Хочу быть с тобой

Марта Заозерная (2025)

Что испытывает человек, когда все его планы на жизнь рушатся в одночасье? Счастье? Однозначно! А ещё азарт. Потрясающий (во всех отношениях) Руслан Нагорный был сыном богатых родителей и не слишком переживал об отсутствии собственных значимых достижений. Всё изменилось в один из вечеров, когда он внезапно, при первой же встрече, осознал — его сердце отдано в руки серьёзной и неприступной Саяры Алеевой, собирающейся в скором времени выйти замуж (о, Боже!) не за него.

Глава 12

Папа маринует мясо, а я неотрывно слежу за движениями его рук. Завораживает. Сколько себя помню, даже когда мама была жива, мясо готовил отец. В этом деле он, как рыба в воде.

Есть вообще что-то, чего он не может? Нет, такого я за свою жизнь не обнаружила.

Мы находимся в нашей летней беседке, он готовит, я сижу в деревянном кресле-качалке, поджав под себя ноги, качаюсь, то туда, то сюда. Мне так хорошо, словно вчера и не было той истерики. В воздухе витает аромат детства. Так мы проводили каждые выходные. Один выходной. По воскресеньям папа работал из дома. Вот и сейчас для меня освободил свое ценное время.

В голове загорается индикатор совести.

— Пап, может, надо чем-то помочь? Лук какой-нибудь почистить, порезать…

— Отдыхай, мой ребёнок. Поплакать еще успеешь, — папа легонько отшучивается.

Когда была мелкой, думала, что он мне не доверяет такое пустяковое дело. Сейчас понимаю, это просто забота, одна из её интерпретаций.

— Что хочешь на разогрев? Гуся или шашлык из баранины? — спрашивает меня.

Смотрю на стол, перед нами. Это не гусь, это гусище.

— Ты думаешь, после этого монстра в нас ещё шашлык поместится?

Папа мгновенно улавливает, чего я больше хочу. Пододвигает к себе обсмаленную тушку гуся. Внимательно наблюдаю за каждым его движением. Как точит нож, делает множество надрезов на коже мертвой птицы, начиняет яблоками, гранатом и сухофруктами, зашивает и начинает наносить маринад. Смотреть за тем, как он готовит, могу безотрывно. Папа делает это нечасто, но напоминания о рецептах ему не нужны. Если его спросить, он скажет — «руки всё помнят».

— Ляльчик, у тебя вид такой, будто ты его прямо сейчас проглотишь, — подшучивает папа надо мной.

Поднимаю на него глаза и смеюсь.

— Мне просто нравится созерцать процесс. Боюсь упустить момент, когда ты крюк в него воткнёшь и в тандыре подвесишь.

— Моя добрая девочка. Когда ты была маленькой, я боялся при тебе птицу разделывать. Чтобы детскую травму не получила. Зря боялся? — поднимает на меня глаза.

Улыбаюсь в ответ.

— Не знаю, где дорожка свернула не туда, — пожимаю плечами.

Папе становится очень весело.

— Она свернула именно туда, куда надо. Понял это, когда мне из школы позвонили и сказали, что ты двух парней «избила». Смешные. Ты, моя маленькая хрупкая девочка, и два каких-то придурка. В тот день у меня впервые от сердца отлегло.

Он опирается на стол сжатыми в кулаки ладонями, костяшки пальцев касаются столешницы. Смотрит на меня с теплотой. Она неподдельная, греет самую душу.

Знаю, о чем он думает в этот момент. Почти сразу после смерти мамы у меня появилась охрана. Не то чтоб была угроза. Тогда он ещё не был лучшим из лучших адвокатов страны, вернее тогда мало кто знал, что он таковым является.

Надо ли говорить, что ребенку охрана до лампочки?! Хотелось свободы, идти, куда хочется, чувствовать себя взрослой. Это сейчас мне нравится быть маленькой папиной дочкой. Тогда всё было иначе. И время другое было.

Когда я в первый, он же последний, раз сбежала из-под надзора, окружающая среда восприняла меня, неприспособленную девочку с азиатской внешностью, агрессивно. Сейчас такое можно назвать «изюминкой», в начале двухтысячных в некоторых слоях населения была только агрессия. И пофиг, что я имела отношение только к якутам и татарам. Им вообще на всё было плевать, они хотели только крови и выплеска накопившейся агрессии.

— Откроешь мне крышку тандыра? — спрашивает отец, вырывая меня из воспоминаний, не самых приятных.

— Конечно, — подскакиваю, направляясь к переносному тандыру, стоящему во дворе. — Во сколько ты встал? Всё успел, пока я спала. Надо было меня растолкать.

— Ещё чего! Я привык уже, после шести мне не спится в любом случае.

— Зато мне дома спится. Я даже мелатонин пить перестала. Голова касается подушки — и я улетаю в царство Морфея.

— Тебе надо больше отдыхать. Может, ну этот заповедник? Без тебя отвоюют.

— Папуль, мы обсуждали, — тянусь к его щеке, быстро чмокаю.

Папа вздыхает, сдаваясь.

— Вы обсуждали с Данияром, он готов сюда переехать? Не хочу тебя отпускать, категорически не хочу. Думал об этом все последние месяцы, взвешивал, анализировал. Ты мне дома нужна.

То, что я вижу в глазах отца, меня напрочь обезоруживает. Смесь боли, любви и надежды.

Хочется плакать, но расстраивать его совершенно нельзя.

— Конечно, папуль. Дани не против, — сжимаю его тёплую руку.

Не вру, мы обсуждали по правде, но было это год назад. Если для него что-то изменилось, то мне на это… по боку. Оставлять любимых нельзя.

— Я рад. Выберите сами потом, где жить хотите. Организуем, — притягивает мою голову и целует, от переизбытка чувств меня накрывает.

Сколько себя помню, папа был для меня ориентиром, на него хотелось равняться. Я видела, с каким уважением и благоговением люди смотрели на него, и думала, что подводить папу никак нельзя.

Поэтому в моей жизни есть чёткие рамки. Сколько себя помню, меня это устраивало. Потом появился Руслан… Не сотрёшь.

Спустя несколько часов я умираю на диване в гостиной. Двигаться точно нельзя, иначе мой желудок порвётся. Вот это меня понесло в домашних условиях!

Когда много работаешь, про еду забываешь или перехватываешь незначительно. А тут я за несколько дней успела упиться, а теперь ещё и объесться.

Самоконтроль даёт сбой.

Надеюсь, это только на съестное будет распространяться. Что тоже не есть хорошо. Как я в платье влезу? Которое даже не начинала выбирать.

Платье-Данияр-позвонить-Руслан — примерно такую цепочку причинно-следственных связей соорудил мой мозг.

И опять Руслан. Мне не стоит столько о нем думать. Попытки выбить его из головы делают только хуже. Мысль, как муха назойливая, если залетела — избавиться проблематично.

Лежу, оперевшись на плечо папы, смотрим фильм. Ну как смотрим, я смотрю, а он спит.

Мой телефон начинает вибрировать.

«Только бы не Данияр,» — первая мысль.

Ругаю себя, так не пойдёт. Нежелание выяснять отношения, и, как следствие, игнорирование близкого человека всё только испортит.

Звонит Серёжка. Ну, хорошо.

— Привет, — говорю и тут же зеваю.

Смотрю на часы — почти полночь.

— Яра, привет. Ты занята?

— Просмотр киношки считается занятостью?

Серёга слегка выдыхает.

— Яр, будь другом,забери Руса из заведения, адрес я скину.

— А больше ничего сделать не надо? — не сдерживаю иронии.

— Нет! Ну сестричка, — тянет жалобно. — У мелкого температура, у Маруси тоже. Не могу их бросить одних. Дима уехал. Вся надежда на тебя. У него второй день крышу рвёт. Сделаешь?