Почтальон vs Редактор

Муханов, 2019

Эта книга – о том, как создается история людей и событий. Почему достаточно лишь одной невероятной случайности, которая в итоге вдруг определяет глобальный сдвиг? Есть ли неведомая сила, способная менять то, что, казалось, уже было предопределено человечеству? Герои романа, вымышленные и реально существовавшие, в трёх судьбоносных для России исторических эпохах (Война 1812 года, Великая Отечественная война, наше время), тесно переплетая свои действия, ищут ответы на эти вопросы. Способны ли они, слыша таинственный голос, идущий сквозь время и расстояние, только передать его послание власть имущим, или же готовы действовать сами, правя полотно истории? И могут ли они, зная будущее, изменить прошлое? Содержит нецензурную брань.

Глава 5

1943 г., Евгений Соболев

Соболев не помнил ничего: ни как очнулся от резкой, пронизывающей и ломящей все тело боли, ни как, шатаясь и еле работая здоровой рукой, вылез из лежавших на боку смятых остатков кабины, ни как потом, с трудом скинув с себя парашют, куртку и шлем, стоная и трясясь, пополз куда-то по мягкой траве и мху, не осознавая ни направления, ни конечной цели. Лишь через час, когда боль чуть отпустила и туман в голове немного рассеялся, он понял, что не знает где он, где его упавший самолет и как далеко он отполз. Рядом была небольшая березка, ухватившись за нее правой рукой он слегка подтянулся, повернулся и сел.

Левая рука не работала, а висела как плеть, и, только коснувшись ее правой, Женька вскрикнул от боли. С ногами было еще хуже: они обе болели постоянно, будучи сильно зажаты искореженным металлом при падении. Около левого глаза был глубокий, до самого уха почти, порез от разбитого стекла пилотских очков, из которого сочилась кровь. Голова гудела, на лбу тоже была шишка. Евгения мутило и знобило, он сознавал, что уцелел просто непонятно как. Мысль работала ясно, но что делать теперь, он не знал. Вдалеке слышалась приглушенная канонада, пару раз прямо над ним почти на бреющем полете что-то пролетало, но даже поднять голову и посмотреть, чьи это самолеты и куда летят, Женька не мог. В остальном в лесу стояла звенящая тишь, как будто нет войны и можно, вспомнив детство, бежать вместе с любимой тетей Нюрой за красной наливной земляникой или маленькими, крепкими, кривыми, еще не тронутыми червяками подберезовиками.

— Ладно, — отрывисто подумал Соболев. — Надо вправить руку и ползти к своим.

Иллюзий у него не было, он по-любому за линией фронта, если немцы найдут его, то непременно расстреляют. Но куда ползти? Направление он не помнил, компас остался в разбитом самолете, даже если он выползет из леса, то только на равнину, а там идет бой. До наших не добраться, наверное. Куда тогда?

Вправить руку. Болит жутко, но если не сделать сейчас, будет только хуже. Работая правой рукой, он аккуратно уложил левую в рогатину между двух маленьких осинок, и, зажмурившись, дернул. Боль пронзила мозг и опустилась вниз по всему телу, но рывок был слабый, и рука не ощущалась. Закусивши губу до крови, напрягая все мышцы, он дернул еще раз, и вот теперь почувствовался легкий хруст. Он аккуратно пошевелил пальцами. Двигались, по руке пошло тепло, но боль была такой, что он свалился рядом с этими осинами на сухую, мягкую траву и минут пять восстанавливал дыхание. Затем встал и медленно, волоча разбитые ноги, побрел, шатаясь, в ту сторону, где, как ему казалось, слышалась канонада.

А всего в семистах-восьмистах метрах от него, в том же лесу, шеренга из десятка людей в немецкой полевой ферме и нескольких полицаев, растянувшись, быстро двигалась в его сторону, раздвигая сапогами густые заросли кустов. Искали сбитого и пропавшего русского летчика. По всем немецким тыловым службам за линией фронта непрерывно трезвонили телефоны и стучали телеграфные аппараты, сообщая о внезапной и незапланированной остановке только набравшего ход наступления, случившейся всего два часа назад. Еще бы! Резервная танковая колонна, на подход которой так рассчитывали командиры двух дивизий прорыва, была почти полностью уничтожена на марше всего с одного русского самолета! Одного! Тут же снятого зениткой. Дьявол бы побрал этих опоздавших зенитчиков, все равно уже ничего не поменять на сегодня! Войска на направлении главного удара остановлены и окапываются, график наступления сорван, пора докладывать командованию о результатах дня, а их нет! Прошли всего 2 километра и встали, увязнув в русской обороне! Танки подбиты, пехота лежит под очередями не смея приподнять каску, и нет обещанного резерва! Авиация русских продолжают утюжить подходящие к линии фронта войска, имеется превосходство противника на земле и в воздухе! Оберст-лейтенант Курт Йорих сдвинул с запотевшего лба фуражку, вздохнул и обернулся к идущим позади него солдатам, коротко спросив:

— Ничего?

В ответ все молчали, насупившись, и, как Курт чувствовал, в душе чертыхаясь на него. Они уже более часа обыскивали березы, ели и кусты орешника вокруг сбитого русского штурмовика, ломясь по всему лесу и дергаясь на каждый шорох рядом. Командование приказало ему найти этого чертова лётчика, не дав эсэсовцев и собак, а только отделение снабженцев из 110-го батальона и пятерых полицаев из местной деревни, во главе с этой странной женщиной по фамилии Киртичук, которая, вроде бы, была над ними главная….