Шолом-Алейхем Литература на идише. Маленькие рассказы о большом успехе

Николай Яковлевич Надеждин

Шолом-Алейхем в переводе с идиш означает «здравствуйте». Да, всего лишь приветствие. Имя Шолом взял своё родное — его назвали Шолом по древнееврейскому или Соломон на более современный манер. А псевдоним, вот это имя, которое пишется через чёрточку, он придумал сам. А так его звали Шолом Рабинович. Кстати, если бы у евреев в ходу были отчества — то его бы звали ещё и Соломон Наумович. Но это так, сведения между прочим…

7. Дюжина детей

Старший сын Рабиновичей Вевик был назван в честь деда, отца Нохума — ребе Вевика. Вевик очень гордился своим талантливым братом и в 1939 году написал книгу на идиш «Мой брат Шолом-Алейхем». Вевик Рабинович жил в Бердичеве и стал замечательным перчаточным мастером. Его женские перчатки были столь высокого качества, что экспонировались на Парижской выставке.

Особо близок Шолом-Алейхем был со своей родной сестрой Брохой. В детстве они были неразлучны. А потом Броха вышла замуж за мастерового Райзмана и переехала в Кременчуг. Броха трагически погибла во время обрушения погреба, куда она спустилась за домашними соленьями. У неё осталось пятеро детей — две дочери и три сына…

В 1872 году, когда Шолому исполнилось 13 лет, скончалась его матушка. Нохум овдовел с тремя детьми на руках. И вскоре женился во второй раз — на молодой вдове, у которой было трое собственных детей. Женщина крепкая, здоровая, мачеха Шолома во втором замужестве родила ребёнка. Потом ещё одного, и ещё. Так у Шолома появились шестеро сводных братьев и сестёр и трое чужих, ему не родных. Однако, детей, возможно, было и больше — когда Шолом покинул родительский дом, мачеха едва отняла от груди младшенького и была готова забеременеть в очередной раз.

Двенадцать детей — это по современным меркам очень много. Но известно, что трое детишек Рабиновичей умерли в младенчестве (их, умерших, тоже могло быть больше). Так детей было вовсе не дюжина, а полтора десятка или около того. Невообразимое количество. Ясное дело, что прокормить всех за счёт доходного дома и балансирующего на грани разорения магазинчика было немыслимо.