как смогу стану маскировать своё презрение. Но, если меня осудят как нелегалку, проведут расследование и выявят, сколько и как я наживилась на Сове, не отчисляя налога тетрархам — буду корячиться на общественных работах, пока не покрою долг. Скоро подземка, черта между фавелами и приличными спальными районами. Вот там уже точно можно будет сесть на ночной автобус. Если не поймают. Потому что, если поймают… можно ещё что-то сделать, уймись сердце — не поймают, чтобы наказание ужесточили. Чтобы мне не как воровке и нелегалке выплачивать долги, а чтобы меня, как опасную, переправили на Беркут. Тогда нужно вызвать как-то Совина, в камеру, и попытаться его убить. За убийство Влада его отец будет вправе убить моего старшего ребёнка, которого у меня нет. Всё по закону. Всё по гавёному талиону. Только не работать на их благо. Лучше гнить в каменном мешке. Талион — прекрасный и жуткий в своей справедливости. Око за око. Не страшно. Ничего не страшно. “Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережёт ее”. Я сберегла. Сберегла. Вот он вроде самый старый дом в трущобах. Как стоит — непонятно. Дунешь ведь — посыпется. Два выхода. А сразу за ним — магистраль.

Свет фар, рукой закрыла глаза — потеряла драгоценные секунды, чтобы развернуться назад, в калитку чужого дома. Обман. Ничего бы не вышло. Сто пудов, у второго входа ещё один служебный мазурик.

— Проверка документов. Предъявите ваш чип-паспорт.

Лейтенанту жарко — в одной рубашке, без кителя, ночью.

Я натянула поглубже капюшон.

Нужно попробовать бежать. Просто, хотя бы потянуть время. Вдруг случится чудо. Уже очевидно — они увидят мой паспорт, в нём и фамилию, и ауру терхи, и то, что терха эта не платит налоги уже много лет.

Всякое-чего, но вдруг драить унитазы я буду в белоснежном дворце тетрарха?

— Стоять! — напарник лейтенанта выстрелил вверх, стоило мне рвануть вниз по улице. Быстро он, держал меня на прицеле.

Плевать, пусть убьют.

Возвращение домой, в собственную спальню, где до сих пор одна стена обклеена снимками Влада — я содрала бы их первым делом, не разбирая вещей. Руки с дороги помыла бы только после.

Возвращение было лишь призраком.

Столько чудес нет в запасе даже у Господа. Наверное, сегодня он уже сделал для меня всё, что мог.

— Стой, стрелять буду!

— Не жди, стреляй! — я запетляла зайцем. Если уж попадёт, главное так, чтобы не ранил, а наверняка застрелил.

— Стой! — одновременно с выстрелом и ветром в ушах, пронёсшим пулю мимо меня.

Куда деваться, когда добегу до забора, что закрывает тупик, я придумать не успела. Литая капсула чёрного спортивного мазмобиля приземлилась едва ли не мне на ногу.

Ну вот и всё, добегалась.

И ни разу не попали, даже не ранили, не сложилось поваляться в тюремном госпитале.

Водительская дверь поехала вверх, и прямо на свет ржавого фонаря выскользнул человек. Точнее, Хорёк.

— Тыковка, я тебя обыскался. Чего не берёшь трубку? — мотор не заглушил, лениво облокотился о бок мазурика.

— Я же просила! Какая, к чёрту, тыковка? — выплюнула и согнулась, тяжело дыша.

Он уже сменил рубашку на голубое поло. С его глазами — ужасное сочетание. Футболка подсвечивает их так, что даже здесь, в корявом свете фонаря, они, как будто горят голубым пламенем. Эта яркость, в сочетании с показательно весёлой улыбкой — жуть.

— Погоди-ка, вспомню: никаких зверей и сладостей. Где ты ела сладкую тыкву?

Вообще-то, на Вороне, но не суть.

— Господин Совин, — пистолета уже нет в руке лейтенанта. — Хм, миграционная служба Совы, лейтенант Андоне, — правая рука у виска, представился по форме. — Плановая проверка документов…

— Вы свободны, лейтенант. Садись, тыковка.

Офицер крякнул, но нашёлся:

— Я говорю: плановая проверка документов, девушка отказалась…

Совин чуть дёрнул щекой:

— Лейтенант. Вы. Свободны, — чуть помедлил и добавил: — я сам проверю у девушки… документы.

— Но! Господин Совин…

Он заткнулся, когда Совин резко скинул свою леность, шагнул ко мне. Рука миграционщика скользнула на кобуру. Я хотела было вякнуть, но не успела — он подхватил меня на руки, перекинул через плечо и как ни в чём не бывало усадил на пассажирское сиденье.

Я даже возмутиться не успела! Секунда, и я уже сижу. Сразу открыла окно — услышать, как он объяснит происходящее жандармам.

Ни звука. Хорёк просто сел на своё место, пристегнулся, рывком перекинул через меня ремень. Мазурик поднялся в полной тишине. Легавые остались внизу.

— Терпеть не могу личные разборки при слугах, — я вздрогнула от его голоса, только привыкнув к тишине.

— Слугах?

Он махнул в воздухе рукой:

— Слугах, подчинённых… при персонале.

Чего ещё? На этой тетре есть кто-то, кто не относится к обслуживающему персоналу в его иерархии?

— Не стоит благодарности, мне было несложно, звони в любое время, если будут проблемы. А лучше бери трубку, когда звоню я.

— Что?

— По правилам ты должна была меня поблагодарить, но я, видно, не расслышал, так тихо ты это сказала, вот и ответил.

Чего?

— По каким правилам?

— Мужчины и женщины, флирт, ухаживания, взрослые отношения и прочая лабуда.

— Тоже вычитал в сети?

Он вёл мазурик, плавно крутя руль, смотрел при этом только прямо. Идеальный водитель с безупречным стилем вождения усмехнулся:

— Обижаешь. После нашего разговора я понял, что всё, что там написано, с тобой не работает. Решил, что мне нужен личный консультант.

Что?

— И? Пошёл к психологу? Проститутке? Просто женщине? Или взял консультацию у Димитры Константинеску?

Хорёк проигнорировал укол, улыбнулся, отвлёкся от воздушного шоссе, чтобы посмотреть на меня:

— Так ты тоже мной интересовалась?

— Закатай губу. Чтобы быть в курсе твоей личной жизни, можно просто иногда заходить в новости. Так что тебе сказал психолог? Или кто это был?

— Тыковка, я не трачу время на дилетантов. Психологи же… у меня нет времени ковыряться, что там у меня из детства.

— Господи, ты расскажешь или нет?

— Сексолог, дорогая. Отличный парень за хорошие деньги растолковал мне, как и, что нужно делать, чтобы такая, как ты, перестала на меня рычать и… хотя, можешь и рычать, но в отдельных ситуациях…

О Господи, можно это не слушать?

— Послушай, Влад, — хоть “спасибо” всё так же из меня не выдавливается, но в одном он прав — я ему благодарна. Совсем немного. — Между нами ничего нет, и никогда не будет. Останься ты последним мужчиной, а я последней женщиной на Экмаоне — люди вымрут, как вид. Ты не привлекаешь меня физически, а твоей репутации мне достаточно, чтобы… я не люблю места общественного пользования.

Центр под нами становится всё ярче.

— Куда мы летим?

— Домой. Моя репутация… как бы это помягче… преувеличена.

— Мне плевать. Ты меня не интересуешь и я… — во время моей тирады он спокойно смотрел на светящийся город, как вдруг резко спланировал на несколько уровней ниже. У меня желудок подступил к горлу. Совин перебил:

— Новейшая разработка: нанокристаллический углерод, прототип графеновой филаментной лэд лампы, отдача сто люмией светового потока на каждый Ватт потребляемой мощности. Свет рассеивает без бликов, равномерно. Цветопередача, почти девяносто процентов…

Чего?

— Господи, о чём ты?

— О новой световой технологии, о чём же ещё? — он снова следит за дорогой, больше не улыбается — и то хлеб. — Недавно поменяли освещение в здании консорциума, смотри, отсюда, как сияет.

Сияет, и правда, красиво. Думаю, если заморочиться, и с линеечкой выверить центр тетры Совы — консорциум будет точно в яблочке.

Только, если измерять без окраинных фавел, чьё размножение не поддаётся контролю властей.

Мой мазфон коротко завибрировал сообщением, я потянулась к карману, Совин глянул на часы.

“Ждём всех у нас. Настолки и выпивка. Дома будем через час”.

Очень кстати. Вряд ли я сегодня усну.

— У тебя кто-то есть?

— У всех кто-то есть. У тебя тоже. Полный комплект: и жена, и любовница.

Он поморщился.

— Жену я не видел много лет. То, что мы не разведены официально — политическая необходимость, не больше. Встреться мы на улице, даже не узнаем друг друга. Димитра же… с ней тоже нас давно связывает только дружба и память о первой любви.

Очень сомневаюсь, что сама Димитра думает так же.

— И всё?

Чёрт, гавёное любопытство!

Теперь он отвлёкся, чтобы посмотреть внимательнее. Некоторое время помолчал.

— Не всё.

— А…

— Подробностей не будет.

— Как мило. Кадришь меня, когда весь штат уже укомплектован.

Он скинул высоту, припарковался у шикарного отеля в центре. В полной тишине вышел из мазурика, открыл мне дверь, подал руку.

Встав на ноги, пробовала выдрать — бесполезно.

Не отпускал и у ресепшена, пока снял на себя люкс.

— Ты зря стараешься, я не стану с тобой спать, — мы поднимаемся в полностью прозрачном лифте в пентхаус.

— Ты зря стараешься, мне есть с кем спать, — выдвинул спокойно. — Если бы ты подумала, то поняла бы это. Секс на Сове… примерно как жильё. Чем дальше от консорциума, тем доступнее. Я же привёз тебя в самый центр.

Я подвисла, не в силах постичь эдакие мудрёные мотивы.

Дальше — единственный номер на этаже, который он открыл своей картой. Прошёл, вставил карту у двери — в помещении вспыхнул свет. Влад обошёл каждую комнату.

— Я только воспользуюсь ванной комнатой и…

— Номер оплачен на неделю, — перебил меня заносчивый, наглый хозяин жизни, снова занявший тело Совина. — За это время твои проблемы утихнут, здесь, — он положил карту на тумбочку, — немного денег на сменную одежду. Считай это благотворительностью. Я не собираюсь тебя домогаться, или принуждать. Я чётко обозначил тебе план. Сливаем ауры, летим на аудиенцию, беседуешь с ним, узнаёшь, что ему нужно от наследницы Вороновых, летишь в свою дыру. Чем быстрее ты будешь готова, тем лучше.

— Засунь себе в глотку свою благотворительность! — прошептала в дверь, когда та мягко закрылась за ним.

А через час уже была вписана в маленький мотель на окраине юга Совы.

Ещё через пол — дрожа от холода, вошла в замшелый автосервис. Меня с порога встречал голос Лео:

— Ну наконец-то! Теперь все в сборе! Можем начинать. Получайте зарплату, детки! Монстр, давай тащи мешок!

— Это когда мы уносили ноги, он тащил, а сейчас, бумажки принести ему раз плюнуть.

— Помолчи, твоё величество! А то в следующий раз сам потащишь мешок с грузом!

Под гневным голосом бугая-Монстра Король ключей заткнулся.

— Ладно тебе, здоровяк! Ему главное — отмычки унести, а ну как что забудет, — я хлопком по руке поздоровалась с Монстром, также с Королём Ключей. Лео только кивнула, а Гений, как я вошла, даже не оторвался от монитора.

10 лет назад

Самое элементарное — поговорить с мужем. Подкараулить его, когда он будет один, заставить смотреть на себя, слушать, умолять дать мне шанс, доказать ему, что я хорошая жена. Я думала об этом, пыталась даже, но, всякий раз, когда вот, выходи, схвати его за руку, говори! Я оставалась на месте и ждала всякого-чего, пока он не скроется в дверях или сядет в свой мазурик.

Да, пусть я грязная уродка рядом с ними, они правы. Пусть мой отец предатель, а я никчёмное создание, у меня уже нет иллюзий, что они заблуждаются.

Но я не могу просить о любви. Даже об уважении.

Если только ползать на коленях?

Но я даже этого не могу.

Каждый раз, когда мне что-то нужно, приходится чуть ли не неделю уговаривать себя заговорить со свекровью или свёкром, прекрасно зная, какой ответ получу.

Я настолько никчёмная, что даже не умею попросить за себя.

Всё, что остаётся — смиренно нести свой крест. Такую дорогу избрал для меня Господь, и не мне сомневаться в его справедливости.

Зря бабушки врали мне про папу, зря говорили, что он был не виноват, что император сам заигрался с магией, а папа — просто козёл отпущения. Не нужно было меня щадить, нужно было всё рассказать, так я, хотя бы, была бы готова.

Дверь распахнулась, я машинально вытерла слёзы — так и не удалось сосредоточиться на вечерней молитве. Даже этого я теперь не могу.

— Ноешь? — экономка Совиных ворвалась в мою спальню. — Раскаялась, значит? Ну-ка вставай, мерзавка! — время перевалило за полночь, и госпожа Лазо, очевидно, фурией вылетела из своей постели. — Вставай, сказала!

Я послушалась.

— Что случилось? — с одной стороны, мне не привыкать: свекровь давно перестала даже смотреть в мою сторону, не то что разговаривать. Все сношения со мной она давно осуществляет через свою домоправительницу Луческу Лазо. То, что она вот так, среди ночи, орёт в моей спальне — это что-то новенькое.

— Где ты их дела? — она бросилась к моей кровати, начала перетряхивать постель. — Куда спрятала?

— Да что? — я уже начала чувствовать, что дело серьёзное, но всё же попыталась улыбнуться.

— Ты ещё и лыбишься? Смеёшься, паршивка?! А ну я тебя сейчас!

Она схватила меня за волосы!

Вот только что этими руками она комкала простынь, а теперь больно держит — я только и смогла пригнуться.

Закричала от боли.

— Как ты мне надоела! Неблагодарное животное! Такая же, как и все с твоей помойки! Ну, с меня хватит! Пошли-ка к хозяйке, пусть она, наконец, вышвырнет тебя на улицу!

Физическая боль сковала, не давала ни думать, ни делать, я только и пыталась как-то изловчиться, всякое-чего, чтобы волосы тянуло не так сильно, пока она тащила меня в парадное крыло дворца тетрарха.

Я что-то шептала, просила отпустить, но хватка от каждого моего звука только становилась сильнее. Когда она постучала в дверь спальни свекрови, я уже подвывала.

— Луческа? — Мария сидела с овальным зеркалом в постели. Сразу же спрятала его под одеяло.

— Госпожа! Простите, госпожа, что я пришла к вам, но я больше не могу. У меня просто не хватает квалификации и профессионализма, но только ваше вмешательство сможет всё остановить.

— Да что произошло?

Экономка отшвырнула меня, я оказалась на коленях, на мягком ковре. Получив свободу, я хотела было броситься на неё. Плевать на возраст, плевать на субординацию, как она могла сделать мне так больно?

— Госпожа! Горничные сегодня, как всегда убирали дом. Эта, — Луческа Лазо ткнула в меня пальцем, — увязалась с прислугой. Как всегда, вы разрешили ей убираться, помню, но я и подумать не могла!

— Луческа! Скажешь ты, или нет?

Плечи домоправительницы чуть поникли.

— Сегодня убирали в кабинете хозяина, она с ними, а потом, когда я зашла, закрыть после уборки дверцы шкафов, увидела, что нет старинных часов!

У них были часы? Настоящие?

— Это не я! — я замотала головой. — Я никогда не видела у вас механических часов! — я нигде не видела механических часов, кроме папиных. Думала, что все уничтожены, казнены, как и отец.

Какая какофония началась!

Лазо кричала и тыкала в меня пальцем, Мария не повышала голос, но мне невозможно было вставить слово. Казалось, что невозможно. Потому что на какое-то время я вообще перестала себя контролировать: всё воспитание терхи полетело к чёрту под хвост, я орала, пыталась доказать.

— Что здесь происходит?

В дверном проёме стоял тетрарх Совин. Справа от него — Влад, в одних пижамных штанах. Димитра боязливо жалась к нему, одетая в маленькую шёлковую пижамку из шортиков и топа, крошечный, еле подвязанный халатик, съехал с плеча.

Я, в своей льняной рубашке до щиколоток, привезённой с Ворон, замолчала.

Просто, как отрезало.

Смотрела и слушала, как обстоятельно и по существу, Мария докладывает произошедшее тетрарху, как Луческа Лазо рассказывает, что отсмотрела запись камеры, на которой видела, как я вынесла из его кабинета часы.

Как это?

— Ох, надо же!

— Да это же, просто небезопасно — жить с ней в одном доме!

— А если завтра она решится на убийства, или увечья! — скрашивали историю такие искренние возгласы Димитры.

Тетрарх Совин выслушал, некоторое время помолчал. Думает себе сейчас всякое-чего…

— Я ничего не брала! Я никогда ничего чужого не брала! — мне только и оставалось, что шептать. Сил у голоса не осталось.

“Ибо, если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный”.

Нужно простить, их нужно простить, Сариша. Прости, это ведь так легко…

Можно ещё позвать Драгоша, он подтвердит, мы вместе ушли из кабинета, чтобы поиграть в футбол. Но тогда мальчишке придётся несладко.

— Талион велит возместить тебе украденное. Но даже останься ты в моём доме работать до конца своих дней — тебе за всю жизнь не отработать часы, которым почти двести лет. Я накажу тебя по-другому: госпожа Лазо, — экономка воспрянула, — заберите из её комнаты все её молитвословы и писания, да и про свечи не забудьте. Хватит воровке носить маску благочестия. И отлучить её от стола. Пусть ест в комнате. Чтоб глаза мои тебя не видели. И будь благодарна, что я не заявил на тебя. Да будет так, — старший Совин развернулся.

— И всё? — проговорила левая рука моего мужа. А нет, это не левая рука, это шлюха, на ней висевшая. — Но как же? Зайчик, а если она завтра заберётся в нашу спальню?

— Пошли отсюда, отец всё решил.

— Котёнок, я теперь не усну, я так испугалась…

Испугалась, не испугалась, но Влад её утащил.

— Ну, что стоишь? — мы со свекровью остались вдвоём. — Забыла, где выход?

— Отпустите меня, — я подняла на неё взгляд.

— Что?

— Позвольте мне уйти из вашего дома, вернуться домой, я никогда больше не потревожу никого из вас.

— Чтобы Его Величество выплеснул на нашу семью своё негодование за непослушание? Послушай, что я тебе скажу: пока ты нужна императору, не представляю зачем, ты будешь здесь, под моим присмотром, я буду следить за каждым твоим шагом, это мой долг терхи. И поверь, только одна выходка, и твоё сегодняшнее наказание покажется тебе пустяком!

Вошла в свою спальню, в ней уже не было ни моего Писания, ни молитвослова, ни церковных свечей — то немногое, всякое-чего, что я, всё же просила мне покупать. Зато на стуле висел мой платок.

Впервые в жизни я сегодня была на виду у чужого мужчины без платка. У двух чужих мужчин, и даже не заметила этого.

Внутри расползалась мягкая, до ожога ледяная пустота.

Никогда больше его не надену. Не покрою голову, не опущу взгляд, не стану проявлять уважения, когда не понимаю, где мне его взять.

Они говорят: отребье, воровка, мерзавка?

Знавала я одну мерзавку на Вороне. Так от неё вся округа выла.

Посмотрим, как умеют выть эти белоснежные стены.

Даже если мне ничего в этой жизни больше не светит, оставить это вот так я не могу. И, прости меня, Господи, но и забыть не смогу.

***

И день за днем все было также:

Неудобная, ненужная жена.

Полна тоски и горя

Вся жизнь на Сов моя.

Но я тоже ведь живая.

Я-человек, а не предмет.

А судьба не всё определяет

И я найду свободы свет…

Наталья Матюхина.