Истории с привкусом мазута. Африканские истории

Михаил Забелин

Это истории об Африке, смешные и не очень, рассказанные двадцатилетним юношей, впервые оказавшимся в советские времена за границей. Это забавные истории о том, как молодой человек постигает простые африканские истины о жизни, о любви, о товариществе, о новых людях, с которыми его сталкивает судьба. Это взгляд со стороны на Африку и африканцев.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ПОЛЕТЫ

Я уже почти год работал на авиационной базе, и два раза в неделю были полеты. Это значит, что за мной приезжали в шесть часов утра, грузили сонного в машину и везли на вышку. Вышка — это пункт, где сидят диспетчеры, в данном случае, военные, и координируют полеты. Когда я впервые попал на вышку, и на меня надели наушники, я понял, что не то что переводить не могу, но даже, на каком языке идут переговоры в воздухе, определить не в состоянии. Из наушников в уши ползло шуршание, которое прерывалось чьими-то отрывистыми голосами или бормотанием, и когда я услышал в своем мозгу эту неразборчивую белиберду, понял, что пропал окончательно. В институте нас учили синхронному переводу, и я был не хуже других натаскан переводить разную дребедень, в смысл которой не вдавался. Но тогда я хотя бы понимал слова. Теперь же я слышал только «бу-бу-бу», которое должно было означать человеческую речь. Малийские сержанты-диспетчеры, сидящие рядом со мной, жевали бутерброды — длинный французский батон, нашпигованный помидорами, огурцами, колбасой и майонезом — и, с тоской глядя на меня, ждали, когда я заговорю. Говорить я не мог, потому что перевести «бу-бу-бу» можно было только, как «бу-бу-бу». То ли они сжалились надо мной, то ли я им понравился своей беспомощностью, но один из сержантов сказал мне на чистом русском языке:

— Не парься, парень, не надо ничего переводить, они говорят по-русски.

После того, как в следующий раз я каждому поставил по бутылке пива, мы стали друзьями.

Военные диспетчеры — народ особый: когда у них перед носом очередной летчик делает пике, они жуют колбасу, когда он улетает незнамо куда, они смотрят на радар. Как оказалось, мне ничего не надо было переводить, и они научили меня смотреть на экран и определять самолеты вместо светящихся точек. У нас был летчик-инструктор, у них — летчики, учившиеся где-то под Алма-Атой. И когда они стали говорить мне по-французски: «Ну, твой майор — ас», а по-русски: «Говно», — я понял, что принят в избранный круг обитателей вышки, тоже стал покупать с утра французские бутерброды, которые нам заменяли и завтрак, и обед.

На вышке, как и на земле, особой работы у меня не было, но там было интереснее. Во всяком случае, я был единственным из наших специалистов, кто увидел малийского президента. Он вышел из военного самолета вместе с женой и прошествовал под нашими окнами. Оба были в белых длинных бубу, жена была толстая, но как мне объяснили, в Африке, чем женщина толще, тем она солиднее, а у президента должна быть самой толстой.

Я привык к гулам самолетов, проносящихся перед нами, я узнал, что такое спарка — истребитель с двумя кабинами: для инструктора и стажера — но, когда мой майор предложил мне с ним полетать, я отказался. Мне кажется, после этого у нас с ним испортились отношения, видимо, он считал, что от такого лестного предложения не должен отказываться никто.

Когда мы сидели на вышке, жевали бутерброды и на экране находили и вели свои самолеты — обычно, один-два — мы были спокойны, как трое буйволов: один — белый, двое — черных, и верили, что ничего страшного в этом синем жарком небе никогда не произойдет. Время от времени, ради интереса, я надевал наушники и через «бу-бу-бу» уже разбирал постепенно какие-то слова.

С сержантом Мусой — одним из малийских летчиков — мы случайно встретились вечером у Кумбы. Он сидел на веранде, мои товарищи, как водится, пошли во двор, а я присел к нему за столик.

— Привет, Муса.

— Привет, Мишель.

Обычно мы разговаривали так: он — по-французски, я — по-французски, он вворачивал какое-нибудь русское слово, и я отвечал тем же. Обычная болтовня в баре.

— Завтра летишь?

— Да, как всегда.

Выпили по бутылочке пива, и я пошел к своим.

Наутро я, как повелось, сидел на вышке. Мимо пролетел Муса и сделал «бочку», взмыл вверх, развернулся, снова «бочка», еще одна.

Конец ознакомительного фрагмента.