Участь смертных

Ника Лемад (2025)

Между вечностью и угасанием. Упасть, забытыми, отвергнутыми. Участью смертных связанными. Первые круги вокруг Порядка бытия, созданные из первых забот, рожденные первыми сложностями. Нарушившие течение, коснувшиеся людей и заболевшие ими. Никто из них не знает, кто посмел обокрасть Смерть. Каждый подозревает каждого, сомневаются и не могут отпустить друг друга. Каждый имеет свое желание; им нужно встретить Вечность, чтобы просить. Им нужно вернуть украденное, чтобы получить прощение. Их желания переплетаются, их чувства приземляются. От вечного холода до любви и ненависти. Отыскать и вернуть. Раскрыть лицемера. Обрести покой.

Дороги

Он поднял голову и медленно оглядел людей, собравшихся у наспех построенного помоста: горы из тюков соломы и сверху уложенных досок. Позаботились, чтобы оратора видно было всем.

Жители города, деревень, поселений собрались в одном месте послушать проповедь белого странника, причем места этого катастрофически не хватало. По причине чего нагнали еще повозок, облюбовали все деревья вокруг площади, и на заборах птице сесть было негде. Тишина стояла как покойника провожали, ловили каждый вдох и выдох святого человека.

Заканчивать такие собрания неподготовленным он уже опасался, поэтому проверил в который раз наличие у братьев мешков с хлебцами, и наличие самих братьев, стоявших неподалеку. В то время как они начнут раздавать угощение, ему нужно будет скрыться с глаз, чтобы остаться в целостности.

Люди зверели в определенные моменты, прекрасно это знал. Причем их готовность к групповому помешательству носила некий мистический характер. Любопытно было и то, что одержимыми их мог сделать любой повод, будь то драка, пьянка или свадьба. И однажды он попал в эти жернова, едва спасся от желающих получить кусочек, любой, волосы то или палец.

С тех пор опыта прибавилось. Встреч с людьми искать не перестал, но меры предосторожности предпринял и стал заручаться поддержкой преорхов городов, в которые заходил. Его с радостью принимали в любой обители, зазывали остаться, предлагали условия, достойные, по мнению людей, самих королей. Только цель он преследовал иную, не стал бы ради сытой жизни в четырех стенах тревожить Порядок бытия.

Время шло, и, как казалось, оно ускорялось, хотя глупо было подозревать его в этом. Однако мысль не отпускала: вначале оно тянулось до невозможности, как ленивая черепаха, минутой заменяя годы. А после начало шевелить лапами, быстрее, быстрее. И вот уже все минуты сравнялись, потекли теперь синхронно. Белый странник приметил у своего отражения несколько морщин.

Сколько еще мне будет отпущено времени, подумал, неотрывно глядя в окно, впиваясь острым взглядом в каждое лицо. Помнит ли кто о моей просьбе, держит ли в уме мое обещание? Или все мои скитания пройдут впустую? Отыщу я ту девушку, при мысли о которой заходится сердце, смогу изменить кошмар? В этой ли эпохе она живет? Родилась ли, лежит в земле давно, иль только пишется ее судьба?

Преорх обители также поглядывал на толпу, только с сочувствием, ведь ей не довелось, как ему, насладиться видом, достойным ангелов. Лицом белого странника. Наставника, как он себя называл. Чистым, открытым ликом, тонкими чертами, которым отстраненность придавала некую завершенность, окончательную безупречность. Мягкий, задумчивый взгляд, устремленный на собеседника, таил в себе непостижимость, древность, а голос способен был перешептать самый громкий ор. Наставник появлялся в разных местах, ходил пешком, не имел спутников. А, остановившись где, сразу собирал вокруг себя людей всякого возраста, завороженно внимающих всему, что говорил этот человек. Благо, призывал он к нужным поступкам и правильным деяниям, иначе беды не миновать. После таких собраний в поселениях царила идиллия. Недолго, правда, пока не спадал эффект, но месяц все друг друга просто обожали. А потом потихоньку принимались вспоминать, кто кому что сделал. Поэтому власть держащие и уговаривали странника остаться.

— Господин, — преорх рискнул отвлечь наставника от созерцания площади под окном. Ощущение создалось, что тот задремал, прикрывшись от закатного света ресницами. — Куда вам подать трапезу?

— Я поем с братьями, — с улыбкой отозвался наставник совершенно несонным голосом. — Не нужно из-за меня нарушать распорядок.

— Но… — вечерняя трапеза в обители состояла из каши и вареной репы. Угощать этим гостя стало стыдно. А гость повернул голову и смотрел так, будто знал, что у преорха на уме, отчего стыдно стало вдвойне. Волосы его сверкали серебром и вызывали благоговение и желание их потрогать, сбивали с мыслей. — Господин, библиотека открыта. Может, там удобнее будет? Вы ведь рукописи хотели почитать?

Шуршание листов, запах чернил, скрип пера и бокал вина. На миг Рей прикрыл яркие голубые глаза.

— Благодарю. — Но в то время вернуться не мог. Запахнул туже ворот длинной туники, чувствуя небольшой озноб. Пища, еще одно непременное условие для поддержания энергии, которой ранее было переполнено его тело, и она вливалась отовсюду; а сейчас приходилось добывать ее примитивным способом. — Я поем с братьями, отец.

За оставшиеся полчаса до ужина чуда сотворить со скудными продуктами никто не смог бы. Преорху пришлось смириться, но уже жмурился, представляя наставника жующим репу.

Белый странник вновь отвернулся к окну от назойливого стремления угодить, которое его сильно напрягало. Преорх, не отыскав более повода задерживаться, оставил его одного размышлять. Или отдыхать от суеты.

Думы Рея вновь вернулись к той, кого искал. Осторожно приложил руку к груди и убедился, что сердце стучит так же часто, разочарованное тем, что и этот день прошел впустую — она не появилась. Сколько мест обошел, уже и сам не посчитал бы. И в каждом одно и то же — тщетные надежды, подавленность и грядущая дорога вдаль.

Вначале три сотни лет поставили его в тупик, но постепенно, роясь в записях и разбирая по буквам истории, ворохи слухов и обрывочные приписки, начал понимать, откуда они взялись — пошатнулся Порядок. Людям этого понять не дано и они, сознавая все же, что случилось нечто, отчего мертвые начали метаться, придумали свою версию, налепили подходящие объяснения для каждого случая, а за тем, что вовсе в голове не уложилось, обратились к шаманам. Шаманы видели и знали больше, однако кто станет слушать о вещах, вызывающих ужас? Их объявили лжецами и буквально за несколько лет эти люди перестали существовать, под разными предлогами прекратили свою жизнь и, следовательно, учения.

Шаманы сказали, что потерянные души, отрезанные от Вечности, трепыхались в последней своей агонии, ища любое вместилище, прежде чем успокоиться. Эти слова были записаны самим шаманом и сохранились в библиотеке. Может, кто поленился разобрать пыльные древности, уничтожить тексты; так и достиг укор своей цели.

Вот что они сделали. Чему поспособствовали. Рей опустил взгляд на свои руки в перчатках, пошевелил пальцами и невесело искривил губы, понимая, что после такого вряд ли Смерть вообще соизволит задуматься о нем, не то чтобы исполнить просьбу. В которой отказала, к тому же.

Не будь он таким упертым… Не застрянь та девушка так в мыслях… Подумай он хоть о чем-то кроме вдруг возникшего желания… Вместо того, чтобы вставить в колесо еще одну палку, уговорил бы Кая и Дара уйти, ведь он мог.

Вынужденный помимо истории знакомиться с прелюбопытнейшими измышлениями различных авторов, Рей начал понимать. И хоть он лишился титула Великого и, судя по обретенной способности стареть, даже благословения Вечности, двинулся к постижению ценности жизни. Жить ради жизни? Ради того, чтобы дышать, потреблять? Он задумывался, зачем тогда человек обладает развитым сознанием. Если во всем ищет смысл, то он не может жить как зверь. Дошел до того, что жизнь ценна не тем, чтобы просто подчиняться животным инстинктам, а тем, чем человек ее сам наполняет, лелеет, дорожит. А еще до принятия того, что чужая жизнь имеет такую же ценность и так же важна, как и собственная.

О таких вещах он не задумывался до того. Не было надобности.

Теперь мог оценить свое потрясающее заявление, что постигнет ценность жизни — он просто не представлял, о чем говорит. Его добровольные проповеди не придадут его жизни ценность, ведь его легко можно заменить другим талантливым оратором, который поведет толпу в противоположную сторону. Да и сам страдать не станет, лишившись слушателей. А вот отыскать девушку стало навязчивой идеей. И спасти ее. Еще желал видеть ее каждый день. Знать, что она счастлива. И представлял ее улыбку, обращенную к нему, отчего сердце замирало. Чтобы найти ее, готов был бродить по земле, пока не упадет.

Была у смертных одна хворь, под описание которой подходили все эти симптомы. Кай пренебрежительно обозвал ее любовью.

— Ужин! — объявил лысый брат, заглядывая в покои, выделенные гостю. И замолчал, застав его в интересной позе: белый странник так и стоял, прижав руку к сердцу, как в одной из драматических постановок, словно ждал аплодисментов.

Брат на всякий случай оглядел вдоль стен, после чего вопросительно поднял брови, и Рей поспешно отдернул руку и разгладил тунику. Рука предательски дрожала. Заметил на лице брата белую пудру, решил, что тот участвовал в приготовлении того ужина.

— Иду, — проговорил.

Выйдя в коридор, уже хотел подсказать, что неплохо бы умыться, но по мере рассмотрения оказалось, что пудра нанесена слишком уж ровным слоем. Тогда начал подозревать, что это один из подражателей. Знал бы брат, что у наставника еще и кожа светится, потому и перчаток не снимает, потому и закутан в одежды с головы до ног.

Сияние понемногу утихало, но не так быстро, как хотелось бы. И доставляло массу неудобств. Осталось ненужное, а таланты полезные растерял, к примеру, рисовать стал на уровне ребенка. Скорее всего, так и было задумано.

Рей промолчал, шагая под полукруглыми сводами; не стал смущать доброго человека замечаниями. Пусть думает, что это незаметно. Хотя про себя потешился: одно дело, дети в простынях носятся по улицам, играя в странников, другое — взрослый, выбеляющий лицо.

— Вы такой светлый, — как бы оправдываясь, пробормотал брат. Рей кивнул. — Вас не то чтобы трогать, и смотреть страшно, чтобы не испачкать взглядом.

Тут уже Рей негромко рассмеялся.

— Уверяю тебя, брат, ни взгляд, ни прикосновение мне не страшны. Вот, — протянул руку. Брат шарахнулся в сторону, чем сильно удивил. — Ну что же ты?

— Не смею, господин!

Рей почувствовал себя заразным, глядя на брата, ставшего белее своего грима: в желтом свете лампы на щеках отчетливо зашелушилась пудра. Представил обстановку в трапезном зале, после чего быстро изменил свои намерения.

— Я поем в библиотеке, — сообщил. Иначе все население обители спать сегодня отправится голодным, потому что вряд ли кто посмеет шевельнуться в его присутствии. — Укажи мне дорогу.

Брат потер гладкую лысину, вытер пальцы о свой балахон и остановился. Поднял повыше фонарь, стало лучше видно его лицо, довольно молодое, как отметил наставник про себя. Вспомнил еще раз о детях, играющих в переодевания.

— Тогда нам в другую сторону, к лестнице. Библиотека наверху, — сказал брат. И осторожно добавил: — А отец знает? После недавнего пожара туда никто не ходит.

О пожаре Рей не слышал, это досадное препятствие к получению знаний преорх почему-то решил скрыть. Может, опасался, что тогда и странник не задержится. Наставник даже задумался, как повлияла бы эта информация, преподнесенная перед встречей с жителями, на саму встречу. Долго копаться не стал.

— Много сгорело?

— Считай, все рукописи, — взмахнул руками брат и огонек лизнул стекло, метнувшись в сторону. Поплыли длинными лентами тени. Как те, что из кошмара, только много чернее, заставившие Рея передернуться. — А что осталось, так нечитаемо почти. Что-то определенное ищете, господин? Я там иногда прибирался, подскажу, в уцелевшей части осталось или нет. Ну а если время убить — то без разницы.

— Что ты знаешь о шаманах? — прямо спросил наставник. Штукатурка с щек посыпалась живее, осев на братском балахоне желтоватым песком.

— Шаманах? — брат неуверенно глянул на странника, шутит или нет? — Это призраки, отмеченные печатью разложений. Лжецы, коих свет не видывал. Предрекали жуткие вещи умершим. А вон ничего… — запнулся, подыскивая аргумент. — Все умирают, как и прежде.

Рей вздохнул и подавил желание смахнуть пудру.

— Лжецы, значит… — повторил, мрачнея. Тана он бы не стал звать лжецом. Кем угодно, хитрецом, мудрецом, трусом, может, даже завистником, ведь при каждом удобном случае пел хвалы его нелюдскому сиянию. Но на лжи шаман не специализировался. — Это известно из свидетельств древности, верно?

— Так они и сейчас прячутся, — возразил брат с запалом. Снова взмах, снова тени задвигались, зазмеились. — Нет чтобы пользу приносить…

— Они остались? — осведомился Рей, стараясь не обращать внимания на вынимающие душу поползновения по полу и стенам.

— Отлавливают. То там, то тут. Есть один, говорят, где-то под Сангреном, у него такая здоровенная пятерня на лбу, — стараясь впечатлить странника, брат для наглядности шлепнул себя по голове. — Лучше бы на рот ему эту метку…

Дальше Рей не слушал. Воспроизвел в памяти карту: южнее, ему нужно на юг. К шаману, неизвестно как выжившему, о котором знает отшельник обители, без сомнений, преорх, а, скорее всего, даже весь преорхат.

— Где я могу купить коня? — оборвал брата, приходя в страшное волнение.

— Так… — брат послушно оборвался и вовсе стушевался. Раз глянул в сверкающие ярче лампы очи белого странника и быстро опустил голову. — Есть. За зданием стойло. У отца спросите.

О цели такой стремительности узнавать не стал, но, Рей был уверен, брат догадался и без вопросов. Теперь станут судачить и строить предположения. Может, додумаются до того, что наставник не смог терпеть нахождения столь поганого человека на земле и помчался его прибить. Что к лучшему, потому что правда заставила бы усомниться в его проповедях.

Заполучить коня не составило труда, растерянный преорх с ходу согласился его отдать, ничего не поняв. А к тому времени, когда проникся тем, что останется без животного, идти на попятный было поздно, да и свидетели после ужина толпились в освещенном фонарями дворе, отыскав себе занятия в попытке урвать кусочек интересного. Чтобы его жадность, да еще для белого странника, стала темой пересудов, главный отец обители не хотел, с конем пришлось расстаться.

Рей собрался ехать в ночь, не став ни ужинать, ни ложиться отдыхать. С благодарностью принял собранный ему в дорогу небольшой мешочек с провизией. Чтобы животину не утяжелять, добавил преорх, подавая припасы. А это, добавил, показывая на брата, проговорившегося о шамане, проводник, покажет дорогу.

Рей подумал, что скорее, сторож коня, чтобы гость точно вернул собственность обители.

— Я вполне могу добраться сам… — прохладно начал в надежде отделаться от слежки.

— Брат обучен боевым искусствам, — быстро вставил преорх, а Рей с удивлением посмотрел на смущенного лысого, не знающего, куда девать глаза. — Защитит в дороге, которую вы не знаете, присмотрит за животными. Господину негоже самому заниматься подобным.

Будто у господина рук нет. С лошадьми Рей и правда не совсем понимал, что делать нужно, кроме как ехать на них, но не думал, что приглядеть за тем, на чьей спине сидит, будет сложно. Со вздохом посмотрел, как брату из темноты подводят еще одного коня, к седлу которого уже приторочены были сумки. У брата они выглядели внушительнее. Наверное, для поддержания сил пищи ему требовалось больше. Рей решил не спорить прилюдно, а тихо потерять проводника где-нибудь по дороге.

— Едем, господин? — понуро спросил брат.

— Едем, — в тон ему ответил Рей и вскочил в седло.

Юг, им нужно на юг.

Однако, к удивлению белого странника, не проехали они и несколько километров, как брат свернул с широкой дороги на более неприметную, уводящую на восток, между полями подсолнечников, клонящих к земле тяжелые головы, в сторону величественно вздымающейся темной громады гор. Красивые виды, конечно, но им туда не нужно.

— Что это за дорога?

— Мы ведь в Сангрен направляемся? — уточнил брат.

Смышленый, как и думал. Рей кивнул. Потом, спохватившись, что кивает спине, еще и в темноте, ответил вслух.

— Тогда нам сюда, — отозвался брат. — Проедем вдоль гор, тут неплохой путь.

— А с той дорогой что не так? — резче спросил Рей.

— Два моста через ущелья, — просто ответил брат. — Навесных. С лошадьми туда ходу нет.

Рей обернулся на оставленную в стороне широкую ленту трассы, по которой сам бы и помчался без раздумий. По словам брата, потерял бы на ней время или оставил бы перед мостом коня.

— Как твое имя? — спросил без особого воодушевления, так как собирался распрощаться с проводником, а не сближаться. Но брат, казалось, вопросу обрадовался.

— Амиль, господин, — радостно возгласил в темноте.

Амиль, про себя повторил Рей и перевел взгляд с его спины на горные вершины, посеребренные ровным лунным светом. Там, высоко, мерцали звезды; небо поворачивалось своими гранями к холодному белому диску и переливалось, то показывая, то скрывая свои сокровища.

Хотелось есть. Рей ощупал свой мешочек, отыскал очертания чего-то твердого. Понадеялся, что это сыр, и, развязав тесемку, запустил внутрь руку.

— Мы можем остановиться, — предложил брат и указал вперед. — Вон там поле кончается, а на краю сторожка. Уверен, добрый человек, смотрящий за посевами, не откажет нам в тюке соломы, чтобы отдохнуть.

— Мы только выехали, — напомнил Рей и достал кусок сыра. — Смысл в чем — уехать из обители, чтобы тут же искать ночлег?

Брат подумал.

— И то верно, — согласился. Поехали дальше, мимо сторожки, прямиком в черноту.

Узкая дорога, не больше трех полных шагов поперек, сворачивалась, огибая естественные холмы и овраги, крутилась между деревьев, укладываясь гладко. Трава на ней росла мелкая и чахлая, вытоптанная и заезженная колесами, кони ступали мягко, и Рей, покачиваясь в седле, жевал кусок сыра, наблюдал за статуей впереди. Брат Амиль, судя по его надсадному сопению, жутко боялся встретить кого-нибудь в лесу среди ночи и дергался при каждом шорохе, поворачиваясь всем телом в сторону то уханья сов, то треска ветки. Сам жался как заяц, и животину свою нервировал. Проводник из него выходил пока более толковый, чем охранник.

Однако кони вели себя спокойно, поэтому сам Рей поводов для беспокойства не видел. Отряхнул от крошек перчатки после скудного ужина, подумал было отвлечь брата от его страхов разговором. Но быстро понял, что самого волнует только шаман, и все беседы станут выпытыванием подробностей о нем, а отношение к таким отмеченным брат уже выказал. Послушает белого странника, сообразит цель поездки и, еще чего доброго, развернет транспорт обратно в обитель. Либо сам понесется докладывать, что не такой уж странник белый, каким кажется. Потому молчал и только рассматривал длинные тени, расчертившие землю непонятными узорами.

Привал они сделали уже утром, когда взошло солнце. У самого подножья гор, среди огромных валунов отыскали расчищенный от камней пятачок с оставленным кем-то из путников, ходивших до них, кострищем. Амиль повеселел, привязал коней, отцепил одну из сумок и принялся в ней рыться. Рей прошелся размять ноги, передавленные седлом, заодно осмотреть местность.

— Сколько времени добираться до Сангрена? — крикнул из-за камней.

— Около недели, господин! — послышался крик в ответ.

Рей первым делом подумал о провизии, собранной ему в дорогу, которой не хватило бы и на два дня.

— Много поселений по пути?

— Если этой дорогой ехать, то нет. Сворачивать нужно, чтобы добраться до людей, — охотно проинформировал Амиль. Он уже успел собрать охапку травы, сидел над старыми углями и стучал, выбивая искры на растопку.

Вся доброта преорха выразилась в нескольких кусочках сыра и подсохшем хлебе. Коня и того пожалел, хотя странник готов был платить за него золотом. Рей почему-то даже не удивился.

Вернулся к брату, только сейчас обратил внимание, что свой обительский балахон тот сменил на вполне заурядные штаны и рубаху, подпоясанную кожаным ремнем. Выглядел как обычный деревенский, из тех, что запросто опрокинут в себя казан каши, а потом раскидают всех противников в дружеском поединке. И лысина уже не так ярко блестела на солнце.

— Голову бреешь? — уточнил Рей.

Брат смущенно почесал макушку.

— Так установлено правилами. Быть скромным. Время, положенное на молитвы, не должно тратиться на самолюбование.

То-то даже преорх не любовался. Не собой, правда, но с белого гостя не сводил восхищенного взгляда. Рей вздохнул.

— Подозреваю, что таким образом просто избавлялись от вшей. Людей много, места мало, а головы всем проверять постоянно никакого терпения не хватит.

Амиль испуганно вскинул глаза. Рей повел бровью, предлагая развить тему.

— Нельзя так, — наконец с укоризной проговорил брат и вернулся к огню. Рей видел, что тот слишком хмурится, и запоздало пожалел о своих словах. Велел себе не подрывать веру верующего, который доволен своим положением слепца.

Отыскал среди разбросанных камней поровнее верхушкой и сел на него.

— Готовить собираешься?

— Крупа есть, кашу сварю, — ответил брат и широко зевнул в рукав. Рею захотелось сделать то же самое, с трудом удержался. — Коням отдых нужен, а мне сидеть без дела — усну только. Вы можете прилечь, если хотите, час есть.

— Их напоить ведь надо, — Рей кивнул на привязанных в теньке животных, выглядевших очень довольными всем. Тут только заметил миску в траве.

— Это я сделал сразу, как привязал их, — сообщил Амиль. Так выразительно, что Рей поджал губы и ощутил себя виноватым перед животными. Встал, отошел, сделал еще один обход вокруг каменной россыпи, застывшей здесь никто не знал с каких времен. И неожиданно для себя подумал о другом холме.

О Первом, летящем с него на равнину верхом на своем устрашающем чудовище, о его спутнике, следующем туда же. Рей не знал, что случилось с ними. Чем для них обернулось то мгновение и расплачиваются ли по сей день за свою наглость.

Что ему не давало покоя из тех воспоминаний, так это сама равнина. Он помнил горящий вырубленный лес, помнил расположение холмов вокруг и речку, что протекала дальше. При этом ни разу за время своих странствий не встречал ничего похожего. Хотел бы вернуться туда, в начало своего падения, но не мог. Мучала дурная мысль о рассыпанных душах, которые, возможно, там остались, потерялись. Не найдя иного пристанища, воротились назад. Надеялся, что их еще можно вернуть, вплести обратно.

От размышлений отвлек Амиль, протянув дымящуюся миску.

— Господин, — позвал. — Завтрак. Готов уже, а вы так и не поспали.

Несколько секунд Рей вытаскивал себя из пут прошлого, моргая ничего не видящими глазами. Протер их от иных, далеких образов. Машинально принял посуду.

— Вы перчатки не снимаете? — поинтересовался брат, устраиваясь на земле со своей порцией. Пристроил жестянку на колени, задрал голову к солнцу, пригревающему довольно ощутимо. — Жарко и неудобно, наверное.

Конец ознакомительного фрагмента.