Мертворожденная. Книга первая. Пробуждение

Нина Лисова (2024)

Что делать, если темной ночью вы очнулись на кладбище в свадебном платье и совершенно не помните, кто вы и откуда там появились? Дрожа от холода, девушка проснулась рядом с могилой некой Эльвиры Гоффман, а рядом лежала лишь записка: «Ты умерла, и если хочешь продолжать ходить по бренной земле, приходи в ближайшие сутки по этом адресу». И теперь ей необходимо добраться до указанного места, чтобы открыть про себя малоприятную тайну: она — Мертворожденная.

Глава 2 «Опиум для никого»

В Александровске водитель высадил меня в нескольких кварталах от нужного места. Он пытался узнать мой номер телефона, чтобы удостовериться позже, что со мной все хорошо, но номер я не сказала. Во-первых, потому что сама не знала. Во-вторых, не видела смысла. Может я вообще сегодня умру окончательно, кто знает, а зачем расстраивать хорошего человека? Я вышла из машины, искренне поблагодарив мужчину за помощь, и сверяясь с навигатором на телефоне принялась искать нужное место. И наконец, найдя его, я подумала, что кто-то жестко разыграл меня. Я стояла у ворот церкви, не зная, что делать дальше. Рядом со мной прошла бабулька в платочке, и с подозрением глянула на меня. Чувствую, дай ей волю, погнали бы меня отсюда поганой метлой. Но у бабки судя по всему, таких полномочий не было, и она прошла мимо, бурча что-то себе под нос. Немного постояв у ворот, я все же решилась и прошла внутрь. И что я буду здесь искать, или кого? Тут, из церкви вышел батюшка, сурово глянул на меня, и сказал:

— Добралась? Долго ты, я уж думал не успеешь. Пошли.

Он спустился по ступенькам и пошёл вглубь двора, к одноэтажному зданию. Я пошла за ним, искренне сомневаясь в своей вменяемости и в реальности происходящего. Поп завел меня в дом закрыл дверь на замок, а потом прошел в комнату и сел за стол. Покопавшись в ящике стола, он достал из него жуткого вида книгу, потрепанную и старую, и принялся тщательно в ней что-то записывать.

— Так, — окончив сказал он, — Гоффман Эльвира Константиновна, на момент смерти тридцать лет. Мертвородилась десятого сентября, все верно?

— Н-наверно. — запинаясь сказала я.

— Всё, записал тебя, можешь идти.

— К-куда? — с возрастающим страхом переспросила я.

— Куда? Куда тебя черти твои пошлют! — разозлился батюшка. — Иди с глаз моих!

Я растерянно смотрела на него, потом развернулась к двери и спросила:

— Вы мне откроете?

Поп подошел ко двери, открыл замок, и развернулся, стараясь не смотреть мне в глаза.

— Спасибо. — поблагодарила я и взялась за ручку.

— Погоди, взгляд у тебя вроде не злющий пока, обычно тут такие приходят… — Батюшка горько вздохнул, посмотрел на меня и сказал, — пойдем сядем.

Мы сели за стол, батюшка на свое место, я напротив него.

— Ты как, уже чувствуешь темные силы в себе? — спросил он.

— Темные силы? — удивилась я.

— Злобу неудержимую чувствуешь или лютость какую?

— Неудержимый голод чувствую. — попыталась отшутиться я.

Батюшка удивленно посмотрел на меня.

— Объясните мне уже, что происходит?

— Расскажи, что ты помнишь? — вопросом на вопрос ответил батюшка.

— Очнулась на кладбище, довела какого-то мужичка до обморока, забрала его телефон и куртку, потом письмо нашла около могилы, на котором адрес был написан, ну и приехала сюда на попутке.

— Долго мужчина в обмороке был?

— Да минут пять-десять, точно не помню.

— Наверное, поэтому пока не чувствуешь лютость, сытая еще.

— Сытая чем? — удивилась я.

Батюшка вздохнул и отвел глаза, потом аккуратно похлопал по книге и сказал:

— Эта летопись лишь одна из многих, десятки были до нее, и, к сожалению, страшно представить сколько будет после. Всякие черти, бесы или мертворожденные, вроде тебя, должны быть записаны у нас в течение суток после появления в нашей области, в других областях другие книги, и другие летописцы. Меня зовут отец Сергий, я уже почти тридцать лет эту летопись пишу, кого только не видел в этой комнате… — отец Сергий горько вздохнул.

— А кто такие мертворожденные? — спросила я.

— Твои коллеги тебе объяснят точно. Я только знаю, что нечисть вы. И быть вас на свете не должно бы вовсе, всю душу из простых людей выжимаете, жизни не даете. И беды все от вас, как бы мир очистился если… — отец Сергий снова замолчал, уйдя в свои мысли.

— А что будет с теми, кто не придет и не запишется в летопись? — спросила я, прервав молчание.

— Для таких у нас специальная служба есть, УНН, называется, то есть Учет нелетописных нечистей. У них приборы разные есть, исследуют, если где-то стало слишком много горя происходить — значит нечисть лишняя там затесалась, ну или своя разбушевалась. Если оказывается, что своя разбушевалась, тогда зовут УЛН, они с летописными вопрос решают. Если находят нечисть, которой в летописи нет, то…Тут дверь распахнулась и в домик зашел красивый молодой мужчина лет тридцати, одетый в рясу. Не обращая внимания на отца Сергия, он посмотрел на меня и спросил:

— Записалась уже?

— Вроде да. — неуверенно ответила я, посмотрев на отца Сергия, тот лишь хмурился, глядя на вошедшего мужчину.

— Потопали, чего сидеть тут.

Я снова посмотрела на отца Сергия, тот кивнул мне и сказал:

— Иди, несчастное дитя.

Я вышла вслед за мужчиной, тот с интересом посмотрел на меня и спросил:

— Как самочувствие?

— Хорошо.

— Хорошо? — с улыбкой растянул мужчина и захихикал. Несмотря на то, что он непрестанно улыбался мне, мужчина не вызывал у меня никакого доверия, скорее наоборот, едва преодолимое желание убежать от него подальше. Видимо моя настороженность читалась во взгляде, потому что мужчина сказал, — Да ты расслабься, я знаю, что мой прекрасный лик вызывает у тебя стаю бабочек в животе, но ими займемся чуть позже. — мужчина вновь премерзко захихикал.

С чего он сделал такой вывод было совершенно непонятно, но выглядел он весьма уверенным в себе. Мы вышли за ворота церкви, прошли квартал, и остановилась у самого странного здания, которое я видела в своей жизнь. Трехэтажное нечто, совершенно непонятной архитектуры, со статуями в виде крылатых чертей и страдающих грешников, обнесенное железным забором с пиками, вызывало одновременно страх и отвращение.

— Чувствуй себя как дома. — улыбнулся мужчина, отворяя ворота.

Мы прошли во двор, а затем поднялись по высоким ступеням здания. Внутреннее содержание строения полностью советовало внешнему облику, высокие окна задрапированы темными шторами, странные картины висели на стенах и жуткие скульптуры стояли в холле, а я почувствовала ещё больший холод.

— Вот это наше пристанище, — обвел мужчина холл рукой, — потом сама разберёшься где и что, а пока пройдем на кухню, поешь там, а заодно поболтаем.

Мы разулись и прошли на большую и светлую кухню. Она резко контрастировала с мрачным коридором. Мужчина сделал кофе и нарезал бутерброд, а я спросила:

— Как вас зовут?

— А как тебе нравится? — подмигнул мне тот. — То личико, которое ты видишь на мне, это лицо человека, которого ты любила в своей прежней жизни. Ты ведь не помнишь ни его, ни как его зовут? — мужчина снова захихикал. — Это мое изобретение, хоть ты и не помнишь ничего, но где-то далеко внутри твоя растрёпанная душа, от которой скоро ничего не останется, все равно хранит память. И благодаря этому у меня быстрее получается перейти к более доверительным отношениям, ты же понимаешь, о чем я? — и снова этот мерзкий смех.

— И все же, как вас называть?

— Во-первых, перестань мне выкать, а во-вторых, имя, которое мне дала матушка триста лет тому назад, сегодня не очень актуально, хотя насчет сегодня и не знаю, человеческих личинок сейчас, как только не называют. Короче, последние сто лет меня называют просто Рем.

— Рем?

— Ну, да. Сокращенно от сочетания революция мировая.

— Не самое современное имя. — тактично заметила я.

— Так я человек старый, за всеми новшествами не успеваю. Что мне, после каждого переворота имя менять?

Рем поставил рядом вкусно пахнущий кофе и тарелку с горячим бутербродом:

— Стоп, не ешь, сейчас одну штучку дам тебе, а потом запьешь. — Рем вытащил из кармана пробирку с темной жидкостью и дал мне. — Только залпом пей, а то на вкус эссенция малоприятная.

— Что это? — спросила я.

— Да тут целый коктейль: ненависть, обида, злость, обреченность, безответная любовь — и это только основные ингредиенты.

— И зачем мне это пить?

— Можешь и не пить. Тогда, наш батюшка зря записывал тебя в свою книженцию, потому что эту ночь ты не переживешь.

Я взяла пробирку в руки, подумала несколько секунд, и выпила залпом. Вкус был препротивный, словно всевозможные гадости мира смешали в одном растворе. Я проглотила эссенцию, и тут, преследовавший меня холод исчез, а тело окутало приятное тепло.

— Класс, правда? — искоркой в глазах спросил Рем. — и злость, и холод куда-то подевались? Хорошо стало?

— Хорошо. — согласилась я, не став уточнять по поводу злости, которой у меня и не было.

— Теперь ты в наших рядах, поздравляю! Испив раз людское горе, уже невозможно никогда забыть это ощущение. Хотя, у тебя выбора не было, верно? — подмигнул Рем. — Правда, часто от меня такой благотворительности не жди, дальше сама себе будешь эссенцию добывать, а половиной со мной делиться.

— Хорошо. — согласилась я.

— Хорошо, — передразнил меня Рем, — и ты даже не спросишь меня, как и что?

— А зачем? — удивилась я. — Если ты будешь забирать у меня половину, значит, тебе эта эссенция нужна не меньше моего. Поэтому, ты и сам все мне расскажешь.

Рем откинул голову и расхохотался, на этот раз искренне и задорно. Я же, пила вкуснейший кофе и рассматривала обстановку. Ощущение, что я каким-то образом попала в сон одного из персонажей «Палаты № 6» не пропало, но я пыталась вникнуть в происходящее. Значит, я умерла, кем я была, и чем жила не помню, а единственное, что мне сейчас более-менее понятно это то, что я должна выпивать некую неизвестную и мерзкую эссенцию, чтобы поддерживать жизнь. Супер.

Я доела бутерброд и допила капучино. Рем встал:

— Пойдем, покажу тебе самое интересное.

Из вполне себе уютной кухни мы вышли холл, и он больше не казался мне таким уж мрачным и холодным, скорее, готически притягательным. Мы поднялись по лестнице на третий этаж, прошли вглубь коридора и Рем достал из кармана ключ. Дверь комнаты словно переделали из двери банковского сейфа, Рем сказал:

— Это только для подстраховки, без моего разрешения никто в эту комнату проникнуть не сможет. Так что, если у тебя в голове какая плохая мыслишка появится, ты её лучше прогони, а то… Ты же понимаешь, о чем я?

— Пока нет, но чувствую мне недолго ходить в неведении.

Рем открыл дверь и пропустил меня в комнату. Та выглядела словно кадр из мистического хоррора: вся комната была уставлена шкафами с фарфоровыми куклами, куклы были совершенно разные: как классические красавицы, так и уродливые монстры. Краем глаза в этой пестроте мне показалось, что я увидела подобие фарфоровой старушки с седыми волосами. Но ужаса нагоняли не только куклы. У каждой изо рта торчали трубки, кончик которых был опущен в чаши, стоящие рядом, в которых находилась темная эссенция вроде той, что дал выпить Рем. Какие-то чаши были заполнены почти до краев, какие-то и вовсе пустовали.

— Для нас — это все. — сказал Рем, торжественно обводя рукой комнату. — Это та сила, благодаря которой мы живем, а не просто существуем как отребье в виде комочков боли и холода. Много веков назад, наш Создатель придумал для нас эту величайшую силу, и до сих пор мы выживаем благодаря ей. До появления Создателя, мы скитались, мучились, боялись, терпели, а сейчас, посмотри, люди сами дают нам силу и власть, благодаря которой мы находимся на вершине пищевой цепочки.

— А при чем тут пищевая цепочка? Это же просто какая-то мутная дрянь, вытекающая из кукол, какое отношение она имеет к людям?

— Это не просто дрянь, это — энергия в чистом виде. Эссенция, кукла — это просто образы, которые породил Создатель, чтобы сделать энергию для нас, простых исполнителей, понятной и осязаемой. Но вся эта энергия — плоды наших усилий. Её мы выжимаем из людей, чтобы жить и подстраивать мир под себя. Каждая кукла — символизирует мертворожденную в моем подчинении, в ней вся сила, которую получает мертворожденная, и которую кукла превращает в эссенцию.

— Что будет, если разбить куклу?

— Ничего. — хмыкнул Рем. — Нет, ты конечно можешь попробовать, но лучше не нужно. Кукла лишь образ, который придумал создатель, она появляется с рождением мертворожденной и исчезает тогда, когда та умирает навечно. Сначала разбивается чаша, а потом кукла. Приходилось несколько раз наблюдать за процессом.

— Как мертворожденные получают энергию, которую кукла превращает в эссенцию?

— Все просто до глупости. Ты знаешь, какие самые сильные человеческие эмоции?

— Счастье?

— Счастье? — рассмеялся Рем. — Гнев, страх, злость, ярость — никакое счастье никогда не сравнится по силе с этими чувствами! И чем больше получается добиться от этих чувств, тем полнее заполняется ваша чаша, тем больше человек вам отдает своих сил. Лучшие из вас могут выпить человека до дна, полностью забрав себе его силу, но даже выпивая человека понемногу, мы можем жить полноценно: не стареть, иметь физическую силу не сравнимую ни с каким человеком, внушать людям нужные нам мысли и эмоции, и жить вечно.

— А что будет если не пить эссенцию?

— Ты вообще можешь её не пить, достаточно получать энергию напрямую. Но с помощью нашего Создателя мы можем делать запасы или делиться с нуждающимися, например, такими, какой ты сегодня была.

— А если бы я не выпила? Умерла через сутки?

— Сутки — это относительно, все по-разному. Был как-то случай у меня, задержался я у одной знакомой немного, ты понимаешь, о чем я… И не выкопал вовремя девчонку. Даже суток с похорон не прошло, а она очнулась в гробу, вылезти самой сил не хватило, ну и когда я раскопал её она уже всё… Закопал обратно. Слабенькая была. Другой случай был, на кладбище я-то вовремя пришел, а она уже сама вылезла и шлялась где-то. Пока нашли ещё неделя прошла, ух, а она злющая была, ну и уники, это те, которые учет нелетописных тварей ведут, её того… По закону должна была в летопись быть вписана в течение суток после пробуждения, а то, что она знать об этом законе не могла никого не волнует. Как говорится, дура лекс.

— Ты же сказал, что мы бессмертные?

— Практически. С некоторыми упущениями. Против огня мы бессильны, чем пользовалась в свое время инквизиция. Пока пробудившийся не наполнит первый раз свою чашу силой, причем концентрированной, как в эссенции, он уязвим. Нет, убить его нельзя, но злость начинает разрывать изнутри, разрушая без того пустую чашу, и убивая проснувшегося. С тем, кто уже испил силы это не работает. Даже если чаша опустеет, он будет жить, правда жизнью это назвать сложно, он будет существовать, раздираемый своей злобой и яростью по отношению ко всем, словно сумасшедший будет биться в своей агонии, пока не смирится и не превратится в кусок еле живой плоти, у которой даже нет сил поднять руку. Раньше мертворожденные были такими, даже эпидемии и войны не могли избавить от постоянного чувства голода. А сейчас — одно раздолье. Люди стали изнеженные, ты ему на пальчик в метро наступишь, он внутри уже кипит от ярости, а ты стоишь, кайфуешь, пьешь его силу. Малость конечно, но то тут, то там, уже приятно. А наши девочки, как только не изощряются, такие Санта-Барбары устраивают! Целые семьи под ноль выжимают.

— А ты как изощряешься?

— А я никак. Я уже столько живу, что сижу на проценте. Руковожу этим домиком и этой областью, слежу за своими девочками, и получаю удовольствие от жизни.

— Типа сутенера?

— Типа него. Только то, что отдают моим девочкам люди, гораздо важнее денег. Хотя и денег у нас достаточно. Ну как, разобралась немного, как у нас каша варится?

— Немного.

— Ну отлично, пойдем.

Мы спустились на второй этаж, в коридоре было около шести дверей, Рем открыл одну из них и сказал:

— Располагайся, теперь это твоя. — я прошла в уютную комнату, отделанную в стиле шика девяностых годов, а Рем добавил, — Знаю, это совсем не хоромы, но это так, на первое время. Большинство пробудившихся съезжают через пару месяцев, как наберутся опыта и найдут хороший доход. А там уже живут как хотят. Главное, чтобы мне процентик капал.

— А ты где живешь?

— Наверху. Там у меня своя уютная коморка, мне из этого дома особо никуда не деться, должность у меня административная, руководящая. Я то здесь, то в церкви, слежу за нашим батюшкой, чтобы пакостей не наделал нам. Меня и пристроили туда для дипломатических целей, хоть батюшка мне не особенно рад. Но у него тоже указание свыше, терпеть меня, вот он и не возмущается. Ладно, отдыхай пока, переваривай все потихоньку, а завтра на чистую голову ещё поговорим. А то у меня ещё дел сегодня куча, не до разговоров с тобой. Ужин в холодильнике найдешь, а в шкафу есть одежда. Не переживай, все новое и чистое. Я поздно приду, заранее сладких снов. Хотя, если хочешь, чтобы они стали ещё слаще я могу и остаться, ты же понимаешь, о чем я? — хмыкнул Рем, сказав надоевшую мне присказку.

— Нет-нет, я лучше сама буду ответственна за свои сны, спасибо. — ответила я и вытолкала его в коридор.