Последний анархист: начало

Наталья Владимировна Игнатенко (2024)

ВНИМАНИЕ! ЭТО ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ, ОНО НЕ ИМЕЕТ СВЯЗИ С ИСТОРИЧЕСКИМИ СОБЫТИЯМИ И ЛИЦАМИ. На момент 1900 года в мире происходят большие научно-технические изменения, однако обычным трудягам это и не светит, ведь теперь Российская империя находилась на пороге коренного переворота и перемен в жизни целого общества, ходили слухи о свержении царской власти. В это неспокойное время молодой граф возвращается после обучения в столице в отцовский дом и встречается спустя десяток лет со своей семьёй. Он прекрасно понимает, что никогда не сойдётся с ними во взглядах. Между ним и родственниками всё чаще разгораются конфликты, в одном из которых граф узнаёт страшную семейную тайну. Желая скрыться от проблем, он ежедневно запивает своё горе в кабаке, пока к нему не подсел подозрительный незнакомец. Да, он не вызывает доверия, но ведь ничего не случиться, если излить ему свою душу…

Глава 1. Обедневшие дворяне

Внимание! Материал предназначения для прочтения лицами старше 16 лет. События, описанные в данном произведении, не связаны с реальными историческими событиями. Все персонажи и локации вымышлены, любые совпадения случайны. Все материалы и факты взяты из интернета и находятся в свободном доступе.

Автор не призывает к противоправным действиям, не поддерживает каких-либо политических философий, движений и не имеет цели делиться своими взглядами и убеждениями с читателями. Текст написан исключительно в развлекательных целях.

Спасибо за внимание!

Их знакомство началось не с имён или приветствий. В тот день они ещё не понимали, что одна встреча двоих может изменить не только их судьбы, но и целую историю. Она была их концом и возрождением.

Несмотря на то, что ночь ещё не до конца покрыла собой улицы туманного города, на дороге уже зажегся ряд фонарей, освещающих путь работягам, пьяницам и просто загостившимся господам, которых на улицах было уже не так уж и много, как каких-то полчаса назад. Именно тогда, почти у самой окраины города, появляется молодой человек, непохожий ни на богатого гражданина, ни на бедняка: одет аккуратно, однако не по моде, ростом высок, коротко пострижен, хорош собой, падающий от фонаря свет особенно выделял немного впавшие скулы. Путь его лежал к небольшому поместью на самой окраине, принадлежащий обедневшему ещё пару поколений назад дворянскому роду. Стены потёрты, сад высох и пуст, ворота проржавели и скрипят от дуновения ветра, а потому закрыты на ключ; окна плотно зашторены, но сквозь них ещё пробивается свет. Входная дверь же оказалась не заперта — хозяин всё ещё не вернулся домой.

Навстречу путнику с широкой деревянной лестницы сбегает девушка в пышном черном сарафане и белой рубахе под ним — давно сидит под окном и всё ещё не смыкала глаз в ожидании.

— Володя! — ласково и взволнованно воскликнула та и упала в объятья пришедшего, — где ты был? Видел, какая темень?!

— Мадам, прошу меня простить. Вы ещё не ложились? — наконец проговаривает тот самый «Володя», осторожно обнимая её за плечи.

Девушка не отличается тонким телосложением, несмотря на явно обтянутую корсетом талию, и низким ростом, однако в сравнении с ним казалась совсем хрупкой и беззащитной, даже если с виду была несколько старше, лет на пять. Несмотря на это, они являлись почти полной копией друг друга: особенно выделялись тусклые зеленые глаза, густые тёмные ресницы и брови, аккуратные носы с чуть приподнятыми концами и каштановые волосы, что у собеседницы были достаточно густые и волнистые, спущенные на плечи.

— Да как же я могу? Целый день тебя не видела, переживаю ведь. Почему так поздно? — раздаётся эхом по полупустым коридорам мелодичный голос.

— Наташа, милая, у меня прекрасная новость, Вы только послушайте! Я женюсь, и это решено окончательно.

— Как женишься? Я ведь и дозволения не давала… На ком? Я тебя не понимаю. Ты, верно, шутишь. Ты же знаешь, у меня и без того больное сердце…

— Бросьте, мадам. На самой лучшей девушке на свете. Вам надо познакомиться, Вы обязательно её полюбите. Помнишь? Я Вам о ней так много рассказывал. Она самый настоящий ангел!

— Речь идёт о той анархистке, я правильно тебя поняла?

— Верно, завтра она придёт к нам на ужин, и Вы сами её увидите. Поверьте на слово, лучше Ангелины вы не найдёте.

— Ты сошёл с ума! Ноги её в этом доме не будет. Какая свадьба? Какой ужин? Нужно всё немедленно отменить, пока не стало совсем поздно! Боже мой, за что мне это! Почему ты сразу не предупредил?

— Вы слишком предвзято к ней относитесь, Вам стоит с ней познакомиться…

— Владимир! Я сказала, что видеть её здесь не желаю. В какой подворотне мне тебя потом искать? Нет-нет-нет, она обязательно втянет тебя в неприятности, выкинь эту глупость из головы! Ты слишком молод, следовало сначала всё тщательно обдумать… Зачем она тебе? Этой свадьбы не будет, я этого не допущу! Хочешь со свету меня сжить? Пока у тебя это прекрасно получается! Что скажет матушка…

— Ты преувеличиваешь! Матушка будет только рада с ней увидеться, я их обязательно познакомлю, когда она будет в городе.

— Только через мой труп!

— Боже, что ты говоришь? Я уже взрослый молодой человек и сам могу решать на ком мне жениться. Если ты так против, то и меня в этом доме не будет. Я уже всё решил, и ты… Вы мне не можете указывать, не смейте мне перечить! Вы всегда были против моего счастья, я не могу сидеть у Ваших ног всю свою жизнь!

— Я только стараюсь уберечь тебя! Ты ещё слишком молод.

— Я молод, но не глуп и сам могу выбирать то, что сделает моё счастье, Вашего же совета просить не намерен, — и последнее слово действительно осталось за ним. Однако, гордость за право на точку зрения его не берёт, наоборот, в груди всё сжимается.

Наталья делает несколько шагов назад, посмотрев на него, словно на кого-то чужого — высказывания задели её за самое сердце. Медленно опускаясь на диван и не поправляя сарафана, она закрывает лицо ладонями и мотает головой, будто не желая верить его словам, и заливается тихими слезами. Этот манёвр всегда действовал безотказно, Владимир опускается перед ней на колени и берёт за обе ладони, будто пытаясь заглянуть ей в глаза, но просить прощения уже поздно, а попытки оказываются тщетными.

— Пойди прочь, — не без усилия тихо произносит юная леди и поднимается на ноги, спешно убегая наверх, чтобы скрыть от глаз свой недуг.

Теперь слышать её рыдания и мольбы невыносимо, он поднимается с колен и уходит из дома, демонстративно хлопнув дверью и со злости уронив с крыльца единственный цветок, населяющий этот сад, бросившись прочь от дома, явно желая «залить» свою душу спиртным, как делал это обычно во время ссор сестрой — в иных случаях пристрастия не было.

Из местного относительно нового кабака уже доносились смех и звон бокалов, громкие голоса, шум, а из его дверей медленно выходили (а порой и выползали) ещё несколько минут назад пролетарии, которых каким-то ветром занесло туда после трудного рабочего дня. На момент 1900 года в мире происходят большие научно-технические изменения, однако обычным трудягам это и не светит, ведь теперь Российская империя находилась на пороге коренного переворота и перемен в жизни целого общества, ходили слухи о свержении царской власти.

Среди всего этого шума и духоты, в самом углу помещения уже не первый раз можно было заметить совсем юного господина, лет девятнадцати: постоянно в черном и почти всегда не в кондиции. Ни с кем разговор он не поддерживает, выпивает в гордом одиночестве, сумму оставляет чуть больше положенного и уходит строго по определённому времени, как по расписанию, когда стрелки часов переваливают за полночь. Видя дорогой костюм, перстни на тонких пальцах, молодые чистые руки, приятные аристократичные черты лица, по нему и не скажешь, что он относится к классу среднестатистических трудяг или бедных студентов. «Дворянин», — думали гости, окидывая его оценивающим взглядом.

Так продолжалось ни один месяц, пока рядом с загадочным посетителем не появился совершенно незнакомый ему ранее молодой человек. Улыбался он приветливо, был достаточно высок, особенно на фоне своего собеседника, протягивал широкую ладонь в знак приветствия, пока неизмученную работой, не отрывая весёлых добрых глаз. Несмотря на неосведомлённость «юного господина», имя этого человека было у всех на устах — уже знакомый нам Владимир, среди друзей шутливо «Ленский» (за чистый взгляд и простоту характера, как у персонажа поэмы Пушкина). Этого человека знали именно за его дружелюбие и любовь к благотворительности, поэтому в его жизни мало роли сыграло положение в обществе, тем более что оно было незначительным. Семья Владимира держала крупное издательство «Народное Слово», но сам им он не занимался — такая честь перешла старшей сестре.

Оглядев широкую ладонь, загадочный посетитель еле поднимает взгляд и отрывает его от стола, но приветствием не отвечает и даже достаточно грубо и резко бьёт нового знакомого по руке, гордо представившись достаточно громким именем:

— Граф Пуряев, Глеб Дмитриевич, — стараясь держаться гордо, но это было сложно, когда удаётся еле удержать ровно спину, не облокачиваясь на стол, а язык путается, съедая половину от слов. Статно и стремительно омрачает имя своего рода.

Не взирая на грубость, Владимир лишь пожимает плечами, не снимая с лица улыбки, и достаточно энергично садится за стол, прямо напротив еле говорящего, будто пропускает мимо ушей пренебрежительный тон и совсем не замечает грубости:

— Владимир Владимирович, очень приятно, можно просто Владимир, граф, — с некоторой издёвкой и совсем не боясь этого громкого имени произносит тот, даже вполне уверенно и дружелюбно.

— Плевать, — резко произносит Глеб и залпом опрокидывает в себя стопку спиртного, даже не закусывая.

— Не первый раз Вас здесь имею честь видеть, приходите, как на работу, — начинает вот так просто, почти ничего не стесняясь, даже если уже слышал, с кем имеет дело.

— А тебе что с того? Сгинь! Всем надо сунуть нос в мои дела.

— Прошу Вас, не стоит так горячиться, не более чем я хочу составить Вам компанию и зла не желаю. Пока вы единственный, с кем я здесь желаю иметь дело, — произносит с некоторой загадкой в голосе, создавая интригу.

— Компанию? — некоторое время уходит в раздумья. — Валяй! — наконец произносит не без грубости и рукой подзывает молодого человека с подносом, потрепанного и уставшего.

— Извольте, я не пью, — опережает его дальнейшие просьбы Владимир.

— Как не пьёшь? А чего ж ты тогда сюда пришёл? Вздор!

— Коротаю вечера, не более. Немного повздорил с сестрой и теперь не хочу пересекаться, она у меня несколько вспыльчивая и сама себе на уме — пару дней пройдёт и успокоится, а потом и предложу перемирие. Строптивая, конечно, но добрая, простит.

— Добрая? Не может быть. Вот моя — змея, потому я домой не иду, лишь бы с ней не пересекаться. Кричит каждый вечер, ругается: «Подлец, пьяница!». Вот скажи, я похож на пьяницу?

— Нет, конечно, что Вы…

— Вот и я о том же! А как же с ними не быть? Видеть всё это сборище больше не хочу, не смей звать меня больше графом! С этого момента отрекаюсь и от титула, и от имени! — произносит достаточно резко, опрокидывая в себя ещё одну рюмку. — Вот только матушку жалко, говорит, что допоздна не спит и всё ждёт, переживает… Впрочем, не верю я в это: коль переживала, так и не отправила бы на девять лет в столицу, учиться. Заботится — это когда хотя бы раз в полгода приезжает, а так только по телефону о делах спросить позвонит… да всё некогда было. Ждала девять лет и ещё подождёт.

— Зачем же Вы так? Давайте до дома доведу? Правда переживают, ищут. Да и сами не дойдёте.

— Оставь меня! Выпьем, и станешь торопиться, к чему мне твои нравоучения и спешка?

Как бы не был против Владимир и как бы не отнекивался, к утру из кабака выходили не два солидных, как казалось ранее, молодых человека. Теперь они служили поддержкой друг другу, дабы не упасть не четвереньки и дойти хоть до какого-нибудь из домов. Между ними не было официальных тонов, по улицам эхом проносился достаточно тяжёлый, но задорный смех.

— Ты представляешь, — внезапно мямлит граф, — этим вечером я должен быть на вечере у одной важной дамы… как там её… уже и не вспомню, вместе с сестрой. Представляю, как эта Химера обозлится, когда увидит меня в таком виде.

— В самом деле? Это очень нехорошо.

— Пусть хоть подавится, терпеть не могу общество этих… монархистов. Учить меня ещё будешь!? — вскидывает бровь и смотрит многозначительно.

— Я не в праве Вам что-то советовать, ведь никогда не был на Вашем месте, почем мне знать… я Вам не советник, но для меня семья выше любых принципов, — произносит после небольшой паузы тот, что был более-менее трезв, на том и остановились, поскольку собеседник отвечает смешком.

Минуя покрытые мраком и затянутые туманом улицы, они проходят в тишине ещё несколько поворотов, выходя на широкую парковую улицу, от которой совсем немного было идти до поместья Пуряевых — оставалось миновать широкий мост. Остановившись у самых перил, Владимир облокачивает на них своего спутника и вдыхает чистый воздух. Глеб Дмитриевич же вытаскивает из кармана брюк папиросы и молча протягивает их новому знакомому, покачав головой на отказ и закурив. Так они стояли в тишине ещё пару минут, каждый думая о своём. Чёрт знает, что творилось в пьяной голове графа, однако Владимир тяжело вздыхает, подумав о том, как тяжело сейчас Наташе и что с ней будет, когда пьяным он вернётся домой в пропахшем табачным дымом костюме.

— Семья, говоришь, — наконец произносит Пуряев, — да любой к чертям бы давно сбежал от такой «семьи». Каждый день кричат о том, что я — позор, чёрное пятно на собственном роду, бельмо на глазу, неудачник, ни гроша не стою и ничего не добьюсь в своей жизни. Буквально оторвали меня с малых лет от своего общества, а теперь хотят, чтобы я крутился в кругах этих монархистов и стал достойным наследником. Катись всё это дело, это поместье, этот титул! Знаешь, что я тебе расскажу? Они скрывали это от меня, они прятали правду, они хотели держать меня в неведении! Никогда ни во что не посвящают, потому что все они — кровопийцы, — переходит на шёпот, — да-да, кровопийцы. Мать недавно призналась. Никому не говорил, а тебе расскажу, всё скажу.

— Что Вы такое говорите? Грех! Услышат — казнят.

— Ну и чёрт с ними! Кровопийцы, вампиры, зови как хочешь. Я не такой, как они. Пьяница, но человечнее прочих. Слышишь? Не веришь? Честное слово!

— Пьяный лепет, у Вас горячка, пойдёмте, граф.

— Не лгу! Сам убедишься, вампиры и точка. Не пойду никуда, пока не поверишь. Люди должны знать, я не сошёл с ума! Они серебра в домах не держат, думаешь, от бедности? Недавно подарил матушке новый сервиз, она чуть с ума не сошла и в тот же день приказала выкинуть. Ну, веришь или нет?

— Верю, — соврал Владимир, для себя решив, что и слушать не будет, пока не увидит его трезвым.