Пустыня, города и тадегессеры

Михаил Сергеевич Пожидаев (2024)

Молодой человек приходит в великий город тадегессеров — единственный город во всём мире, жизнь которого построена вокруг поиска вечной и подлинной истины. Оставленные близкие люди и страх не быть принятым в ученики не способны его остановить, поскольку он верит, что со временем станет выдающимся тадегессером, но действительность оказывается неожиданной. Честные и искренние в своих стремлениях тадегессеры не замечают, как искажают и даже почти разрушают жизнь горожан вокруг себя. Юноше предстоит встретить в городе новых друзей, беспокойную девушку, уму которой не может противопоставить практически ничего, и сделать непростой для себя выбор. Он окажется втянут в странную борьбу, в которой человеческое противостоит безудержной страсти к неуправляемому познанию. Получится ли у него и его друзей найти путь к знаниям, способный приносить людям благо? Владел ли таким знанием кто-либо прежде? Не подсказывает ли мир вокруг сам, где человек обретёт нужную для себя истину?

III

Медленно опустившаяся ночь погрузила город в сон, но наперекор ей нашлась одна комната, в которой кто-то настойчиво продолжал свой труд, не зная ни усталости, ни соблазна махнуть на всё рукой и отправиться спать. Обстановка этой непокорной комнаты сплошь состояла из тесного лабиринта шкафов и полок, из которых торчали бесчисленные рулоны, тетради и книги; проходившие мимо люди протискивались через них исключительно боком, поскольку в противном случае многоэтажные конструкции немедленно падали на пол.

В углу комнаты стоял стол; среди огромной груды бумаг на нём мерцал слабенький огонёк свечи; рядом на стуле, склонившись, сидел пожилой мужчина. Насколько позволял судить его силуэт, он был высок и чрезвычайно широкоплеч. Его прямая, гордая осанка в сочетании с сильными мускулистыми руками наводила на мысль о превосходном атлетическом телосложении; плечи и верхнюю часть спины покрывал плотный меховой воротник.

Мужчина был чем-то страстно увлечён; совершенно не отрываясь, на протяжении долгого времени он делал записи в лежащей перед ним стопке бумаг. Внезапно он поднял голову от стола. Морщины и короткие волосы с проседью свидетельствовали о том, что ему, скорее всего, уже больше шестидесяти лет; лицо он имел скорее угрюмое, нежели доброжелательное, но выражение его, если и не говорило о природном благородстве, то, во всяком случае, отличалось некоторым оттенком беспристрастности. Пару минут он бесцельно смотрел на пустой фрагмент стены перед собой, затем встал со стула. Где-то сбоку нашлась переносная лампа; мужчина зажёг её от свечи и начал подниматься по лестнице, ведшей к выходу из комнаты. Лестница поднималась вдоль всех четырёх стен этой странной каморки и при взгляде сверху имела форму четырёхугольника.

Поднявшись по лестнице, мужчина попал в просторный отделанный мрамором зал, предназначенный, видимо, для совещаний и собраний. Об этом говорили пара длинных столов и небольшая трибуна перед ними. Покинув зал, мужчина начал двигаться по путаному лабиринту тёмных коридоров, вскоре превратившихся в мрачные и пустынные помещения. Человека нисколько не смущало, что он здесь, по-видимому, совершенно один, он шёл уверенно и, похоже, прекрасно ориентируясь в пространстве. В залах повсеместно виднелись следы человеческого присутствия: брошенные книги, хаотично расставленные стулья, незакрытые дверцы шкафов. Казалось, что ещё вот-вот, и все здешние обитатели сюда вернутся вновь и продолжат то, чем занимались до этого.

Вместе с тем некоторые помещения производили впечатление довольно странное. Их подчёркнутая пустота, облачённая в чудаковатые формы и размеры, словно сама намекала на свою тайную значимость. Как бы там ни было, в своей совокупности весь этот набор помещений претендовал на то, чтобы быть целым миром, способным принять в себя громадное число идей и противоречий. В сущности, он именно для этого и создавался: весь смысл этих помещений заключался в том, чтобы служить храмом грандиозных знаний. Любым результатам деятельности человеческого ума здесь гарантировались уход и сохранность.

Мужчина наконец дошёл до какой-то отдалённой узенькой лестницы и начал по ней спускаться, продолжая освещать лампой путь перед собой. Когда лестница закончилась, он попал в подземное пространство: проход узенький, потолок низкий, холодно и сыро. Идти теперь предстояло не через залы, а по сложной системе длинных ходов, напоминавших катакомбы. Пол и стены здесь были выложены каким-то камнем, не то мрамором, не то даже гранитом. Звук его собственных шагов холодно отражался от всех поверхностей. Нисколько не настораживаясь и ничего не опасаясь, мужчина преодолел и эту часть пути, после чего неожиданно замер посреди коридора. Он остановился на участке, уровень пола которого был несколько ниже, в стене выделялось углубление с черневшим посередине входом. По обеим сторонам от хода стояли металлические треножники для крепления в них факелов; треножники выглядели очень старыми, они здесь стояли, очевидно, с незапамятных времён; ими давно никто не пользовался.

Человек остановился, ещё раз убедился, что ничего не перепутал, после чего вошёл внутрь. Новое большое помещение с потолком, уходящим в непроглядную темноту, и толстенным слоем пыли на полу производило впечатление неприятное; оно в каком-то смысле сообщало, что сюда приходить не стоит, разве только гость имеет предельно ясное представление, что же на самом деле отсюда начинается. Нижняя часть стены перед входившим человеком выдавалась глубоко вперёд, словно весь зал охватывал фасад небольшого одноэтажного здания. Вдоль неё стояли два изваяния, изображающие людей, а сбоку от них чернел очередной ход — дальше внутрь.

Мужчина задержался ещё на пару мгновений, увидев вышедших из мрака статуи. Какие предки их сюда поставили, он, право же, в точности не знал, но долго размышлять на эту тему и не собирался, быстро направился ко входу рядом с ними и исчез в нём.

Его нерешительность постепенно усиливалась, хотя он, казалось, был готов встретить здесь что угодно и нисколько не удивляться этому. Проходы становились косыми, грязными, извивались во всех направлениях, местами то с потолка, то со стен свисали трудноразличимые предметы и ошмётки отделки; всё вокруг пронизывал мерзкий запах сырости. Мужчина постоянно оглядывался вокруг, вслушивался в тишину и часто возвращался назад; двигаться вперёд становилось труднее, часто приходилась нагибать голову, чтобы не коснуться грязного потолка, на котором местами проступали грязные мокрые пятна. Где-то висело трухлявое дерево, где-то темнела рассыпавшаяся штукатурка.

В таких поисках он провёл довольно много времени, потом ему показалось, что он где-то вдалеке увидел слабый блик света. Первоначально он прошёл, не заметив его, но затем вернулся и принялся тщательно всматриваться в темноту, стараясь убедиться, вправду ли он видел свет или ему померещилось. Нет, ему не померещилось — вскоре он подошёл к маленькой комнате, в которой мерцал огонёк. Приблизившись, он подошёл к ней и смело заглянул внутрь.

Обстановка перед ним предстала удручающая. Впрочем, он был явно готов к ней, потому что нисколько не смутился и не удивился. Вдоль одной из боковых стен висел потёртый и засаленный гамак; на полу в углу с противоположной стороны валялась куча дряхлого тряпья, видимо, служившая местом для чтения, заметок и размышлений. Свет на всю комнату давала одна коптящая плошка на полу.

Когда мужчина подошёл, в углу в тряпье сидел, склонившись, карлик, который тут же обернулся и посмотрел на пришедшего гостя. Он сначала удивился, отчего глаза его несуразно округлились, но затем лицо растянулось в отвратительной улыбке:

— Ба! Миренглар! Давно не виделись!

Высокий мужчина не улыбнулся, но только более пристально всмотрелся в лицо почти недочеловека, который встал для приветствия. Это был пузатый карлик с большой и круглой головой, одежда на нём была в жирных пятнах непонятного происхождения, хотя в таких же пятнах было и всё его лицо, то ли синяки, то ли ещё что-то хаотично проступало вокруг двух подозрительно весёлых глаз. Ростом он доходил не более чем до груди Миренглара.

— Абадигро, вижу, хорошее настроение не оставляет тебя?

— С чего оно меня оставит? Разве жизнь не прекрасна?

— Кто тебя знает… — гулко и задумчиво протянул Миренглар.

— Ладно, говори, чего пришёл? Давно тебя здесь не было!

— Завтра у нас большой совет тадегессеров. Есть множество вопросов, решение которых откладывать невозможно. Перед советом, думаю, разумно лишний раз увидеть тебя.

— Ха! — приторно улыбнулся карлик. — Да неужели?

— Сами разберёмся.

— Удивляете вы меня. Решение каких вопросов вы можете найти? Особенно сидя в вашем бессмысленном дворце. Или, что ещё хуже, на совете.

— Мало ли… Ты забыл? Вечность, истина и путь! Вечная истина и истина в вечности — вот наша звезда.

— Обидно мне, что сижу в вашем дворце вместе с вами. Пропадаю зря, так сказать.

— Карлик, я пришёл сюда не для споров с тобой.

— Было бы о чём спорить… Пойми, вы всегда находите ответ только на то, на что, как в учебнике, он есть с самого начала в самом вопросе.

— А тебе что надо?

— Ну не знаю. Мало ли… Трансценденцию какую-нибудь. Да! Кстати! Где трансценденция? Когда ты мне покажешь трансценденцию? Когда ты мне покажешь знание прекрасное и чудесное?

Взгляд у Абадигро стал как у сытого кота, затем он даже зажмурился от мысленного восхищения новым сияющим знанием в своём воображении, чуть не начал приплясывать.

— Романтик, но ты забываешь, что мы всё-таки делом заняты; те, кто делают, а не болтают, всегда правы.

— Ты сноб, Миренглар. Тебе главное — лишь бы твоё глупое сообщество не оставалось без дела. А я ясно вижу, что вам нужна трансценденция, в которой вы как-то не сильны. Ладно, в очередной раз мы всё про одно и то же, умолкаю. Итак, чего припёрся?

— Какие есть новости?

— Новости? — на этот раз непритворно удивился Абадигро. — Почему новости надо спрашивать у меня? У тебя целый дворец прислуги, поинтересуйся у них.

— Я про новости в городе, болван. Самые важные городские новости оседают на городском дне, то есть как раз у тебя. Должен признаться, что это единственное внятное оправдание твоему никчёмному существованию. Короче, выкладывай!

— Новостей нет, но, правда, были слухи, что пришёл в город парень к тадегессерам, а пока попал к Гортамиру.

— К Гортамиру?

— Это интересная новость?

— Что молодой человек пришёл — не новость, их толпы приходят, но что кто-то попадает к Гортамиру, несколько хуже. Кто тебе это сказал?

— Всё тебе расскажи…

— Выкладывай! — резко потребовал Миренглар.

— Мелкий лавочник один из Янтгемара.

— А как парень попал к Гортамиру?

— Лавочник же его и отвёл сначала к Тамаирку, ну а далее очевидно.

— Имя лавочника! — снова потребовал Миренглар.

— Ох, ты меня за дурака держишь? Ты же его завтра же по ветру пустишь за такие дела. Так что имя останется неизвестным.

— Хорошо, твоё дело, но как узнал ты?

— Гм… — задумался Абадигро.

— Говори! Если бы судьба была пустить по ветру тебя, то, сам знаешь, давно бы уже был пущен. Раз тут живёшь, значит, мною позволено. Говори!

— Этот лавочник сюда еду носит за дворцом, которую я забираю. Как видишь, едой дело не ограничивается. Что тебе ещё выложить?

— Не задирайся, тебе хоть и позволено, но твоя жизнь всегда висит на тонюсеньком волоске. Чуть что — хлоп и всё!

— Можно подумать, меня на свет не твой же город породил, раз ты меня всё время попрекаешь. Грустно тебе от этого, поди, да? Так вот, чтобы скучно не было, ты тоже помни, что я завтра могу пойти в город погулять. Мне разве нельзя? Или во дворце появиться среди дня. Если я тебе здесь надоел… Ты только скажи!

С этими словами карлик упёр руки в бока, надул щёки и изобразил, как он важно вышагивает по дворцу. Миренглар успокоился; его вовсе не испугали угрозы карлика, но и строжиться сверх меры смысла он никогда не видел.

— Абадигро, ты обиженное судьбой создание, но мне порой и вправду жаль, что ты не среди тадегессеров.

— Зато мне не жаль. У вас там все примитивноголовые, ситуация унылая. Ты про дела — всё?

— А ты так снова хочешь про трансценденцию? Непознаваемое останется непознаваемым. Никакой трансценденции не существует. Глуп тот человек, который это не понимает.

— Может быть, может быть… — задумчиво промычал карлик. — Но умный человек, исследуя природу вокруг непознаваемого, лучше понимает познаваемое. Это тоже трансценденция. Примеры нужны?

— Нет, — холодно отрезал Миренглар. — Я был готов ещё малость послушать, чтобы составить тебе компанию, но ты меня, однако, всё же притомил.

— Ты лучше послушай, чтобы умней быть, а в компании, особенно твоей, я не нуждаюсь. Так вот, что происходит в краткий момент озарения? — завёл свою прежнюю песню Абадигро. — Великая тайна! Такой науки у вас нет. Самый-самый момент озарения свободен от чьей-либо власти, контроля, и он, вне сомнения, достоин наивысшего восхищения. Роль человека в этом деле темна и неопределённа.

— Ладно, достаточно я послушал. Абадигро, как только найдёшь трансценденцию, объявим, что твоя правда. С тобой всегда приходишь к тому, с чего начал. Занудный ты товарищ!

Плошка на полу коптила невероятно; Миренглар начал уставать и неожиданно зевнул; карлика, судя по всему, тоже начало клонить в сон, и он, не разводя церемоний, полез в свой гамак, принявшись раскачиваться. Свесившиеся толстые ноги оказались выше головы, и созерцание этой картины несколько оскорбляло Миренглара.

Он развернулся и вышел; найти выход было проще, чем дорогу сюда, хотя ему всё-таки пришлось поплутать. Назойливые приставания Абадигро его донимали мало — бессмысленные разговоры в этом роде велись тысячу раз, но история про парня и Гортамира задела. В подвластном ему городе явно происходили вещи, которые не совпадали с его желаниями и волей. В городе, в котором он чувствовал себя полновластным хозяином, жило общество, не так уж плохо, по его мнению, функционирующее. Если Гортамир будет источником хаоса, пусть даже безобидного, это как-то нехорошо. Так быть не должно. Гортамир хоть никогда и не выступал явно против сообщества тадегессеров, всё же мог настроить новичка совсем не так, как это требовалось для поклонения их знанию. Полное подчинение, впрочем, тоже не было само по себе необходимым, но без него приходилось тратить время на утомительные доводы в защиту своей позиции, убеждение собеседников и оппонентов, которые всегда норовят что-нибудь возразить, глупое такое, нелепое, и вот этого Миренглар уже не терпел поистине. Ему каждый раз было очень досадно, что за это бессмысленно потраченное время можно было сделать какую-нибудь полезную работу. Он не собирался никого обманывать или использовать свою власть в личных целях, в этом его никто никогда и не подозревал, так что возражения и любые другие точки зрения воспринимал не более, чем досадные помехи на пути выполнения работы, в которую свято верил.

Все вокруг отлично знали, что целью его работы всегда было только знание. Великое знание! Он много его имел, но алкал ещё больше. Как оно ему нужно! Как он чает его обрести! Когда Абадигро говорит про существование сияющего знания, он, как ни странно, отлично понимает, о чём идёт речь. Они оба мечтали об универсальном знании, которое объяснит всё и всем, даст смысл каждому, ни один вопрос не останется без ответа. И какой же ещё, по мнению многих, мог бы существовать иной путь к нему, если не изучение и познание мира? Только человек и только сам может быть механизмом познания. Человек будет настойчиво изучать всё, разберёт мир по атомам, положит перед собой любой предмет, который сможет рассмотреть. У тадегессеров достаточно людей, кто будет это делать. Он и сам в стороне не останется. Знание будет неминуемо схвачено за самое горло, сжато, придушено, вытащено на свет и брошено для всех на площадь перед дворцом. Каждый житель города, каждый человек в мире получит возможность к нему подойти и обрести его, тысячи лет тадегессеров были потрачены именно на это. Смесь его амбиций, настойчивости и рвения не допускали сомнений, что этот момент настанет.

Абадигро, между тем, верил в какой-то другой путь к знанию, но его иной путь, в свою очередь, отличался каким-то детским романтизмом, не представлял ничего конкретного. К лешему всякую его трансценденцию или как он там ещё это назовёт. Это слишком неуловимо, зыбко. Что за этим скрывается? В философии Абадигро, в его пути к познанию, всё настолько мутно, что изучать нечего: путь неясен, здесь мрак и заблуждение.

Почему это не могут понять и Гортамир, и сам Абадигро? Вмешательство Гортамира его задевало больше всего; этому надо просто решительно положить конец! Абадигро будет вечно восхищаться своим романтизмом в подвалах, угрозы нет, а вот с Гортамиром лучше поговорить.