Брат мужа

Мария Зайцева (2024)

Мой муж попал в беду, оказался на больничной койке, и мне пришлось забыть о себе, работая на двух работах и помогая ему проходить реабилитацию, чтоб вернуть любимого к жизни. Я знала, что справлюсь, должна справиться! Но время шло, и сил становилось все меньше. А долгов и проблем все больше. И я не знаю, что бы делала, но тут в нашей жизни появился брат моего мужа. Он помог. Вот только теперь мне страшно подумать, чем придется расплачиваться за его помощь…

9

Новый год наступает неожиданно. Вроде бы вот только-только начало зимы было, снег лишь ложился, а глазом моргнуть не успела — и уже последний день работы. В этом году мы до упора трудимся, хотя какая там учеба в предновогоднюю неделю… Ученики в расслабленном состоянии, на уроках все лениво и отстраненно. И лишь должники лихорадочно бегают на переменах и после занятий, подчищают хвосты за первое полугодие.

От традиционного предновогоднего застолья с коллегами отказываюсь, да никто и не настаивает, зная мою ситуацию.

А знают обо мне все, конечно же. Деньги собирали, помощь от коллектива…

Сочувствующие взгляды — давно уже моя реальность. Новая, такая жуткая, словно затянувшийся кошмар, из которого никак не получается вынырнуть, реальность.

И терпеть их еще и вне рабочего времени сил никаких нет.

Потому спешу домой, придумывая, что бы такого приготовить к новогоднему столу.

Может, салатик крабовый? Сева его любил… Любит, то есть, конечно же любит! Правда, ему нежелательно сейчас, строгая диета, но иногда-то можно же… Вдруг ощутит знакомый вкус, и что-то стронется у него?

Врачи говорят, что из этого состояния должен быть выход, какой-то толчок, рывок, что-то очень знакомое или, наоборот, незнакомое… Причем, никто не советует слишком экспериментировать, потому что последствия могут быть совершенно обратными ожиданиям. И все еще больше усложнится.

Хотя мне кажется периодически, что сложнее уже некуда. Дальше некуда.

В подъезде прохожу мимо огромных надписей, сделанных кроваво-красной краской с фосфорецирующим эффектом. Это для того, чтоб в темноте люди тоже могли прочитать, что в двадцать пятой квартире живут должники.

Надпись эта регулярно обновляется, несмотря на мои попытки мирно договориться с кредиторами об отсрочке, потому что проценты-то я погасила, хотя бы до Нового года должно хватить! А потом в планах выставить квартиру на продажу и вернуть эти чертовы три миллиона, которые зачем-то взял и куда-то дел Сева.

Причем, то, что взял именно он — доказано, я видела документы, узнала его подпись… А вот куда дел, вообще непонятно. В квартире я никаких свидетельств того, что деньги тут все же были, не нашла. И на его работе ничего про это не знали.

Сева был ведущим риэлтором в небольшом агентстве недвижимости, специализирующемся на продаже элитных квартир и помещений коммерческого характера.

Когда-то у него было свое агентство, в которое вкладывались все наши небольшие сбережения, но вскоре к Севе вышли с предложением о найме, и он, подумав и прикинув все, согласился.

И не прогадал! Проблем стало в разы меньше, а прибыли больше. Вот так иногда бывает странно: все говорят, что свой бизнес — лучше, чем работа на компанию, а в нашем случае все вышло ровно наоборот.

Вот только сбережений никаких мы так и не сделали. Не успели просто. Квартира в ипотеку, машина в кредит, да и нам тоже хотелось наконец-то вздохнуть свободней, пожить для себя. В будущем мы планировали детей, но не скоро, может, через год-полтора…

И вот теперь у меня нет никаких планов. А со стен подъезда не пропадает кроваво-красное свидетельство того, насколько хрупким бывает счастье.

Надпись эта появилась еще до того, как я погасила процент по кредиту, и с тех пор я на нее любуюсь ежедневно. И соседи тоже. Все теперь в курсе наших проблем. И здесь, в доме, тоже.

Как-то, не выдержав язвительных, обвиняющих взглядов соседки сверху, ворчавшей постоянно, что загадили подъезд «из-за таких вот», я попыталась закрасить жуткую надпись. Но ничего не получилось: белая краска не перекрывала красную, наоборот, кажется, еще ярче сделала…

Зайдя домой, отпускаю дежурившую с Севой соседку, сую ей деньги и небольшой новогодний презент, закрываю дверь.

Заглядываю к Севе.

— Ну, как ты, зай? Поел? Смотри, я купила новую игрушку на елочку… И еще крабовые палочки, сделаю салатик тебе. Скоро Новый год… Помнишь, как мы в том году отмечали?

Сева смотрит мультики, что-то про супергероев.

Беру пульт, переключаю ему на советские новогодние мультфильмы. Сева не реагирует. Продолжает смотреть в экран, никак не давая понять, нраивтся ли ему, или нет.

Я, болтая о салатике, прошлом Новом годе и прочих, совершенно неважных в новой моей жизни вещах, принимаюсь вешать на елку игрушки, включаю гирлянду, поправляю чуть покосившуюся звезду…

Поворачиваюсь и замираю.

Потому что Сева не смотрит мультики. Он смотрит на меня!

Во рту мгновенно становится сухо, я боюсь дышать, боюсь моргать, потому что кажется, что стоит закрыть глаза, и все снова станет, как раньше! И взгляд мужа мне лишь привиделся.

Но минуты идут, Сева смотрит.

Не моргая, внимательно.

И я решаюсь.

Аккуратно, чтоб не спугнуть, делаю шаг к нему, шепчу едва слышно:

— Севочка… Милый… Ты меня слышишь, да? Слышишь? Понимаешь? Да? Да? Севочка…

Держу его взгляд, внутри все обмирает, настолько силен шок и надежда!

Он понимает меня, он видит!

Машинально чуть-чуть смещаюсь, огибая стул… И понимаю, что взгляд мужа не двигается! Не отслеживает меня! Он просто смотрит… На мигающую гирлянду!

И покосившуюся звезду на елке.

Не веря, оглядываюсь, затем снова смотрю на Севу.

— Сева! — голос мой звучит громко и отчаянно в тишине комнаты. — Сева!

Бесполезно. Никакой реакции. Вообще. Он по-прежнему смотрит на звезду.

Крушение только появившейся надежды болезненно острое.

Не выдержав его, падаю на колени перед кроватью, смотрю на мужа.

— Севочка…

Никакой реакции. В зрачках его отражаются мигающие огни, и я плачу. Навзрыд, по-детски уткнувшись в безжизненную ладонь мужа.

В этот момент становится совершенно очевидно, что не поможет крабовый салат, и мои попытки изображать веселье — натужны и глупы. И надо, наверно, признать, что…

Звонок прерывает мою истерику.

Вытирая слезы и всхлипывая, тянусь к телефону, почему-то решив, что это оттуда сигнал. Хотя, ничего хорошего в любом случае ждать не стоит. Никаких добрых вестей мне давно уже не поступает. Смешно, даже с предложениями по кредитам больше не звонят!

Меня словно стерли с лица земли, оставив один на один с этим непроходящим кошмаром!

И те сообщения и звонки, что иногда тревожат эту вязкую патоку, только больше в нее погружают в итоге.

Потому что звонят из конторы, где Сева взял кредит. Просто так, узнать, как у меня дела. Выставила ли квартиру на продажу? Ах, нет пока? И когда же? После Нового Года? Ну-ну…

Звонит участковый, Виктор Сергеевич. Этот изобретательней, потому что поводы каждый раз разные.

Например, в последний раз он проинформировал, что на меня поступило заявление о порче общедомового имущества — стены подъезда. И, если я не разберусь с претензиями соседей, он будет вынужден дать делу ход… И как-то надо это все урегулировать, и прочее, прочее, прочее…

А до этого на меня была жалоба из-за якобы оставления беспомощного человека в опасности. Это когда я выбежала на полчаса в магазин, а Севу оставила одного.

Я знаю, что происходит, почему участковый так себя ведет, так цепляется. Знаю, но поделать с этим ничего не могу, конечно же.

Разве что уступить ему, прийти с повинной головой, раскаяться, что выгнала, отказала… И встать на колени тут же, да.

От одной мысли об этом начинает тошнить.

Я не понимаю, почему участковый прицепился именно ко мне? Он женат, двое детей… Не хватает эмоций? Хочет еще одну теплую постель?

Ну так я в любом случае мимо! В моей-то не согреться никому!

А у нас вокруг полно одиноких женщин, которые с радостью пойдут навстречу его предложениям… Почему именно я?

Из-за возраста? Ну не так уж я и молода… Двадцать пять — это зрелость уже. Да и выгляжу старше, особенно теперь, наверно. Когда я в последний раз в зеркало смотрелась? Не помню…

Наверно, я просто теперь привлекаю вот таких любителей помучить, поиграть на нервах. Раньше-то, под защитой мужа, все было по-другому. А сейчас я — легкая мишень.

Что-то прыгаю, смешно трепыхаюсь, пытаясь выплыть… Вызываю брезгливый интерес: ой, какая зверушка смешная… Потыкать в нее палочкой, посмотреть, как будет извиваться.

Звонок не прекращается, и я, вытерев слезы и с трудом сделав судорожный вдох, полминуты бессмысленно пялюсь на темный экран телефона, пока не доходит, что звук-то другой!

Что это в дверь звонят!

И тоже… Ничего доброго не жду и с этой стороны.

Но доводить ситуацию до момента, когда мне опять начнут выносить хлипкое дверное полотно ударами, не хочу, а потому, с трудом поднявшись, ковыляю в прихожую.

Звонок переливается, и не думая замолкать.

Да… Явно там, в подъезде, кто-то наглый. Уверенный в своем праве. Опять потыкать палочкой зверюшку? Мало мне?

— Кто там? — спрашиваю громко, поймав момент между трелями.

— Свои, — тут же отвечают с той стороны двери.

Мужской, низкий, очень уверенный голос. Дрожью по телу пробивает от него.

Ну да… Точно. В очередной раз ткнуть палочкой пришли, похоже.

— Все свои дома, — говорю я, — уходите.

— Прямо все? — судя по тону, мужчина усмехается, — никого не забыли?

— Нет. Уходите!

— А это квартира Леванских?

— Да.

— А Всеволод Викторович Леванский здесь живет?

Боже… Новый вид издевательств… Или новые проблемы.

Но скрывать смысла нет.

— Да.

— Откройте тогда, пожалуйста, я — его брат, Иван.