На сцене – ведьма Марьяна

Ольга Васильевна Чемерская (2023)

Марьяны долго не было в родном селе, и, вернувшись, она поняла, что здесь совершенно ничего не изменилось. Её магические способности по-прежнему необходимы односельчанам. Кто ещё, если ни она, потомственная ведьма, сможет справиться с духами, проклятиями и нежитью разного толка? Избавить от вечный мук навьи, вернуть потерянную душу жене ольгинского миллионера, побывать в логове Карачуна и, конечно, разгадать все тайны Ольгинки.Более тридцати историй: мрачных, сентиментальных и захватывающих из жизни Марьяны познакомят вас с традиционными славянскими верованиями, а также окунут в мир собственных фантазий автора на тему славянской мистики.

Белая, Ве́щица пришла

История эта давняя. Такая давняя, что и забылась уже. Лишь отголоски её витают в пепле горящих деревень.

Жил в одной такой деревне Микула. Сколько лет жил — неведомо. Знали про него, что пришел Микула в селенье давным-давно, да так и остался.

Никто не знал, откуда пришел Микула. Ни рода его, ни племени, но ходил он всегда в плаще из крапивы, не снимая. Что бы не происходило, из дому без плаща не ногой. Такая вот в мужике причуда была. А людям говорил, что духом слаб и крапива его якобы от нечистой силы бережёт. Не врал в каком-то смысле.

Подросло с тех пор у Микулы три сына и три дочери. Все детки были или женаты, или уже на выданье. Незамужней оставалась Глаша. Средненькая. А не женатым Богдан был — младший сынок.

Деревня эта стояла на отшибе и славилась в округе своими долгожителями. Микуле по осени стукнуло сто лет. Жене его, Акулине, шестьдесят. Младшенького она родила уже в сорок два годка. Хороший парнишка. И все люди в деревне были им под стать. Что и говорить, счастливые времена!

Каждая из его дочерей на восемнадцатилетие плела отцу новый плащ. Да, голыми руками. Да с полнолуния до полнолуния, вплетая в крапиву красную нитку. Только тогда он считался действенным. Но только не подумайте, что мука адская — плести из крапивы. Микула дочек любил. Крапивку ту сушили, мяли в мешках, а потом чесали и пряли. Ткань получалась гладкой и блестящей, словно шёлк из китайской земли доставленный. Ну, или почти…

Поговаривали, что Микуле даже не сто, а все двести лет, а прячется он от самой Смерти…

* * *

В тот год стояла яркая, нарядная осень. На полях созрела рожь и ячмень, косьбу укладывали в высокие стога, в поле и на дворах. Лук сплетали в длинные косы. Женщины отбеливали лён у реки. Бабье лето было в самом разгаре!

Женщины своё дело сделали: рожь пожали, в стожки уложили. В поле теперь трудились одни мужчины. И вот однажды среди снопов в поле появилась краса-девица. Прошлась она средь мужиков, и у всех челюсти так и поползли вниз. Фигурка точёная, коса, словно пук соломенный, полные икры и глаза чёрные как смоль.

Богдашка, Микулы сынок так в сноп свой и присел. А она знай себе плывёт легкой ладьёй по полю и, ни слова не говоря, сворачивает к домику на опушке.

Дом тот давно пустовал и вот-вот мог развалиться. Не могли молодые парни позволить такой девке-красе в развалюхе ютиться. Собрали инструмент и в три дня общими усилиями хату починили.

А незнакомка только бровью повела одобрительно. Молоком напоила с хлебом и свежим медком. Смотрит, на губах улыбка играет, а сама помалкивает.

— Как зовут тебя, девица и чья ты будешь? — осмелился спросить её молодой мужчина, женатый уж третий год. Гаврила. Взгляд от неё отвести не мог весь день, косился, а в глаза глянуть страшно. Чувствует, что пропал.

Смеётся ему в лицо незнакомка и отвечает:

— Скоро я скажу своё имя. А пока это секрет. И стар, и млад за мной пойдёт. Стоит лишь пальцем поманить. Но тебя среди них не будет…

— Как ты можешь быть для всех? Выбери одного, или мы за тебя драться будем. Устроим состязание!? Кто победит, тот тебя в жёны и возьмёт, — выскочил вперёд разгоряченный Богдан.

Смеется красавица:

— Здорово вы это за меня решили.

Смеётся, а сама на Богдана поглядывает.

«Хорош парнишка: высокий, плечи широченные, губы, словно вишни спелые, руки сильные. Шея белая, на щеках румянец играет… А что, если… его попросить у Микулы? Отдаст ли?».

Возвратились мужики по домам. Рассказывают. А бабам интересно.

Стали они по одной ходить, смотреть на пришлую красавицу. Девчонки стайками, жёны с гостинцами. Тут уж и старухи не выдержали…

Девушки, краснея, болтали, что в избушке красивый парень поселился. Бабы постарше, что зрелый муж. Третьи, такие как бабка Гаврилы, старуха Аглая, пряча глаза и вовсе крестясь, убежала из избушки со страху, под гогот нагловатых парней:

— Что, бабуся, краса глаза жжет?

— Белая пришла! Ве́щица пришла, — шептала Аглая под нос. А возвратившись домой, голосом дрожащим сына поучать стала:

— Уходи, сынок, из деревни. Собирай жену, деток и уходи. Это Смерть в деревню пришла!

— Да ну тебя, мама… как такая красавица может смертию быть? Смерть — она ж старуха с косой…

— Э, нет… По крылечку она молодухой идёт, по новым сеням — красно-девицей. Пред другими, то волхвом, то удалым добрым молодцем: лик её меняется для того, кто на неё посмотрит.

Испугался Гаврила и на следующий же день с телегой добра ушёл к тёще в соседнюю деревню.

Вслед за ним и другие бабками наученные, по-тихому, никому ничего не сказывая, покинули деревню в предрассветные часы. А слухи о красавице всё кругами вокруг Микулы ходили…

— Может, и мне сходить на красавицу посмотреть? — спросила мужа Акулина. Доселе он её не пускал, и она томилась в неведении. Много ли в деревне новостей да развлечений? А тут вся деревня на ушах по этой девице…

— Мам, там же не девица, там юноша… а ладный какой… — зарумянилась Глаша.

— Могёт, там целое семейство поселилось? — предположила Акулина. Уж больно разброд в деревенских большой: и парень, и девушка, и богатырь — кого только там не видели.

— Не ходи. Что-то мне ента странная семейка не нравится, — Микула присел на лавку. — Богдашка-то где?

— Торчит там денно и нощно! Уведёт его… старуха с косой… — ворчала себе под нос бабушка у печки, мать Акулины.

— Бабуль! Там же парень молодой. Сказываю… Таких красавцев я в нашей деревне и не видывала! Коли не женатый… сосватай меня, батенька! Сходи! — умоляла его Глаша, кидаясь с мольбой прямо под ноги. Но Микула сидел мрачен, как ноябрьская туча. Чуял он неладное. Особенно после слов старой бабушки. А то, что Богдашка младшенький его у той крали лапти протирает, ещё больше взволновало. Накинув плащ из крапивы, ступил Микула за порог, но на полпути остановился. Снял его, повесил на забор и лишь тогда уверенно дальше зашагал.

А уже вечерело… ветер поднялся, вороны кричат, собаки всполошились, воют… Распахнул Микула дверь избы без стука, смотрит, а Богдан у ног красавицы сидит, голову на колени положил, а руками бёдра её удерживает.

— Поди вон! — прикрикнул Микула, глядя на сынка. Узнал он в девице старую знакомую — Cмepть. Богдан вышел из дома, а когда закрыл дверь, Смерть заговорила:

— Что ж ты так кричишь? Мне твой парень шибко глянется. Долго ты припеваючи жил-поживал: отдай его мне теперь… да ещё сто лет живи…

— Пожил я своё. Да и пора ответ держать…

— Пора, говоришь, пожил? Тебе ли сроки указывать? Твой грех уже давно на детях лежит! Ешо до их рождения! — крикнула девица. — Думаешь, так просто — смерть обойти?

— Я тебе тогда дорогую цену заплатил!

Засмеялась Ве́щица.

— Так ли был дар твой дорог? Сперва по праву старшего, невесту у брата отнял. А когда та себя порешила от горя, жизнь её на братову поменял! В итоге мне оба достались! — смеялась она. — Такой ценой выхлопотал себе долголетие? Ааааа… ещё ты у меня нитку обереговую с запястья снял. Памятную. Вот разозлил ты меня! Она-то тебя и хранила все эти годы. Всё! — громовым голосом протрубила она. — Или всё ж теперь на сынка свою жизнь выменяешь?

— Нет, нет… умоляю! Забери только меня! Меня одного!

— Не всё в моей власти. У каждого есть судьба. Она красной нитью вьется по жизни, пока не развяжется. А я пришла лишь напомнить, да урожай собрать… — сказала Смерть и села на лавку. За окном завыло, затрещало, Богдан в дом заскочил да и застыл.

Вышла Смерть, а они не смогли с места сдвинуться ни Микула, ни сын его. Сверкнула молния во всё небо, и где-то в деревне, там, куда ударил столб молнии, занялся огонь. Ветер выл, сгибая деревья до земли. Снопы поднимались в воздух и летали по деревне большими огненными драконами, несущими Смерть. Где они падали — загорался новый дом. К утру почти вся деревня выгорела.

А домишко, в котором Смерть поселилась, нашли разрушенным — сосна лежала аккурат поперёк горницы, а под ней — Микула.

Пожар охватил не только деревню да тайгу поблизости. Уйму бед причинил. Мало кто уцелел после той ночки. Из семьи Микулы один только Богдан живёхонек остался. Очнулся он под плащом из крапивы с вплетённой в ткань красной нитью и пошёл по горящей деревне бродить. Кого из огня вытащит, козу или коня из стайки выведет, пока к дому родному не вышел. А там уже и не дом — костровище…

Ушёл парень из деревни и стал вечным странником. Мало чего? Может, и правда он теперь на себе батькин грех несёт?