Перекрестки. Книга вторая. Бриз перед бурей

Николай Колос

Что можно сказать про мою книгу? А вот что — пишущих много, читающих мало! Сегодня это главное. Она, как и другие миллионы экземпляров, будет лежать под завалом чуть лучших и намного худших нескончаемых мириад книг. Но! Вдруг придёт пора, и человек научится читать так, как читал его недалёкий предок. Это надежда, что вдруг придут те люди, для которых будут главным началом не деньги, а наша Великая Россия и её жизнь и чаяния. Поэтому я пишу.

Глава 3. Волнения перед дорогой

Самые большие тайны по не совсем понятным, или пока не до конца изученным законам — становятся явью! Хоть тресни! — Но то, что, кажется, было заковано в самые жёсткие рамки неразглашения, вдруг оказалось — что знает весь околоток! Весь город! Вся страна!..

Так и здесь! — Принятия решения об отъезде Наташи с детьми во Францию знало, как бы, толко три человека: Полковник Дончак, его жена — Наташа и Наташина мама. Но… двор стал жить совсем другой жизнью. Даже лошади… и те начали, совсем не по русски грести землю копытами, и аккуратнее обращаться с овсом. — Не разбрасывали его возле яслей по всей конюшне. Экономили. — Как-то вдруг… они тоже оказались воспитанней! — Если их, паче чаяния, возьмут в далёкое путешествие, то готовились не посрамить Земли Русские! —

С одной стороны похвально! С другой стороны — караул! Но… секрет, он для того и секрет, что должен быть когда то рассекреченным. Иначе — никогда не рассекреченный секрет — лишь незначительная пустота для современников, и предмет для громких открытий наших далёких наследников!

Как правило — такой секрет, прикрытый семью замками, почти всегда преступный. Но не для Великих Мира Сего, не для правителей, а для управляемых личностей! — Великие — любое преступление, хоть перед одним человеком, хоть перед всем народом, узаконивают и говорят, что в данном промежутке времени и в данных обстоятельствах, поступить нужно было именно так! А кто думает иначе — пусть назовёт свою фамилию и где он живёт! И, представляете… никто фамилию и свой адрес не называет! — Отсюда вывод — все букашки думают именно так, как думают великие! —

Это для завязки сюжета. — За маленькое отвлечение прошу прощения.

Когда полковник Дончак приехал следующий раз домой, то не успел он ещё переодеться в гражданское — его встретила вся из себя Аглая Петровна. Она, почти уже добираясь до сорока лет, так втягивала свою талию, что её бёдра и бюст оказывались на самом первом и видном месте, и выглядели весьма привлекательно. Добавьте сюда ещё откровенное декольте с маленьким, но очень рубиновым медальоном, повторяющим каждый удар её сердца мелким трепетом.

Она вначале улыбнулась, потом в мгновение ока превратила свою улыбку в печальную мину с набежавшей слезой на каждой выразительной красивой реснице, и сказала: —

— Дорогой, Василий Иванович, я так привыкла к вашей красавице жене и вашим очень милым деткам, что не знаю как я переживу расставание с ними. — Полковник был удивлён и не сразу ответил. Аглая Петровна продолжала — Надеюсь они ещё побудут хоть месяц дома, чтоб как то привыкнуть к расставанию?

— Откуда вы взяли такую ересь, Аглая Петровна? — Они пока никуда не уезжают, во всяком случае до моего отпуска… а он ещё не скоро.

— Весь двор говорит об этом, Владимир Иванович! Старший конюх приказал всем лошадям помыть и почистить гривы, столяр ремонтирует и восстанавливает позолоту на карете, сиденье оббил новой верблюжей кожей. Кто как не вы приказали сделать такие приготовления? — Полковник немного отошёл от неожиданности и ответил —

— Всё в порядке, Аглая Петровна, если моя жена с детьми куда-то уедет, то вы, если захотите, поедете вместе с ними и будете видеться ежедневно…

— Ни в коем случае, Владимир Иванович, я не могу здесь оставит вас одного на произвол судьбы — за нашими поварами нужен глаз, да глаз. —

На это полковник ничего не ответил, прошёл мимо, оставив её в растерянности.

Сердце Аглаи Петровны защемило от невнимания и запрыгало от радости — жена его, все таки, уедет. Если раньше она это подслушала, то сейчас — она это прочувствовала. Угадала по начальному удивлению своего хозяина. — Изучила ведь его.

Полковник, переодеваясь думал: « Чёрт побери! Если ремонтируют карету и чистят лошадей, то такие действия подразумевают как чрезвычайные события! Распустил я значит дворовых работников, что они не делают положенной им работы в плановой очерёдности. Неужели и в моём полку так. Следует пересмотреть свой взгляд на обыкновенные вещи».

Ужиная со своей семьёй вместе с Наташиной мамой — Ольгой, (а он в последнее время просил Нашу, чтобы её мама трапезничала вместе), Владимир Иванович спросил, ни на кого не глядя —

— Как случилось, что не прошло и недели, а все уже знают об отъезде моей семьи? Я хотел для безопасности совершить отъезд втайне, теперь придётся менять тактику. — Ответила Ольга:

— А то вы не знаете, Владимир Иванович, что Аглая Петровна всё подслушивает. Красивые женщины тоже имеют свои недостатки, или достоинства — смотря кем и с какой стороны на это смотреть. — Наташа добавила:

— Красивые розы всегда с шипами, мой дорогой муж, будьте осторожны, когда останетесь одни… без меня.

— Хорошо, я буду смотреть только на ромашки, а они быстро отцветают.

— Смотря какие! — Есть ромашки, что цветут с ранней весны, до глубокой осени… они самые опасные. — Ядовитые, в некотором понимании. — Для нас, для женщин оставляющих своих мужей даже на непродолжительное время… а я, если уеду, то неизвестно на сколько. Может оставим эту идею с отъездом, дорогой мой…

— Если всё будет хорошо, то вы вернётесь в нашу любимую Россию. Если плохо — то я приеду к вам. Оставлять всё на самотёк я не могу. Я обязан сохранить вас…

— А себя?

— И себя тоже… но как получиться. Есть долг перед Богом… какой то долг помещика перед страной, но самое главное — долг перед совестью.

— Володя, муж мой дорогой, не пугай меня!

— Не пугайся — это предварительные наброски простым карандашом по непрочной бумаге. Так что пугаться рано! Всё время в жизни происходят какие то разрушения для дальнейшего восстановления. Как показывает практика — для более совершенного восстановления. —

— Но бывают и провалы — возразила Ольга.

— Да… бывают, протяжно и тихо сказал Владимир Иванович, положил ложку и задумался.

Начинался Апрель 1916 года. Апрель в Новочеркасске прекрасная пора. Почти всё в цвету!

Владимир Иванович предложил всей семье завтра, в воскресенье пойти в новый Патриарший Вознесенский Войсковой Всеказачий Собор и заказать молебен за здравия и благополучия всей семьи.

Собор строился больше ста лет. Во время строительства он само-разрушался до основания два раза, не считая более мелких переделок. Но вот стоит… уже… больше пяти лет и радует новочеркассцев. Собор, при надобности, может поместить пять с лишним тысяч казаков. Полки, отправляющиеся на западный фронт, проходили там обязательную церковную службу.

Наташа и Ольга приняли предложение полковника на ура. Ведь это первый раз они собрались посетить собор всей семьёй. Тем более, что погода была тёплая и приятная, и можно было, не прибегая к помощи кареты, пройти вместе почти весь город. — Так сказать, совершить маленький крестовый поход. Ольга сказала —

— Прийдётся взять Аглаю Петровну с коляской для детей. Пока мы будем слушать литургию — они посидят в тени акаций. — Наташа добавила —

— По моему она оказалась после всего… сверх преданной нашей семье… возможно из за любви к вам, дорогой полковник! — И засмеялась… «Дорогой полковник» ничего не ответил. В дверь постучали… и Аглая Петровна, как здесь дежурила, просунула голову и часть оголённого плеча в раскрытый приём двери. Наташа сказала: —

— Легка на помине… — Аглая Петровна, или не услышала, но скорей проигнорировала… и глядя на полковника таинственно объявила: —

— Офицер из полиции… просит аудиенции…

— Пусть подождёт в приёмной — я пока обедаю — ответил полковник, Аглая Петровна закрыла дверь.

Ничего сверх ординарного не было, к полковнику часто обращались полицейские, удивляло лишь то, что пришли не на службу, а к нему домой.

Полковника ждал бывалый поручик. Полковник жестом руки пригласил его в кабинет.

— Я тебя слушаю, любезный, что случилось, что ты прибыл ко мне домой, а не на службу? Да ты садись… рассказывай.

— Так, Владимир Иванович, с чего бы начать?

— С самого начала… да ты не волнуйся…

— Вчера ночью в пивной полиция задержала два человека, в том числе старшину вашего полка — Петра Войцеховского.

— Подрались?

— Хуже, господин полковник…

— Вот как!

— Напились до пьяна и компаньон вашего казака, гораздо старше его, выкрикивал революционные лозунги. К ним подсел наш человек — спросил как они намерены совершить революцию в Новочеркасске? — «Если за деньги — то я тоже буду с вами» — сказал он. Тот ответил, что есть план. Они выкрадут отпрыска у местного магната, фамилию магната не назвали, получат в качестве откупных миллион, и за этот миллион. будут совершать революцию. На вопрос — как выкрадут? — Ответили. — Хозяин их оправляет во Францию… дорога длинная… где нибудь и дадут маху. Их задержали. Сидят в каталажке. Начальника полиции нет — он в Ростове на совещании у генерал-губернатора. Я решил сам провести допрос. У вашего казака нашли в кармане листовку крамольного содержания. При задержании, второго — личность устанавливаем. Он назвал себя Виктором Сидоровым. Я решил, не дожидаясь начальника, доложить вам Владимир Иванович. Явно, что речь идёт о вашей семье. Так это, или нет, но предупредить нужно —

В полковника защемило под ложечкой, но он не подал виду и ответил.

— Спасибо за предупреждение. Вознаграждение за это ты получишь.

— Служу царю и отечеству! — ответил тот. — Что прикажете делать с вашим казаком? — Второй будет сидеть до прибытия полковника.

— Старшину приведи завтра под конвоем в первой половине дня ко мне на службу. Я разберусь с ним сам. Со вторым поступай по протоколу, по уставу вашей службы. За услугу спасибо, через пятнадцать минут тебе выдадут мзду и ты свободен. —

Полицейский ушёл, а полковник остался в глубокой задумчивости. — «Какой дырявый и паскудный мир! Прошла неделя и наш разговор, наши семейные намерения, уже знает даже мой полк! Неужели кто-то и возле моей постели поставил соглядатаев?» Нужно разобраться.

Разбираться он начал с Аглаи Петровны, не откладывая в далёкий ящик. — Этим же вечером. Аглая Петровна расплакалась, клялась, готова была даже землю есть, что она ничего никому не рассказывала, хоть через дверь, проходя мимо, она и слышала отрывки об отъезде. А сама, потом, уже с уточнением слышала от старшего конюха. Поэтому он и лошадей прихорашивает… Позвали старшего конюха. Тот на вопрос ответил так: —

— Василий Иванович, это и ослу понятно. Вы приказали привести лошадей и карету в порядок, а каретник сказал, что ваша жена с детьми уезжает во францию. —

Позвали каретника. Он ответил: —

— Всё рассказала Ваша жена… но рассказала не прямо, а косвенно…

— Это как?!

— Она во первых попросила, чтоб я сиденья оббил верблюжей кожей — значит для неё. Во вторых она спросила — не треснет ли рессора, как в прошлом году, если далеко ехать? А в третих подошёл учитель француз и поведал мне, что ваша жена много расспрашивала о Франции и подробно о провинции Арли. Здесь не нужно быть сыщиком, чтоб сделать вывод. А вечером на конюшне, играя в карты, я и рассказал, что, предположительно, ваша жена собирается во Францию. Что здесь такого? — И уже через два дня я на той же конюшне узнал, что ваша жена точно собирается во Францию. Слова — «предположительно» исчезли… Я тут же поделился этой новостью с Аглаей Петровной. Она сначала заплакала, а потом порадовалась. —

Вдадимир Иванович всё это слушал и его душило зло. Потом он расхохотался.

— Ладно, иди — я это спрашивал на всякий случай. Да, мы с женой едем отдохнуть во Францию, но не в этом году. — А сам подумал: «Вот и скрой что нибудь от русского народа!.. И тот же русский народ готов выкрасть детей, чтоб получить выкуп… И тот же русский народ предупреждает об опасности… Впрочем, как и все народы мира — смотри в оба!». Все рассказы трансформируются от рассказчика до рассказчика, и приобретают вполне узнаваемую и осязаемую форму. Иногда — похожую на карикатуру, но чаще — не в бровь, а в глаз!

Значит отправку семьи во Францию нужно возложить только на собственные плечи и хорошо продумать, чтоб объявить в самый последний момент! Вот чем отличается богат и знаменит от простого народа. Не проще ли быть простым?

На следующий день два полицейские привели Старшину Петра Войцеховского в расположение полка полковника Дончака в его кабинет. Старшина был в наручниках.

— Снимите наручники и оставьте нас одних — сказал полковник.

— Хорошо, мы будем ждать в приёмной. Приказано привести на допрос и забрать обратно.

— Это как получится — сказал Дончак. — Полицейские вышли.

— Петро, ты садись. — Петро сел на против за тем же столом. Полковник помолчал, посмотрел в глаза, потом отвёл их и продолжал. — Ты знаешь… я тоже в своём роде революционер. Я совершаю революции ежедневно в том деле, чем я занимаюсь. Если бы я не совершал революции в любом начинании, я бы так не разбогател, топтался бы на месте, жил бы в застое… в эволюции. И ты не был бы в моём подчинении. Так что мы с тобой где-то коллеги. А раз мы коллеги в революционном деле, сидим как равные, в этом революционном случае, за одним столом, то может ты мне что-то расскажешь по твоему вчерашнему поступку. — Петро опустил глаза и молчал. Полковник продолжил — Революции бывают разные. Разбираться нужно. — Хорошо, ты решил отмолчаться — тогда на прочитай. — И полковник подал ему подробно описанную записку, оставленную после вчерашнего посещения офицера полиции. Петро прочитал и побледнел. Полковник спросил: —

— Ты хотел одного моего ребёнка похитить, или обоих?

— Господин полковник, это не доказуемо.

— Верно! Поэтому я доказывать не собираюсь. Для верности я их локализую от тебя, скорее тебя от них. На всякий случай… Тебя я повышаю в звании и направляю на Западный фронт. Будешь командовать такими как ты… революционерами… там где рвутся снаряды. Может будет полезно. Сейчас ты сядешь на гауптвахту не за то, что хотел совершить революцию, и не за то, что хотел похитить моих детей, а за то что напился пьяным и опозорил мундир казацкого офицера. — Через три четыре дня вас отправят на фронт. За Россию! Ещё вот что я тебе хочу сказать… — половник обернулся, открыл небольшой бар, достал неполную бутылку с коньяком, вылил её в фужер и поставил Петру. — Поправь здоровье, у тебя пост-алкогольный синдром — руки трясутся. — Петро глотнул два глотка, остальное поставил рядом и кивком головы поблагодарил полковника. — Так вот, продолжал полковник… знаешь какая между нами революционерами разница? — Я тебя за нарушение устава могу посадить на гауптвахту — ты меня не можешь, если я даже бы что-то нарушил. — Петро молчал. Полковник продолжал. — И ещё — ты бросил беременную девушку Наташу — я её взял, беременную тобой, себе в жёны и торжественно взял из роддома, в свои руки, принял фактически твоего ребёнка, его усыновил, и дал ему свою фамилию. Он получит прекрасное образование. Когда он достигнет совершеннолетия, то узнает кто его биологический отец. Наверно захочет с тобой встретится… что ты ему скажешь? — Петро взял недопитый фужер с коньяком, покрутил в руках, и выплеснул содержимое в полковника — тот успел отвернуться и с улыбкой сказал:

— Я ждал такой реакции и не обижаюсь… в подобных обстоятельствах… я, наверно, сделал бы тоже самое… если бы у меня не было других аргументов. У тебя их нет.

Полковник нажал на кнопку. Вошли два казака и увели старшину, предупредив, что если пойдёт без эксцессов — принуждающие меры не будут приняты. — Без наручников. Петро кивнул головой — соглашаясь. Он шёл подавленный… Для него было бы лучше, если бы полковник на него кричал, ещё лучше, чтоб ударил…

Потом полковник позвонил в полицию и сказал, что с арестованным старшиной будет разбираться сам. Были протесты, но путём пятиминутных переговоров — он их уладил…