Златая цепь

Наталья Гайс (2024)

В дом Илария Бурмистрова попадает необычный гость. В ходе беседы с ним выясняются обстоятельства, больше похожие на вымысел, кроме одной детали. Подчиненная отныне чужому сценарию, жизнь семьи Илария рушится на глазах. Любимая жена, будущий ребенок… Дальше они пойдут врозь. Но это полбеды. Непоправимость ситуации в самом их пути — он расходится во времени. Кому-же помешала семья Бурмистровых? Всего лишь тем, кто любит этот мир, живет в нем веками и генетически зависит от одного из представителей этого рода. Но спрятаться от них не просто…

Глава 6. Настя

Прошло два года с момента переселения Илария в Кошкино и в его скромной, монашеской жизни появилась статная женщина Анастасия. С серыми, озорными глазами и гладкой, блестящей косой. И не до нее-то Иларию было. Но с его вечной занятостью в доме нужна была хозяйка. Через год у пары родился мальчик. Назвали Михаилом. Вылитый Иларий, и ликом, и умом. Очень уж сообразительный.

Иларий был человек добродушный и смиренный. Бороться со штурмующей его жизнью ему стало некогда, да и лень, а потому Настины щи и каши он принял, ничтожно помаявшись, но быстро привыкнув к роскоши освободившегося времени. Оно ему было необходимо. И жизнь незаметно вошла в новое русло. Лишь глаза и лепет маленького Миши могли заставить забыть его и собственные интересы, и мир, но только не прошлое.

Опыты с мертвым телом Иларий проводить больше не смел, дабы не спугнуть живущую теперь в его доме женщину и не смутить, как ему думалось, ее религиозную по старинке душу. Да и гости стали вхожи в их посветлевший теперь дом со слоями половиков и вечно бубнящим и трещащим черным колпаком радио.

Жена спала за ширмой, рядом с люлькой ребенка, а Иларий, с радостью от возможности уединиться хоть изредка, по ночам выкраивал себе местечко в углу, у шкафа. Он сам сколотил небольшой, добротный стол и провел лампочку, сделав для нее абажур из старого, медного ковша. Стол стал его личным, неприкосновенным пространством, его настоящей жизнью и маленьким домом. Лишь у невежд созерцание подобного угла может вызвать мысли о скуке, лени, а то и скудоумии его владельца. Но на самом деле это место является хранилищем необъятной информации и средоточием вечного, невидимого огня, результатом которого становится бурлящий, выдающий шедевры идей мыслительный процесс.

Собственной, совершенно неожиданной продвинутости в вопросах физики и генетики Иларий был откровенно поражен и радовался, как ребенок, ежедневным, новым и гениальным идеям в своей теоретической теперь работе. Ах, если бы все это применить уже на практике. Ах, если бы хоть попробовать. Желание поработать было так сильно, что ему постепенно стало наплевать на присутствие занятой ребенком и новыми партийными собраниями жены, он опасался огласки и посторонних любопытствующих.

С появлением семьи таинственные гости стали приходить реже и преимущественно по ночам. Они просили делать это при свечах, но говорили совершенно спокойно. Ни жена, ни ребенок при этом никогда не просыпались. Визиты были короткие, беседы тоже и об одном и том же — о чрезмерной осторожности. Но каждый раз они по-прежнему смотрели его записи. Чаще всего лишь улыбались, читая их, но улыбались одобрительно, словно поражаясь написанному. Приходили все те же. Алиеф, Гаврила и красивый блондин. Блондин был всегда один и никогда не представлялся. Отчего у Илария возникали мысли, что он приходит откуда-то из другого места и времени. Он словно и не был связан ни с Флореттой, ни с Алиефом. И говорил он иначе, и вел себя по-другому. И одежда его отличалась простотой. Но именно ему он отчего-то доверял больше, чем остальным. И именно он показал Иларию то, о чем тот и не подозревал никогда.

Однажды он пришел, как всегда, словно к себе домой, бегло заглянул в записи Илария и присел на старый, треногий табурет.

— Скоро будет возможность увидеть сына, — заявил он, жадно смотря в глаза своего подопечного.

— А Елена?! — Тут же вырвалось из уст Илария и он не пожалел об этом ни разу.

— Нет! — сурово ответил блондин. Он пытливо обвел взглядом полутемную комнату и, словно приняв неожиданное решение, хлопнул по столу ладонью. — Идем! У нас есть для тебя небольшой подарок.

Они вышли из дома и прошли в древний, чудом уцелевший сад. Там, между ветвистыми яблонями криво доживал свой век старый, истлевший сарай. У Илария все руки не доходили разобрать его на дрова. Они с трудом открыли осевшую дверь и, нагнувшись, вошли в увешанное паутиной, пугающе темное помещение. Блондин чем-то тихо щелкнул и от руки его рассеялся мягкий, белый свет. Источником света оказался маленький, плоский предмет. Иларий от неожиданности зажмурился.

— Завтра начни уже его ремонтировать! — с видом мастера в этом деле заявил блондин. — Ни мне тебя учить, что можно здесь хранить. Обустрой его под свои хозяйственные нужды.

— Так я его разобрать хотел…, — растерянно оправдался Иларий. — Зачем он мне?

— Ну хозяин ты или как? — Блондин недовольно повел бровью и нагнулся. На полу лежала драная, вперемешку с землей и соломой, мешковина. Он откинул ее в сторону, явив взору Илария квадратный железный люк неизвестного происхождения и, причем, абсолютно новый. Петли были смазаны, а металл не тронут временем. Блондин потянул крышку за ручку и, открыв, посветил в образовавшийся лаз. — Ты первый, — спокойно приказал он, чему-то загадочно ухмыльнувшись.

— Откуда это?! — Не поверил своим глазам Иларий. — Погреба здесь я не помню…

— Ну я же говорю — это наш подарок. Будешь удивляться дальше или посмотришь?

Блондин сильно отличался от остальных манерой общения. Он всегда был прямолинеен и прост в словах. Никаких условностей и этикета. Только факты и действия. Иларий сначала сильно опешил и растерялся, но веря ему как никому другому, опустил ногу во тьму. Блондин посветил, обнаружив лучом новую, крепкую лестницу и Иларий неуверенно спустился.

Попав в серую, бетонированную блоками комнату Иларий был и удивлен, и растерян, не понимая ее назначения.

— Вы хотите, что бы я здесь работал? — не смело предположил он. — Ну так мне и там не плохо. Зачем мне для этого землянка…

— Ну, во-первых, здесь ты сможешь погрузиться в работу полностью. А во-вторых, это еще не все. — Блондин отодвинул от стены один из многочисленных мешков и осторожно пошевелил блок в самом низу.

— А что в мешках? — спросил Иларий.

— Известь, — прозвучал ответ и блок медленно пошел наружу.

Когда блондин вынул его окончательно, оказалось, что в стене была лишь его половинка.

— Зачем же мне известь? — удивленно бросил Иларий, не ожидая ответа. Да его и не последовало.

Блондин сунул руку в образовавшееся отверстие и соседняя стена быстро и бесшумно ушла в сторону. Иларий смотрел на открывшуюся картину, разинув рот.

— Куда же мы без кнопочек? — пояснив свои действия, произнес блондин и, увидев реакцию Илария, рассмеялся. — Без кнопочек мы никуда! Входите, милорд, не стесняйтесь! Отныне это ваше рабочее помещение!

— Ну наконец-то! — прозвучало навстречу входящим и с длинного металлического стола спрыгнул русоволосый, чересчур улыбчивый мужчина средних лет в серебристо-голубом, с ремнями и карманами по всей длине, облегающем костюме. На груди была эмблема. Профиль головы сокола с кругом на макушке, в центре которого была латинская буква h.

Костюм и эмблема так захватили внимание Илария, что незнакомец рассмеялся и протянул ему руку.

— Мне имя называть не приказано, но я помощник пилота, — отрапортовал он и Иларий растерянно пожал его теплую, крепкую ладонь.

— Вот здесь ты будешь работать в свое удовольствие! — разбив вдребезги неожиданное замешательство подопечного, громко произнес блондин. — Как видишь, лаборатория оснащена всем, о чем ты мечтал! Мой помощник будет с тобой в первое время, дабы объяснить назначение и принцип работы всего находящегося в этом исследовательском царстве. Так как полагаю, что ты этого не знаешь!

Иларий медленно двинулся вдоль стен просторного помещения, сияющего блеском новенького оборудования и лабораторной посуды, не веря в происходящее. И не столько подарок изумлял его, сколько странность обращения с ним. Зачем это все? Ведь они сами сказали, что ничего ценного он не делает. Это Флоретта считала его нужным Охре. Флоретта и Мэо. Но Иларий все больше убеждался в том, что блондин из другой иерархии. Тогда чего они хотя? Неужто покупают его молчание? Но не проще было бы его убить? К чему все эти сложности? Да и что он знает?

— Чем же это так опасен мой сын?! — неожиданно обернувшись, в лоб обратился он к блондину.

Тот замер на время и они с помощником красноречиво переглянулись.

— Я смогу быть здесь через три дня, в шестнадцать ноль-ноль по вашему времени! — вместо ответа прозвучали слова помощника и улыбка Илария отразила сарказм.

— По нашему? — только и спросил он. — А что же по вашему?

— У нас нет такого понятия, — пояснил вместо него блондин. — Он поучит тебя около часа и скажет, когда придет в следующий раз. Не опаздывай. Не болтай! И не забывай закрывать дверь. Здесь ты в полной безопасности. С этой стороны такая же кнопка. — Блондин указал взглядом на синюю, квадратную кнопку внизу. — В этом помещении станут возможными для тебя любые опыты. Если чего-то нет — говори. Мы достанем. Раз уж ты не хочешь работать в Охре — работай здесь.

— Работай…, — задумчиво повторил Иларий, но взгляд его неожиданно помрачнел. — А про сына ответ я значит так и не получу?

— Ты сам все скоро поймешь! — понимающе заметил помощник. — Не торопи события.

— Думай сейчас о своей работе, — добавил блондин. — И помни: скоро все очень сильно изменится! И я считаю долгом дружбы и моего доброго к тебе отношения предупредить тебя о надвигающейся трагедии. А пока займись ремонтом сарая и обучением.

— Трагедии?! — испуганно воскликнул Иларий. — Надеюсь, вы не отнимите у меня и второго сына?!

— Нет, ну что ты…, — успокоил его блондин. — Михаил как раз-таки останется с тобой. И у него прекрасная судьба.

Иларий нахмурился, пытаясь понять, о чем идет речь, но друзья его заторопились, оставив без дальнейших объяснений. Он опять забыл спросить их об Алиефе и Флоретте. Он даже подумал, что эту забывчивость они ему внушают сами. Это пугало больше, чем странность всего происходящего. И, словно настроенный кем-то на определенную волну, Бурмистров стал остро и повсюду ощущать опасность.

Весна входила в свои права, что очень благоприятствовало работе в саду. Чем и занялся на другой же день Иларий, поправляя старый сарай и маскируя под досками лаз.

Настя с утра покормила Мишеньку, прибралась в доме и, поставив в печь кашу, нарядная собралась на очередное собрание комсомольской организации, оставив ребенка с мужем.

— Чёй-то ты сегодня работать надумал? — серьезно спросила она, приведя в сарай закутанного в свой цветастый платок сынишку. — Прям не похоже на тебя.

— Отчего же не похоже, Настя? — кротко поинтересовался Иларий, добродушно улыбнувшись.

— Да потому что лодырь ты, Петя! — резко бросила она, повязывая на голову новую, красную косынку. — Два года живем, а толку с тебя по дому никакого. Земля не паханная, все ветшает, в дому починок не сосчитать, а ты все за книжками, да за бумажками.

Иларий побледнел от такого неожиданного разговора.

— Ну, ты прости, — постарался оправдаться он. — Работа моя серьезная. Времени забирает много.

— Книжки читать — не работа! — подбоченившись, заключила жена и критическим взглядом владелицы оглядела сарай. — На развод подавать буду! Мне хозяин в семью нужен, а не ребенок сорокалетний! Я тебя кормить и обстирывать больше не намерена! На днях съеду от тебя.

— Куда же ты съедешь?

— Так к сестре покамест. А там посмотрим.

— Где ж ты там, у Варвары, разместишься? Там же кроме мужа еще детей семеро, невестка, да помощница.

— В тесноте, да не в обиде! — резко бросила Настя, вытирая Мише нос краем платка.

— Да разве же я обижал тебя когда? — Иларий подошел к жене и взял ее за руку. Сердце сжалось в комок от нехорошего предчувствия. Он понимал, что ее уже не вернуть. Потому как решения она принимала лишь единожды.

— Не тронь… — Она недовольно высвободила руку и вышла на улицу. — Не мил ты мне больше… За Мишкой присматривай и покормить не забудь. Буду поздно.

Вот так новость! Неужто именно об этом предупреждали накануне его друзья? Ну, так то трагедия небольшая. Тяжело, конечно. Но Настя — не Елена… Что греха таить? Сердцем он был к ней всегда глух. Не его поля ягода. Ни душой, ни разумом, ни телом. Он просто принял ее как данность… Но вот сын…

Иларий посмотрел на ковыряющегося в железках сынишку и сердце защемило. Как ей его отдать? Ведь хоть и обвинила она его в непутевости сейчас, но сама ведь мать неважная. Мальчик сыт, ухожен, но любовью материнской обделен сильно. Нет в ней ни ласки, ни тепла. Кричит на него часто, а на кого там кричать-то? Младенец ведь несмышленый. А то и стукнет его хорошенько. И слова Илария для нее — звук пустой. Она всегда и во всем права. А чуть от груди отняла сына, так и стала его оставлять с отцом. И нет ей дела, что у него работа, за которую он получает пусть небольшие, но деньги, и что ребенку тепло материнское нужно, так как мал еще очень. Вот и приходится Иларию таскать Мишеньку с собой и на работу, и в сельпо, и с рук не спускать целый день. Так умудрялся и труды свои писать — с сыном на руках. Когда уж тут еще что делать? Словно врозь живут. Она в чистоте все держит и себе еду готовит. Будто и не на двоих, а для себя только. Он когда понял это — стал готовить сам. Она же только Мише кашу сварит иной раз и на собрание свое!

И Варвара — сестра Насти — тоже на тех собраниях пропадает. Пришла как-то к ним сильно выпивши и ну к Иларию приставать. Ляг со мной, да ляг со мной! Мол, муж у нее слабый, а ей страсть как хочется.

— Ну мы ж по-свойски, — икая, умоляла она, — по родственному. Настя не против. Я у нее спросила!

Илария поворотило от нее так, словно от нечисти какой. Выгнал он Варвару вон из дома и так противно на душе стало от грязи этой. И больно, и горько от Настиного поведения. Понадеялся, что соврала сестра и Насте ничего не рассказал. Однако крикнула Варвара перед уходом, что Настя-то другими не брезгует и любовника при себе давно держит. И пусть-де он остерегается его страсти, ибо мечтает он мужа Настиного убить. Вот только Настя пока не позволяет.

Пока… не позволяет… Мир перевернулся после этих ее слов. Он при виде Охры у него не перевернулся, а тогда… Что же это за люди такие существуют вокруг, в коих ускользает все человеческое на глазах? А может и нет в них человеческого давно… Может и людей уже давно нет на Земле? Ведь он много изучал генетику, приходилось и историю почитать, и тлела в голове идея, что сгинула в пустоту эпоха настоящих людей, а то, что осталось — гибриды нечеловеческие. И людского в них процентов десять.

— Где же вы, люди? — с тоской произнес Иларий, глядя в глаза Мишеньке. — Ни в тебе, сынок, ни во мне их, наверное, нет уже.

Ведь после того случая, на другой день Варвара заявилась снова. Трезвая, нарядная, с бутылкой армянского коньяка, что сильно удивило Илария. Раздобыть в Кошкино коньяк, все равно, что яблоки молодильные — сказочное занятие.

Однако Варвара тут же пояснила, что это все Семен — их общий с Настей друг. И достать он может все, что угодно.

— Я к тебе по Семену и пришла, — выдала она. — Ты на меня не сердись за вчерашнее. И пью я не часто, ежели тебе интересно.

— А что значит"по Семену"? — перебил ее Иларий.

— А то и значит. Мне Настя сестра конечно… Но ребенок-то при чем?

— Какой ребенок? Ты о Мише?

— Не, я о том, который у тебя в Охе.

— Где-где? — насторожился Иларий.

— В Охе. Да ты не лукавь, зятек. Настька разговор твой слыхала, за домом, с незнакомцем. Тот сказал, что сын твой в Охе. Скажешь, нет?

— Настя слышала?

— Слыхала. Поосторожней надо быть. А то она после услышанного с Рубинчиком и закрутила. Тебе в отместку.

— А ты сейчас зачем пришла, не пойму я что-то?

— Так это, — Варвара покраснела и замялась. — Правда сын, что ли? Али как?

— Что сын? В Охе? Нет, не правда. Это все? Это за этим ты пришла расфуфыренная и с коньяком?

— Ну зачем ты так, зять? Я же с добром к тебе. Береги сына.

— Мишу?

— А я уж и не знаю. Но думаю все ж того, который в Охе.

— А ему что-то угрожает?

— Значит есть таки сын. — Варвара довольно рассмеялась, показав ровный ряд на редкость красивых, белых зубов. — Я так и думала. Это ж ведь до Насти еще было, да? А она, дура, взбеленилась. — Варвара наклонилась над столом, поближе к Иларию и свет выдал ее подкрашенные брови и нарумяненные щеки. — Семен страшный человек! — Эти слова она прошептала зловеще и тут же прикрыла рот рукой. — Он может пальцами щелкнуть и ты все забудешь! Настя ему когда про Оху-то рассказала, он аж загорелся весь! Чего ему Оха эта далася, не пойму! Может вы знакомы с ним, а? Может ты забыл просто?

— Но я не знаю никакого Семена из Охи.

— Так я ж тебе не зря говорю — пальцами щелкнет и забудешь! Вот может ты и забыл.

— Ну так может он на Насте жениться хочет, вот и обрадовался. На руку ему эта Оха. Компромат против меня.

— Не, он не обрадовался. Он затаился по страшному. Словно задумал что дурное. А вообще, — Варвара снова наклонилась над столом и подведенные брови сошлись в одну черную, волнистую линию, — он с радивом разговаривает. А это я сама слыхала!

Правду сказать, от такого непрерывного потока разношерстной информации Иларий сильно растерялся и призадумался, но выдавать себя не смел. Кто ее знает, зачем она пришла.

— Варя, я повторяю в который раз — никакого другого сына у меня нет, а в Охе я никогда не был. Насте наверное послышалось что-то непонятное, она и допридумывала. А вот все же чего ты вырядилась, я так и не пойму.

— А то, что я, Петр, тебя оберечь пришла от беды, ты в толк не возьмешь? Я думала, ты после заботы моей поласковей будешь, подушевней. Правду Настя говорит — холодный ты.

Иларий насмешливо дернул бровями.

— Так это ты ухаживаешь за мной, а Варвара? Как красну девицу меня обхаживаешь? За заботу поклон тебе низкий, а вот пить я с тобой не стану. По-другому я женщину вижу. Не серчай уж. А за ласками шла бы ты к мужу.

— Ох, и выел ты мне душу, Петька! Ох и выел! Вот как на духу тебе сейчас! — Варвара страстно и театрально стукнула себя кулаком в грудь. — От как появился ты у нас в деревне, так и выпорхнула душа моя за тобой!

— Надо же, — удивился Иларий, — как красиво ты говоришь… Никак в книжке какой прочла.

— Да я грамоте только теперь и учусь… Какие книжки? Но я прочитаю, коли ты скажешь. Хочу с тобой вровень быть. Люблю я тебя, наверное… Кто ее поймет-то — душу эту?

В глазах Варвары сиял сейчас такой нездешний свет, что Иларий засомневался даже, а с ней ли он говорит. Так глубоко и проникновенно было ее признание. Ну прям хоть поэму пиши.

— Что ж ты, Варвара, говоришь? — сдержав свою мягкость, завернул он ее вопросом. — Настя ведь сестра тебе.

— Так я ж ее на тебя и науськала. На меня бы ты с моим хороводом и не глянул. А Настя она без хвоста, да и посмазливей будет. А какая разница? Зато ты теперь близко-близко… А в руки вот не даешься. А ты не смотри, что я не образованная, да с бутылкой пришла. Так воспитали меня. Но я не пьяница. Так, со всеми, чтоб не выделяться. Зато как все изменилось вокруг, как думать о тебе стала. Вот проснусь посреди ночи и молюсь о тебе, молюсь, пока все молитвы, что знаю, не перешепчу. О тебе, родимом, только и молюсь.

— Спасибо за любовь, — тихо ответил он. — И за молитвы спасибо. Только думается мне, что Терентий твой молитв этих больше, чем я достоин. Он с тобой столько лет и в радости, и в печали, и стольких детей вы на ноги поставили и уверен я, что любит он тебя сильно. И, не дай бог, случится что, он пропадет без тебя, Варя. А то, что влюбленность в твоем сердце появилась, так это потому, что женщина ты и жить всегда чувствами стремишься. Да вот только в суете, да в работе все это затерлось, зароговело. А ты обрати сердце свое к мужу, скажи ему то, что мне сейчас говоришь и получишь больше, чем можешь представить. Потому что не в том, к кому чувства обращены, дело-то, а в умении и желании любить. Ты умеешь, как я понимаю, и желаешь. А то, что внешне я тебе приглянулся — так то бывает. Новый человек в деревне… Другой, интересный. Вот ты потребность свою в любви на меня и направила. А ты на Терентия направь. Ну неужто же он не достоин?

— Не понял ты меня, Петя…, — с грустью произнесла Варвара и поднялась из-за стола. — Вовсе не понял.

— Ну, я надеюсь, что ты меня позже поймешь, — твердо стоял на своем Иларий.

— Может… Но ты это… Помни, что сказала я тебе… Про Семена. Сторонись его. Страшный он человек.

Варвара ни сказала больше ничего, не попрощалась, не взяла свой коньяк, а просто тихо и понуро ушла. Больше ему с ней встретиться не довелось. Предупреждение же ее о Семене очень насторожило Илария и заставило мысленно готовиться к чему-то плохому. И страх его был не о себе, страх его был о Мишке. А тут еще это предсказание блондина и Настин резкий уход. Ну что она удумала? Какой развод? Мишу он ей не отдаст. Тем более после того, что Варвара наговорила ему про этого ухажера. Надо же… Ухажер при живом муже. И почему он терпит?

Это было, наверное, странно, но Иларий совсем не ревновал. Он лишь боялся за Мишу. Не нравились ему не Настины неожиданные похождения по этим собраниям, ни гулящий образ жизни. Ведь молилась прежде каждый вечер, лампадку зажигала, а теперь и не смотрит на иконы. Вот так Семен! Да он мастер убеждать! Таких при новой власти много сейчас. Тем и не нравятся они Иларию, что имеют странную, загадочную волю над умами малограмотного населения.

И день и ночь вертелось у него в голове имя Семен… Да мало ли Семенов в деревне? А ведь и не много. А точнее — он единственный будет. Кроме разве… И тут Иларий вспомнил, как давненько, еще до Насти и до Миши, заплутал он в лесу, как забрел в красивый терем и совсем уж случайно столкнулся там с тремя странными людьми, одного из которых как раз-таки Семеном и звали и был он из Кошкино. Но по делу, с его слов… А было это давно и того Семена поди уже и нет в деревне. Но как такое позабыть? Их карты, их таинственный разговор, сказочной красоты даму по имени Ядвига, последующий визит Алексея Петровича к нему домой, его пылкую, предупреждающую речь и, самое главное — ведь в дальнейшем Иларий пытался тот терем отыскать… Не отыскал. Словно и не было его никогда.

Вот и я многих участников этой истории отыскать уже не могу. Словно и не было их никогда. А ведь дело Илария почти закончено. Хотя, как знать — может еще завертится все заново. А может это и есть его конец и никто так и не узнает — какие цели преследовали настоящие заказчики спектакля по сокрытию семьи Бурмистровых. Загорский исчез, Алиеф исчез, Флоретта мертва, исчез и блондин, так и оставив после себя массу вопросов.

Знаю я парочку подходящих под описание блондинов, бороздящих иногда просторы нового мира. Один из них мой брат Габриэль и я сомневаюсь, что его жизнь засекречена и полна неустанной работы. Он обычный, вполне домашний человек, обожающий хорошую литературу, отчего дом его похож на приличную библиотеку. Второй блондин с карими глазами и родинкой на лице — из будущего и имя его Лука. Но он исчез, когда для них закрыли проход. Он прибыл в нашу эпоху с Валентианом и Жорданом и возглавлял их рискованную, поисковую экспедицию. Жордан погиб, а Валентиан и Лука были вынуждены затеряться во времени. Фотографии же их можно найти в базе особо ценных сотрудников.

Мне почему-то кажется, что с Загорским блондин познакомился в ходе самой операции, так как Иларий неоднократно упоминал в своем дневнике, что он не похож на других и ему кажется, что приходит блондин откуда-то из другого времени, что он сам по себе. Что тоже может указывать на Луку.

Помощника пилота, приходившего с блондином, я смогла разыскать и расспросить, но он утверждает, что они всего лишь неоднократно получали совместные задания от Загорского, как руководителя всей операции, но кто он и откуда — знает не больше остальных. Слава богу, что хоть кто-то помнит блондина, а то у меня уже начинало появляться устойчивое мнение, что Иларий его выдумал. Настолько устойчивое, что эта версия приближалась к своему успешному финалу и объясняла многое. А потому, я не стану торопиться с выводами.

К тому же у меня еще масса работы по компиляции всех этих дневников и собственных заметок. Мне необходимо найти ребенка Илария, но так как хочется — не выходит. Все время какая-то заминка в делах. И на этот раз отлучиться от дневников пришлось почти на неделю.

Микробиолог Алексей из лаборатории Нинту выбил все же для меня пропуск в ОГБИЧ и прилагающуюся к нему служебную записку за подписью самого Марка Валерьевича Маркса и Гулема Эрдманса. Имя последнего деятеля мне пока еще мало о чем говорит, но его сакральное звучание в этом замурованном заведении на ряду с именем Маркса является, по-видимому, исключением из правил. Вот под их магической защитой мне и повезло погрузиться в самые недра Земли.

Нечто подобное даже вообразить сложно. Это просто фантастика. Многоуровневое здание. Охватить вниманием всю систему строений, как она есть, невозможно хотя бы потому, что все время находишься в лифте. Имеются правда лифты с прозрачными панелями, но это только внутри уровня. В остальном же все закрыто. Мне был нужен стерилизационный пункт. Как пояснил Алексей, там еще находится лаборатория по разработке питания геотов и почему-то институт генного модифицирования и биоинформационного сортирования. Названия, расширяющие воображение. Слава богу, хоть сам ОГБИЧ перестал пугать своей аббревиатурой. Оказывается это всего лишь Охро-Геотская база исследований человека.

Ну и улей здесь, скажу я вам! Такого мне еще не приходилось видеть. Однако все восторженные впечатления убивал запах. Не то спирта, не то каких-то лекарств. Особенно, когда проходишь мимо всевозможных кабинетов. Хотя, это совсем не то, что в обычной больнице. Больше напоминает химическую лабораторию. А вот в связи с питанием очень занятно. Запах еды не ощущается. Но, вполне вероятно, что я не совсем верно это понимаю. Зато часто угадывается запах гниения плоти и запах крови.

Искомый уровень правильно назывался"Стерилизационный модуль". Перед проходом в это жутковатое по запахам заведение меня провели в просторные, первоклассно оснащенные тестирующими сканирующим оборудованием кабинеты. Здесь меня промариновали почти час и изучили с головы до пят. Даже взяли кровь на наличие нано-жучков. На этот случай мне вспомнилось убеждение одного моего наставника из Охры. Он считает, что любой живой организм с рождения напичкан жучками и чипами, которые именуются микроорганизмами, а потому спрятаться можно только на том свете.

После всех сотрясающих нервную систему проверок меня продержали у секретаря, который передавал все полученные данные обо мне и привезенной мной документации в центр ОГБИЧа и долго и мучительно ожидал ответа. Сигналом к дальнейшим действиям оказался голосовой звук черного монитора и уставшая улыбка секретаря.

— Поздравляю! Теперь вы можете пройти в"Стерилизационный модуль". Наш сотрудник проводит вас до самой двери"генной модификации".

И вот когда судьба все же привела меня к отделению пресловутой"модификации", которым заведовал названный мне Сергей Безухов, голова моя кружилась уже так, что в глазах двоилось.

Не знаю, кто что думает, но по мне, так все лаборатории, специализирующиеся на генетике — это царство ужаса и пыток. Я человек мирный и сердце у меня доброе, а потому за те недолгие месяцы моего пребывания в Охре пришлось насмотреться такого, что захотелось поверить в рай.

Нужный мне сотрудник по имени Сергей был, скорее всего, человеком весьма деловым, так как одновременно успевал совершать несколько действий. Записывал что-то в блокнот, поглядывал на овальный экран напротив, громко переговаривался с кем-то в другом конце помещения и флиртовал с пучеглазой брюнеткой в изумрудно-серебристой униформе сотрудника. Ну конечно же здесь были еще служащие, ну конечно же воняло спиртом и серой и конечно же на меня мало кто обратил внимание.

Обратил только Сергей и, как лицо ответственное и подготовленное, поднялся мне навстречу. Такие голубые, оптимистичные глаза, такая редкая по харизматичности улыбка и обезоруживающее чувство уверенности. Он поприветствовал меня довольно тепло и с удивительной легкостью заставил забыть о не покидающей мои мысли тревоге.

Мне показалось верным сразу же отдать Сергею послание от Алексея, после чего улыбка тут же слетела с его уст. Наверное, черный, с золотой эмблемой конверт говорил сам за себя. Только что подаренная им легкость самоощущения оставила и меня, а сочувствующие взгляды сотрудников заставили пожалеть о своем визите.

— Ну что же, — произнес Безухов, бегло прочтя вложенное в конверт письмо, — жаль… — Он поднял на меня взгляд, колеблющийся между изумлением и ужасом. — Отчего же вы приняли такое решение?

— Какое, простите? Разве вам известна цель моего визита? Алексей все изложил в письме?

— Да, он все весьма подробно описал и… Вы откуда родом?

— А какое это имеет значение? Понимаете, я пишу книгу и мой визит сюда связан с недостатком информации. Такая вот банальность привела меня к вам.

— О, нет, не стоит объяснять! — Сергей жестом остановил меня и с сожалением вздохнул. — Он обо всем написал. Да дело ведь не в этом. Я здесь работаю уже немало лет и лишних вопросов привык не задавать, но все же… Случай, как мне кажется, необычный. — Он пронзил меня осуждающим взглядом. — Но вы поймите… Ведь вы наверное патриот? — Он спрашивал, но ответа у меня не нашлось. Мне был непонятен этот разговор с самого начала. Что-то было не так. — Ну что же, допустим. — Сергей прошелся из угла в угол и, словно не зная, куда деть руки, просто скрестил их на груди. — Но законы геотов — это законы чудовищ и воспитывать по ним общество неразумно. Вы просто во власти их искусного влияния. И если бы вы пришли по другому вопросу, я нашел бы способ переубедить вас. Ответьте мне лишь одно: вы хорошо подумали, прежде чем решиться на такой шаг?

— О чем пишет Алексей? — пришлось мне ответить вопросом на вопрос, ибо все обернулось чем-то туманным.

— Ну как же?! — Сергей посмотрел на меня весьма театрально, затем нарочито выразительно скользнул глазами у меня над головой. И моя сообразительность оказала мне услугу. Ведь ясно же, как божий день — он хотел дать понять, что нас видят и слышат.

— Цель моего прибытия — сбор информации. Повторюсь…

— Но здесь не собирают информацию! — Он оборвал меня резко и с раздражением. — У нас не архив, не библиотека и не справочное бюро! ОГБИЧ, да будет вам известно, существует лишь на паре географических карт и только для особой категории населения! Случайные же любопытствующие остаются здесь навсегда.

— Да, конечно, меня предупредили. — Сердце мое подпрыгнуло и больно рвануло вниз. — Но Алексей сказал, что в виде исключения, в обмен на оказанную ему услугу по доставке вам вот этого вот послания…

— Он вас обманул! Мне жаль, мне искренне жаль, потому что вы пришли на добровольную смерть. Вас ловко провели!

— Что значит — на добровольную смерть? — мои ноги перестали меня слушаться.

— То, что вы привезли мне от Алексея в этом траурном конверте, не что иное, как договор между ОГБИЧем и непосредственно вами. Тема договора — добровольное предоставление вашего тела для особых донорских процедур.

— Да он что — рехнулся?!

Сергей рассеянно пожал плечами и потер лоб.

— Я вынужден вызвать сопровождение. Но прежде вам необходимо этот договор подписать…

— Слава богу — он не стал подделывать мою подпись! Иначе…

— Такое правило. Договор подписывается здесь.

— Что за больной бред?! Я не собираюсь это подписывать!

— Тогда вас просто убьют! А тело ваше в любом случае будет пущено в расход.

Вот это поворот! Не сплю ли я?

— Расход? — Речь моя, кажется, не дружила больше с мыслями, потому что инстинкт самосохранения выталкивал наружу что-то пугающее. Я не узнавала свой голос. — Ну тогда тем более… Какой смысл что-либо подписывать?

Ноги мои подкосились. Накрывшее с головой чувство было новое, яркое, жуткое. Мне вдруг стал ясен страх животного, которого ведут на бойню, ужас человека, идущего на собственную казнь. Немыслимо! Вот тебе и вся судьба! Конец всему! И нет никакой особенности, избранности, потому что нет больше даже дуновения надежды.

По лаборатории пронесся мелодичный звук и Сергей горестно сдвинул брови.

— Гэ эм, что у вас происходит? — полетело вдогонку сигналу. Голос был знакомый. Сегодня мне уже приходилось его слышать. В кабинете сканирования кажется. — К вам добровольца направили. Почему до сих пор не вывели?

— Ой, Тед, не усложняй! — с улыбкой, но резко ответил Сергей. — Не до этого было. Уже выпускаю. Что за суета вдруг?

— Жалоба была от Тюдора, что просроченных много. Обработка не успевает. И ты еще копаешься.

— Что значит копаешься?! Не понимаю… Минутой раньше, минутой позже. Можно подумать, их ко мне сейчас вагон прибудет.

— Бизон, не передергивай! По инструкции пять минут. Ты держишь уже долго. Хочешь неприятностей от Тюдора?

— Да плевать я на него хотел! Тоже мне — незаменимый работник! Повкалывал бы здесь с мое, а я бы им еще и покомандовал! — Сергей сердито стянул с рук резиновые перчатки и весьма воинственно швырнул их на стол. — Все, Тед, отстань! Выпускаю!

Все услышанное никак не умещалось в моей и без того уставшей голове.

— Какой доброволец? — Руки мои невольно потянулись к лежащему на столе письму Алексея. — Что здесь происходит?!

Сергей маркером черкнул что-то на открытке с видом древнеиндийского храма и, поставив ее нарочито вертикально, протянул мне тонкую, хрустальную ручку.

— Надо подписать, — холодно выдал он и глазами, незаметно, указал на открытку. — Это единственное, что от вас требуется.

Кажется, он хотел мне всячески дать понять, что очень важно прочесть написанное им на открытке. Но как? Очень мелко и неразборчиво. Мне пришлось взять ручку и наклониться над договором, что бы только разглядеть его иероглифы на этом красивом, терракотовом храме.

Сначала все расплылось, сцепилось с пейзажем, но потом слова невольно угадались и почерк сам собой стал понятен. К тому же слова всего три.

"Подпиши. Я помогу". Это то, что выдало мое зрение. Но так сразу принять решение… Подпиши… А если он лжет? Мой растерянный взгляд скользнул по его лицу и застрял на голубых, обещающих жизнь глазах. И в эту самую секунду он показался мне богом. И глаза этого бога не лгали. Я не забуду этого никогда. Мне же было так безысходно страшно, что поверить ему просто хотелось.

Мое замутненное адреналином сознание отыскало в договоре нужную графу и быстро пробежалось по тексту выше.

"Горячее желание… Достойнее, чем обыденная смерть… Пожертвовать себя… Заслужить в будущем лучшую жизнь…"Ну и абсурд!

Подпись моя получилась красивой и размашистой. Что бывает редко. Наверное, они решат, что это от абсолютной уверенности, но на самом деле от отсутствия ясного осознания в эти секунды. Лишь одно слово ярким светом пульсировало теперь в моей голове:"Помогу! Помогу! Помогу!"

Все это время Сергей внимательно за мной наблюдал и во взгляде его мне чудилось:"как же это тебя так угораздило?"

— Это покажите старикам, которые за вами придут. Понятно?

Он сунул мне карточку-распоряжение, направляющую донора в место полного расхода ко Дню Объединения. Там было вписано мое имя, возраст и в графе"вид расхода"Сергей указал:"кухня".

Виски сжало тисками ужаса от сложившейся уже в моем воображении картины.

— Что же это…

Но господин Безухов не дал мне договорить. Он сжал губы и едва заметно качнул головой из стороны в сторону. Затем тут же, не дав мне ни единого шанса на реакцию, тронул у монитора розовый, пластиковый квадрат и вызвал сопровождение.

Сердце мое колотилось неистово, ноги не слушались, глаза, вопреки всему, искали моего обещанного роком спасителя. А может палача? Хотя, если кого и называть теперь палачом, так это микробиолога Алексея, что б ему пусто было!

Сопровождение оказалось весьма банальным конвоем из двух крупных мужланов в фиолетовой форме с серебряными аксельбантами, лысых и с татуировками в центре самой макушки. Этакая загадочная не то мандала, не то эмблема.

Они ввели меня в лифт, подвергая по пути десяткам надменных и отчего-то презрительных взглядов идущих навстречу мужчин, женщин и других существ. Это больно встряхнуло меня и реальность стала постепенно показывать свою гнусную морду. И гнусность ее состояла в том, что меня никто не держал, не вел под прицелом и руки мои были свободны. Но вот шансов на настоящую свободу у меня, скорее всего, уже не было. Эти двое убьют меня при малейшем сопротивлении и будут правы. Ведь теперь я смертник.

Привели меня в грязную, тесную камеру, сразу создав в моем сознании образ тюрьмы. Стены были до середины выкрашены в синий цвет, под панели. Краска местами облупилась, местами была кем-то содрана, в углах царила зловонная сырость с грязными потеками, ни одного окошка не предусматривалось.

Когда мы еще входили в последний, ведущий к моей темнице коридор, дверной проем поразил меня своей абсолютной тьмой. Над дверью светились цифры и у меня, как человека, более-менее ознакомившегося с временными путешествиями, мелькнула неожиданная догадка, которая подтвердилось впечатляюще яркой гаммой физических ощущений. Голову сдавило, во рту разлился металл и появилось легкое, но неприятное покалывание в языке.

Теперь же могу уверенно подтвердить свои догадки. Произошел временной переход. Определенно! Но какой плавный, обыденный, какой совершенный. И судя по чудовищно контрастной разнице в дизайне, переход этот случился в прошлое. В моем времени точно нет таких лампочек, которым на вид лет сто, не меньше.

Шок не отпускал меня еще долго. Реальность, не смотря на логику, не осознавалась мной. И никто в этом не виноват. Перед отправлением в ОГБИЧ мне хватило ума попытаться навести о нем справки, хотя, в общем-то, безрезультатно. Пара строк в серенькой исторической статье, автор которой описал это место коротко, но точно:"концлагерь планетарного масштаба". Говорить кому-либо о своих намерениях войти в ОГБИЧ, кроме Алексея и главного, было бы равносильно провалу моих поисков, что, скорее всего, и произошло. А потому теперь, в этой патовой ситуации, соображать, что к чему, приходится самостоятельно. И я очень надеюсь, что хотя бы мои выводы о происходящем близки к истине.

Время, в котором мне пришлось родиться и жить, породило ныне существующую Охру-Геотию, а она, в свою очередь, сильно повлияла на время, в котором я живу. К тому же пребывание в Охре успело наложить отпечаток на мое нынешнее мировоззрение. А потому, может опыта мне и не достает, но понимание сути окружающего общества пришло легко.

Здесь нельзя перечить! Здесь опасно раскрывать свои намерения! В ОГБИЧе не ждут гостей, но приветствуют жертву в любом виде. Потребление на благо Геотии, как молодого, развивающегося государства, признающего лишь пользу и наживу.

Охра же в этом союзе играет второстепенную, вспомогательную роль. Роль поставщика доноров для гигантского паразита. Доноров телесных, психологических, духовных, энергетических.

Малейшее движение против их воли повлекло бы за собой смерть всех, кто хоть как-то связан со мной. А посему мне остается лишь дрожать в этой грязной, убийственной камере и готовить себя к худшему. Обучая, меня предупреждали о ситуациях разного рода, так как геоты непредсказуемы в видах издевательств, но предсказуемы в одном — в жестокости.

Но ведь… господин Безухов пообещал мне помощь и, под противное жужжание лампочки, не ведая о времени суток, я лелею в сердце веру на спасение.

Не знаю, сколько прошло времени… По ощущению — часов пять-шесть, прежде чем до моего воспаленного от страха и головной боли сознания, добрались хоть какие-то новые звуки.

Казалось, что эту ржавую, в черных потеках дверь, пытаются наконец-то открыть. Следующим звуком, заглушившим предыдущий, стал стук моего сердца. И одолел его лишь звук голосов. Но не силой звучания, а своей мелодией. Два голоса, не молодых, мужской и женский и, о, боже — не геоты! Но как же долго открывали они эту древнюю дверь. Кажется, целую вечность. Не геоты! Не геоты! Слишком эмоциональны для геотов.

Дверь дернулась и со скрипом двинулась наружу, впустив в мое затхлое, воняющее гнилью помещение поток такого же затхлого, но прохладного и не гнилого, воздуха. А еще почему-то запахло душистым перцем и перед моей застывшей над пропастью жизнью предстали старики. Седой, угловатый мужчина, сурово шевелящий кустистыми бровями, длиннолицый, с впалыми щеками, в черном, двустороннем фартуке, который больше напоминал что-то монашеское. Ритуальности его образу добавлял железный шест в руке с большим крюком на конце.

Старушка вкатилась румяная, в черной юбке и черном переднике поверх коричневой в мелкий цветочек, сильно выцветшей блузки. Гладко зачесанные под гребешок волосы были туго скручены в узел, как будто она хотела подтянуть свои круглые, по-старчески обмякшие уже щеки. Она смотрела на меня столь красноречиво, что казалось, вот-вот ахнет. Что-то видимо со мной было не так. Старушка страдальчески покачала головой и неслышно зашептала.

— Распоряжение покажи! — хмуро произнес старик, сделав ко мне единственный шаг и, пробежав глазами выданную мне бумагу, весело шевельнул бровями. — Ага! Это хорошо! — Что он увидел там хорошего, известно только ему, но изменился старик моментально. Вроде как груз какой с себя сбросил. — Идем! Устроим все лучшим образом!

— Уголок? — озорно спросила его старушка и потянула к себе роковое распоряжение.

— Цыц! — буркнул старик и сунул бумажку в нагрудный карман фартука.

Если судьба где-то пишется, то дальше все было неразборчиво. Перед глазами понеслись кадры странных, похожих одно на другое, помещений. Затем еще несколько часов ожиданий, какой-то скотобойный цех, чужая одежда и долгожданный выход на поверхность.

Мое мнение о ситуации металось из одной крайности в другую. То мне определенно виделось тайное спасение во всем происходящем, то мой конец. А как иначе? Ведь старики не разговаривали со мной, а если и обращали что в мой адрес, то только самую низкую грубость. Но так было, пока мы не выбрались через темный, подземный тоннель, приведший в обычный погреб их маленького, уютного дома. Здесь изменилось все. И, скажу я вам, таких хлебосольных, заботливых людей мне давно не приходилось встречать.

В ОГБИЧе они работали чуть ли не всю жизнь в качестве какой-то почти неприкасаемой обслуги. Неприкасаемой в худшем смысле этого слова. Повествованием о своей козырной работе они меня так и не порадовали, но судя по местам, через которые мы пробирались во все эти мучительные часы моего спасения, занятие их каким-то образом связано с кухней.

Да, и самое главное. То, что спасло меня. Это линия маркерав углу"распоряжения", которую бегло черкнул Сергей Безухов, отметив меня таким образом для стариков, как человека, которого необходимо спасти. Так везло конечно же далеко не всем и это еще одна тема, от которой меня, поморщившись и поворчав, быстро отгородили.

Итак, центр моей вселенной катастрофично переместился в чужой дом и иное время. Середина двадцатого века… Мечта для человека, умеющего ценить историю. Но не при всяких обстоятельствах хороша такая поза ценителя. В моей ситуации она быстро утратила свое очарование. Жить в чужом времени — это для меня пытка.

«Прячьтесь! Теперь вас не оставят! Надо же быть такой дурой! Пятьдесят пять раз готов вам это повторить! Лучше бы я в Ростов попросился, а еще лучше в Красный Сулин — у меня там бабушка родилась. Или с товарищем Чичериным сотрудничать согласился!» Эти слова Анатолия Кондрашова постепенно воскресли в моем уставшем сознании. Они сбылись дословно. Я спряталась… В Ростовской области, в поселке Чичерино, в 1955 году. Откуда он знал? Знал именно про меня?

Уже через неделю мне принесли новые документы с новым именем. Совсем как когда-то Иларию Бурмистрову! Но даже романтика ситуации не спасала от тоски, а скорее напоминала о сыне Илария, которого мне необходимо найти. К тому же у меня появился азарт к этим поискам и принимать столь роковой поворот событий я не собираюсь. Я непременно стану говорить об этом со своими спасителями и искать выход отсюда. Он должен быть, должен! Неужели же я так и не вернусь в свой удобный и красивый двадцать второй век, оставшись в этой уродливой, серой и захолустной местности?

Разговор со стариками начать все не получалось, но их активная деятельность в мою сторону лишь подтверждала худшее. Они помогли мне с работой и даже с квартирой, что в те времена являлось критерием социальной зрелости и являлось обязательным. Кто оплачивал начало моей новой жизни — от меня скрывали, но это мое положение не облегчало, а только больше угнетало меня.

Так в мою, по-советски теперь налаженную, спокойную жизнь вошла тоска, за которой плавно последовала депрессия. И лишь один, дарованный кем-то случай еще раз круто повернул мою судьбу.

Произошло это почти через полгода со дня моего спасения от смерти и появления в маленьком, шахтерском поселке. Обычная встреча у знакомых, которые пригласили меня на семейный праздник. И идти-то не хотелось, но из уважения к пытавшимся стереть с моего лица печаль людям, мой визит все же состоялся. Сейчас я вспоминаю тот прекрасный, зимний вечер и понимаю, что хозяйка квартиры Ираида не просто с улыбкой на лице открыла передо мной дверь, она впустила меня в мою настоящую, неподдельную, только мне сужденную жизнь. Навеки мою жизнь!

Там ждал меня мой человек, с которым мне предстоит пройти свой путь до конца. А это не просто есть из одного котелка, это обрести попутчика по дороге в неизвестное. И свет оказывается не где-то, он в глубине наших сердец, которые вместе составляют сердце нашего дома. Ведь дом — это не стены и крыша, не местность за окном и привычная дорога от работы до порога, где тебя ждет стол и постель, дом — это человек. Куда бы судьба не забросила вас, вы будете чувствовать себя дома, если вас искренне любят и ждут.

Вот наверное и все… У меня появился такой дом. А мой красивый двадцать второй век оказался всего лишь дорогой к этому дому. Похоже, это счастье…

И единственное, что еще волновало меня, заставляло просыпаться беспокойно по ночам и не давало ощутить это счастье полной грудью — это сын Илария.