Папа. Книга о Боге, который всегда с тобой

Николай Владимирович Шмуратов

Это книга о Боге. Прекрасном, удивительном, красивом, чудесном, любящем Боге. Боге, который заботится о тебе каждый день. Боге исцеляющем, который исцеляет тебя и все вокруг чудесным образом. Боге, который поднимает с утра и укладывает спать глубоко за полночь. Боге, который держит твою руку, когда невыносимо больно и говорит: «И это пройдет!». Боге, который радуется каждой твоей победе. Боге, который ощутимо гладит тебя по голове, когда ты с Его помощью добился цели. Бог. Боженька. Отец. Папа…

Посиделки с Богом — Начало

Мы с Папой сидим у огня печки и пьем чай.

Он выбрал бергамотовый, я — с лимоном.

Он покачивается на кресле-качалке как тот, кто это делает уже миллионы лет (а ведь так и есть), я же сижу рядом у его ног. Как сын возле Отца.

Мы часто так сидим и общаемся.

Сегодня особый день — день интересных «серьезных» разговоров.

Папа сам по себе любит шутить и улыбаться. И у Него редко бывают «серьезные» разговоры.

Я вижу Его сияющее лицо, в котором вся любовь родителей. Я вижу красивую улыбку, как Он напевает какую-то быструю мелодию. Иногда останавливается и легонько смеется.

Он как-то не похож на тот серьезный и важный Образ, к которому мы так привыкли. Я привык, если честно. И за что долгие годы не любил Его. И потом часто за это просил прощения, отчего Он еще сильнее смеялся.

Я спросил:

— Папа, а почему Ты хочешь, чтобы я называл Тебя именно так? Или Боженька?

— Сынок родной, можешь Меня называть, как угодно. Суть от этого не поменяется. Главное — как ты чувствуешь себя в том, какое имя даешь Мне. Я знаю, что ты до сих пор дергаешься от других названий. Поэтому делай так, как тебе удобно и хочется. Я вижу как тебе радостно называть меня Боженькой. Или Боже. Или Папа. Так и делай — Мое Сердце наполняется радостью, когда Я слышу именно такое обращение. Хорошо?

— Хорошо, Пап. Но многие же говорят обращаться к Тебе только как «О Господь Всемогущий» или «Отче наш»… А уж слово «Бог» так вообще вызывает неприятные ощущения у многих. Включая меня до недавнего времени.

Папа улыбнулся, сделал глоток чая и посмотрел на огонь — поленья хорошо разгорались:

— Как я и говорил выше — у всех людей свои ощущения от каждых слов. Хотя слова есть только слова. Часто вы вносите в них не совсем то, что закладывал именно Я, но от этого мне не грустно. Нет. Просто удивительно, как мои прекрасные творения умеют красиво все изменить. И потом еще раз изменить. А потом еще раз, еще раз, еще много-много раз!

Он улыбнулся, положил кусочек сахара в чай и размешал.

Я говорил, что Папа — ужасный сластена? Нет? Ну вот. Не может без сахара пить чай. Он говорит, что жизнь должна быть сладкой даже в таких мелочах. А на мои вопросы, а как же здоровье и зубы, он всегда отмахивался, что это не имеет значения. Не радость губит тело и чувства, а ограничения.

Папа смотрел как сахар растворяется в стакане и потом продолжил:

— Я всегда был Папой всему, что есть вокруг. Красиво везде — Я не мог не стать Отцом всего этого. Само по себе как-то получилось. Я хотел почувствовать Себя еще более живым. И особенно хотел чувствовать жизнь во всем многообразии, когда продолжал себя в вас, людях. Красивые были времена, да… Тогда вас немного было, чуть-чуть на всю землю. И вы каждый день пели своими сердцами о радости вокруг, и Я ходил между вами, радовался вместе с вами. Вы еще тогда и говорить-то не могли толком. Думать думали, но о хорошем — и бегали как угорелые по полям и горам. И столько чувств было в ваших движениях! Столько жизни! Столько прекрасных образов рождали ваши мысли!

— А почему сейчас не так, Отец?

— И сейчас все так же, родной. Просто людей стало больше, а чувств об окружающей красоте меньше. Но и ты же видишь частенько по-хорошему «угорелых» людей. Они чувствами своими будоражат весь мир вокруг. И в каждом таком чувстве есть Я. В каждом таком чувстве Я как продолжение в них — как Душа. Ты же чувствуешь?

— Да, Отец, чувствую каждый день. Но таких мало что-то.

— Это как посмотреть, как посмотреть. Гораздо больше, чем тебе кажется, но и пока не так много, как было в начале. Но Я безнадежный оптимист — Я верю в людей больше, чем они в себя, в свою Душу. И пока что ни разу не ошибался в своей вере.

— А в кого ты не веришь? Есть такие?

— Нет таких, сынок. Вы все Мои дети. И Я верю в каждого из вас — Я не могу иначе. И люблю каждого так, как могу любить — красиво, тепло и бесконечно. Хоть и отворачивается кто-то от этой Любви. Мол, тяжелооо, Боже, ты любишь слишком крепкооо, слишком мноооого Твоей Любвиии.

Папа показал сценку как Он обнимает человека, а человек пытается вырваться из Его объятий, ворча и крича. Папа очень достоверно выдал безнадежный крик человека, который не хочет принимать любовь и пытается уйти от объятий, будто его в тюрьму посадили.

Я рассмеялся. Папа тот еще театрал, любит сценки разыгрывать.

— Иногда Я держу, иногда отпускаю. Чаще держу, конечно. Вот тебя держал до последнего. И ты как свинка визжал. Показать как?

— Нееет! Только не это! Я помню!

Мы рассмеялись.

Папа погладил меня по голове, отчего у меня выступили слезы умиления. Он продолжил:

— Знаешь, вы такие шебутные малыши. И иногда так грустно смотреть на то, какими глупостями вы иногда занимаетесь. Переживаете, страдаете, обижаетесь, ревнуете, и это… как его… «ненавидите». Да, тяжелое слово! И еще улыбаюсь часто, как вы это приписываете Мне. Мол, Я так заставляю вас делать. Хотя Я что-то не помню, чтобы в правилах жизни прописывал хоть какие-то страдальческие вещи и ситуации.

— А где эти правила жизни? Это заповеди, да? Как в Библии?

— Ааа, попался!

Папа неожиданно хлопнул меня по плечу, аж в глазах помутнело. Я поперхнулся, часть чая пролилась на пол. Папа щелкнул пальцами — и маленькая лужица исчезла. Папа сказал:

— Извини, я не хотел так сильно. Тоже иногда силы не рассчитываю… Нет никаких правил жизни, которые, якобы, Я устанавливал. Ну, если уж только одно «правило», хотя Я не люблю это слово, если честно. Ограничения, ограничения. Вы мастаки в этом, мои детки.

— И что это за «правило»?

— Будьте Чистой Любовью. Чистейшей.

— Это как? Звучит слишком просто. Я привык к сложностям.

— В этом и вся человеческая проблема — искать сложность там, где все просто и очевидно. Любите друг друга так, как Я люблю вас и забочусь о вас — и все будет чудесно-расчудесно. Душа раскроется, тело вернется к своему порядку, отношения будут божественными, как Я и придумывал изначально. Нет, мне очень занимательно наблюдать, какими интересными вывертами вы наполняете пространства отношений. Да-а-а, чего только не придумаете, нагромоздите, чтобы все равно в итоге придти к простоте, красоте и любви. Хотя Я изначально и знал, что человеческая Душа — самая бунтарская из всех моих продолжений. Изучить, исследовать, узнать, добраться до самой сути — Мои прекрасные творения-исследователи! Как же Я доволен вами! Даже когда вы злитесь на себя, других или на Меня — в эти моменты хочется любить вас еще больше! И люблю!

— Папа, и как Ты нас любишь?

— А вот так, родной.

И Он снова положил свою ладонь мне на плечо, но на этот раз это не было ударом, отчего я тогда запачкал свои джинсы чаем. Это было касание Божественного.

Я почувствовал, как нежность, тепло и любовь наполняет мое тело, проникает в сознание и Душу. Как Душа — эта частичка Бога во мне — наполняется томными яркими чувствами, которые просто невозможно описать. Я почувствовал, как плечи расслабляются, как тело становится легким, как мысли проясняются и… как Бог любит меня на самом деле. Чистой любовью папы к своему ребенку. Маленькому и дико непослушному ребенку.

— Спасибо, Отец. Это здорово.

— Всегда пожалуйста, малыш. Только фокус в том, что Я никогда не снимаю своих рук с твоих плеч. Но стоило Мне показать это тебе так, чтобы ты увидел — и сразу почувствовал. А сейчас закрой глаза.

Я закрыл. Чувство касания только усилилось. Стало еще теплее. Еще уютнее. Горячо-горячо, будто жар печки перешел в мое тело.

— А теперь открой глаза.

Я открыл — руки на плече уже не было, хотя я даже сейчас ощущаю касание на своем плече! Чудеса!

— Здорово!

— Вот так Я и держу вас всех. Каждого и всех вместе. Никогда не ухожу и всегда рядом. Чувствуешь?

— Да, Отец, теперь я понимаю, о чем Ты.

— Угу. Налей-ка Мне еще чайку. Уж больно вкусненько. И сахара не забудь принести, в кубиках.

…Через пару минут чашки были наполнены, одну я отдал Отцу. Он хитро улыбнулся, кинул пару кубиков и, высунув язык, стал мешать сахар.

Меня всегда удивляла такая человечность Бога в том, что он делает. Петь песенки, мешать сахар, медленно качаться на кресле, улыбаться и хихикать. Поэтому я спросил:

— Боже, а почему Ты так похож на нас? Как-то странно видеть Тебя таким, как я. Да и поведение у Тебя похоже на наше.

Боже ухмыльнулся, подкинул ложечку и поймал ее указательным и большим пальцами.

— А по чьему образу и подобию вы созданы? Для каждого из детей Я выгляжу так, как Я должен выглядеть для них. Каждый Мой ребенок — человек или зверь, не человек или не зверь — есть Подобие моего Творения. И Душа, что и есть ты, сама выбирает какую форму проявить и в какую Одежду-Образ одеться. Ты же выбрал вот это тельце. Уютно тебе?

— Ну да, как-то странно отвечать на такой вопрос.

— Вот и Мне уютно придти к тебе в таком Образе. И вообще, Я люблю одеваться по погоде. Сегодня отличная погода быть человеком, сидящим и пьющим чай.

Мы десять минут сидели молча и наслаждались тишиной между нами. Эти мгновения я вспоминаю даже чаще, чем разговоры о важных вещах. Мне всегда ощущалось после Общения с Богом, что именно в этой тишине кроются гораздо важные штуковины, чем в сотне слов и в десятках разговоров.

Похоже, Боженька разделял со мной эту точку мнения — вон как хитро улыбается, когда я поворачивался, чтобы посмотреть на Него.

Боженька поудобнее устроился на кресле и спросил:

— Я тут слышал, ты книгу начал писать? Можно почитать?

Я покраснел и смутился. Все Он знает, а я так хотел Его порадовать этой книгой после того, как напишу.

— Ммм… Можно, но я не закончил, Отец. Это был сюрприз для Тебя. Я хотел дать почитать после того, как закончу.

— Ничего страшного. Давай Я буду читать часть того, что ты написал и после по каждой из этих частей мы с тобой пообщаемся. Буквально чуть-чуть. Заодно и почувствуешь, что бы ты хотел добавить. Что скажешь?

У меня даже челюсть упала. Я и не мог представить, что так можно. Я как-то глупо закивал, отчего Отец расхохотался. Он отсмеялся и величественно произнес:

— Ты сейчас напомнил мне нашу первую встречу, от которой ты чуть в обморок не упал. Когда Я коснулся тебя настолько явно, что ты чуть не запылал свечой. А потом ты чуть ли не с молитвенным экстазом падал и говорил Мне, что с этого момента я всегда с Тобой, Господи, что никогда не предам, во Славу Твою, Отче наш… Столько было величия, гордости и удивления! Как вспомню — хохотать начинаю, хохохо!

И Он снова рассмеялся. Я рассмеялся вместе с ним и сказал:

— Да, конечно, помню! После такого Ты мне сказал, что не в церкви, в конце концов, неофициально же общаемся. В храме-то да, можно и так, а при личной встрече можно и нужно по-дружески. Я еще тогда был в полном ступоре от того, что Ты сказал, что Ты мой Друг.

— Видел бы ты свое лицо. Чуть испугался, что Душою вернешься ко Мне и снова тело выбирать придется новое. Обошлось. Да, я и Папа, и Друг, и еще много кто — помнишь, что Я тебе тогда сказал?

— Относись ко Мне как к своему лучшему другу, доверь Мне все свои тайны, открой Мне свое Сердце и никогда не закрывай — и дам тебе ключ от Счастья в Благодати энергии Моей Души… Немного пафосно было, согласись?

— Ну да, повеселился я немного, конечно. А чего нет? Зато потом легче разговор строился.

Отец убрал чай, взглянул на меня весьма внимательно и сказал:

— Так дашь почитать или нет?

— Да-да, конечно. Сейчас. Эта… Ты подожди чуток, а? Не убегай. Я сейчас найду.

Отец отвернулся, закрыл глаза и начал раскачиваться на своем кресле. Вид у Него было более чем довольный.

Мне понадобилось десять минут, чтобы найти рукопись и дать Ему в руки.

Отец пристально взглянул на оформление, оглавление и улыбнулся:

— Красота! И название… Ну, немного утрировано, но сойдет.

— Я не мог придумать ничего лучше. Могу изменить!

— Нет! Вполне-вполне, передает суть, кто тут в доме хозяин, хохохо!

Я рассмеялся. С Ним не соскучишься. Боженька продолжил:

— Ну что? Давай начнем? А там по ходу пьесы мы и поговорим чуть-чуть. Уж больно интересное чтение Меня ожидает, да?

И Он открыл рукопись на заголовке: «Первая Встреча с Боженькой»