Полынь скитаний

Ольга Рожнёва, 2021

Новая повесть Ольги Рожнёвой посвящена широкому периоду в мировой истории – 1904 –1955 годам. Вместе с главной героиней Ритой читатель пройдет через горнило испытаний и переживет все, что выпало на долю белоэмигрантов. События книги развиваются на фоне революций, мировых войн, крушений государственных режимов, столкновений культур в тихой Кульдже, свободном Шанхае, опасном филиппинском острове Тубабао, неизвестном Парагвае, процветающем Буэнос-Айресе. Через безверие и ожесточение, чувство мести и ненависти героиня проделает сложный путь к обретению себя и прощению, в чем ей верным путеводителем окажется святитель Иоанн Шанхайский.

Руссейший облик Харбина

Григорий Михайлович провел свое детство и юность в Харбине. Его мама, Анна Евдокимовна, окончила фельдшерско-акушерские курсы и работала в харбинской больнице акушеркой, а папа, Михаил Потапович, служил на КВЖД.

Григорий часто рассказывал молодой жене о своем родном городе, и Верочка полюбила Харбин заочно. Она родилась в Синьцзяне, но росла на сказках Пушкина, романах Достоевского и всегда знала, что Родина ее семьи — Россия. А Григорий рассказывал о Харбине как об удивительном мире, хранящем былую Россию, какой была она до революции, какой знали ее родители Верочки. Действительно, уникальный Харбин сохранял островок прежней дореволюционной России с ее обычаями и традициями, православной верой и идеалом служения Отчизне.

Харбин — русский город в Китае

Архиепископ Венский и Австрийский Нафанаил (Львов), выпускник Харбинского реального училища, в юности — рабочий на КВЖД, позднее келейник знаменитого архиепископа Нестора (Анисимова), настоятель церкви и законоучитель в детском приюте при Доме милосердия в Харбине, сказал: «Милостью Божией Харбин на четверть века продолжил нормальную дореволюционную русскую жизнь».

Поэт Михаил Шмейссер^[18] писал в те годы о Харбине:

Грустим по Северной Пальмире,

Но грусть о ней не так сильна,

Когда с изгнаньем горьким мирит

Руссейший облик Харбина.

Верочка слушала рассказ мужа и поначалу недоумевала:

— Как же могли построить русский город в Китае?

И Григорий рассказывал о том, что знал с детства. Как подписали Россия и Китай в конце девятнадцатого века договор о строительстве Китайско-Восточной железной дороги, как постепенно стала КВЖД крупнейшим русским предприятием в Маньчжурии, и десятки тысяч русских приехали сюда на работу. Рассказывал, как на месте пересечения железной дорогой реки Сунхуацзян русские возвели мост и стали называть реку Сунгари. Маленькой китайской деревушке Хаобин у моста суждено было стать Харбином — городом русских железнодорожников. Согласно договору, Россия не могла вводить в Маньчжурию регулярные войска, и безопасность обеспечивала охранная стража КВЖД: пять конных сотен, две из которых были кубанские казаки.

В новый город потянулись русские купцы, предприниматели, крестьяне и прочие сословия. Первоначально состоящий из палаток и наспех сколоченных бараков, Харбин быстро рос. После крушения Белого движения здесь нашли прибежище белые офицеры и казаки со своими семьями, после начала коллективизации сюда бежали русские крестьяне. В 1924 году здесь жили сто тысяч русских. Управлял Харбином русский муниципалитет, который не зависел от китайских властей. В городе выходила белоэмигрантская пресса — других газет здесь не было.

Управляющий КВЖД, генерал-лейтенант Дмитрий Леонидович Хорват, любимец харбинцев, после революции один из лидеров Белого движения на Дальнем Востоке и соратник Колчака, стоял во главе управления огромной территорией полосы отчуждения железной дороги с 1903 по 1920 год. В годы его управления КВЖД Харбин процветал и часто в шутку назывался по имени генерала «счастливой благословенной Хорватией». В 1920 году Хорват с семьей уехал в Пекин и, благодаря своему огромному авторитету, сделал еще много доброго для гонимых соотечественников.

Верочка задумчиво спрашивала:

— А чем занимаются люди в Харбине, кроме обслуживания железной дороги?

Григорий с воодушевлением перечислял:

— Да у нас там видимо-невидимо всяких предприятий и цехов! Загибай пальчики: котельный цех, механический, кузнечно-литейный, вагонно-пассажирский, вагонно-товарный, электрическая станция, лесопильный завод, угольные шахты! Телеграф, автоматическая телефонная сеть, мощная типография, метеорологическая станция!

— Гришенька, я уже со счета сбилась!

— Магазины и пункты торговли мехом, шесть высших учебных заведений и около двадцати православных храмов. Вот что такое Харбин! А, чуть не забыл: у нас там есть два цирка: Боровского, с дрессированными лошадками, и циркового товарищества Дорес. Есть свой синематограф — самый первый, «Иллюзион» Финкельштейна, работает с 1906 года.

— Что это такое, Гришенька?

— Это такие движущиеся фотографии, живые фотографии. Ты сидишь, смотришь — и прямо на тебя едет поезд или идут люди… Я смотрел «Путешествие на Луну» Жоржа Мельеса. Просто поразительно… А еще у нас там свой симфонический оркестр, опера, оперетта, драматический театр! И балет, Верочка! Балет, которым руководят артисты Императорского московского балета, воспитанники Мариинского театра! Ты когда-нибудь была в цирке? Балет видела?

Вера Константиновна печально опускала голову: о таких чудесах она только слышала от родителей.

— Не печалься, солнышко мое! У нас с тобой все впереди! Мы с тобой поедем в Харбин, и я поведу тебя на балет, и в театр, и в синематограф мы тоже с тобой пойдем. И там нет никакой революции, никаких красных… А еще мы с тобой проедем по всем станциям нашей железной дороги, посмотрим каждую, пройдем по железнодорожным буфетам и попробуем все самое вкусное!

— Почему по буфетам? И что там дают?

— О, Верочка, буфеты КВЖД пользуются большой славой! В пассажирских поездах до последнего времени не было вагонов-ресторанов, и наши любители вкусно поесть отлично знали, где что продают! Мы с папой ездили на осмотр станций и ходили во все эти буфеты. Знали, что в буфете станции Дуйциньшань можно попробовать вкусные блинчатые пирожки, на станции Аньда — свежайшие молочные продукты, на Цицикар — сахарные арбузы, на Чжаланьтунь — удивительные борщи… На Яомынь папа покупал птичьи потроха, тут их покупали мешками, а также кур, гусей, уток… Южная линия снабжала фруктами, Восточная — ягодами и отличным пивом.

— Дорогой, не перекусить ли нам? Что-то аппетит разыгрался…

— Я не прочь… А какой вкусный хлеб пекли в наших харбинских пекарнях, Верочка! Помню, мама отправляла меня за круглым ситным хлебом и московским калачом, я шел и издалека начинал принюхиваться: чудесный запах разносился за несколько кварталов! Зайдешь — и глаза разбегаются: ржаной круглый с поджаренной корочкой, сайки французские с хрустящей корочкой, витушки сладкие, жулики, бублики, сушки, баранки…

— Все, Гришенька, хватит, я уже сильно есть захотела! Все это мы попробуем, когда приедем в твой город, а пока — давай есть лапшу.

И вот молодые ели китайскую лапшу и тофу и мечтали, как уедут они в русский город на китайской земле. По вечерам, перед сном, любимым Верочкиным развлечением стали рассказы мужа о Харбине.

Харбин. Центральная часть города

— На Рождество у нас в Железнодорожном собрании всегда устраивали маскарады, и все веселились от души, маски карнавальные мастерили… Само здание собрания просто завораживает своей красотой, словно попадаешь в сказку! Лепные потолки, залы нарядные — и море, море света… А какие там балы бывали!

— Гришенька, а еще?

— На санях катались… Вот приедем в Харбин и, если дело будет зимой, обязательно пойдем с тобой кататься по Сунгари на санях.

— По реке?! На лошадках?

— Нет, санями правят саночники-китайцы — они так, знаешь, отталкиваются ото льда длинным багром, острым на конце. Сани называются «толкай-толкай» и бывают деревянными, обитыми коврами, с металлическими полозьями и скамейкой. Садишься на скамейку, саночник укрывает тебя меховой полостью, а сам становится на запятки саней — и вперед! Мчишься по ледяной Сунгари — плавно, легко! И тебе так тепло в мехах! А вокруг, Верочка, вокруг — на солнце ослепительно сверкает белый снег, и свежий морозный ветер дует в лицо! Я помню это так, словно это было вчера…

И Григорий, задумавшись на мгновение, с молодым задором декламировал Верочке стихи^[19]:

Синь льда, блеск солнца, свежесть снега,

Кует морозный воздух сталь.

От санок радостного бега

В душе крутится чувств спираль…

Вот почему в морозный воздух,

Когда блестит во льду река,

Лететь звездой, мечтать о звездах

Так славно на «толкай-толкай»!

Верочка слушала с удовольствием, потом спохватывалась, хмурила бровки:

— А лед толстый? Это безопасно?

— Ну, вообще, когда катишься на санях, бывает немножко страшно… Кажется, еще мгновение, и санки провалятся под лед. Это потому, что лед на Сунгари зимой очень чистый и прозрачный: под ним видно даже движение воды. А на самом-то деле он достаточно толстый, больше метра толщиной: морозы в Харбине ого-го: зимой до тридцати-сорока градусов.

— А летом в Сунгари купаются?

— Да, с превеликим удовольствием! Даже мажутся целебным сунгарийским илом — он лечит болезни. Но плавают осторожно: река коварная, со стремительным течением, множеством водоворотов и глубоких ям. В последние годы на берегу на высоких мачтах вывешивались деревянные круги — предупредительные шары: в непогоду — черные, при шторме — красные. Красные означают, что переправа категорически запрещена. Правда, летом вода в реке очень мутная: много лёссовых частиц. Желтая река. Если человек тонет, эти частицы мгновенно забивают трахею и легкие, тогда тонущего редко удается спасти.

— Гришенька, лёсс — это ведь желтая глина?

— Можно и так сказать… Лёсс — это известковый суглинок: смесь глины, песка и извести. По-китайски называется «хуанту» — желтая земля, желтозем. Он, с одной стороны, мягкий, его можно давить пальцами, с другой — вязкий и хорошо держится даже в двадцатиметровых обрывах. Еще он пористый, хорошо фильтрует воду и очень плодородный.

— Значит, он полезный?

— Да, Верочка. Лёсс смешивают с водой и лепят ограды полей, стены зданий, делают кирпичи и даже горшки, черепицу. Роют в лёссе подземные жилища.

— Поэтому желтый цвет любимый у китайцев?

— Может быть… Знаешь, я помню, как весной ветер всегда нес желтый горячий песок из пустыни Гоби, который покрывал все вокруг золотистым покрывалом, так что мама каждый день вытирала желтоватую пыль с мебели и рояля.

— Гришенька, а как прошло твое детство?

— Хм… Мое детство было таким русским, что я даже не задумывался о том, что мы живем не в России, а в Китае. Вокруг были русские. Правда, по улицам ходили китайские ремесленники — но даже они кричали по-русски: «Сапоги починяй», «Паяй», «Стары вещи покупай».

Маленьким я ходил в детский маяк Соколовых, что на Полицейской улице, маяками назывались у нас детсады. Мой был замечательным: в 1913 году нашей заведующей Екатерине Николаевне Соколовой на Хабаровской юбилейной выставке присудили золотую медаль. Потом я учился в Харбинском коммерческом училище. Часто летом ездил к бабке и деду по матери в Баргу.

— В Баргу? А что это?

— Это, Верочка, настоящее чудо! Когда мне тяжело на сердце — я закрываю глаза и отправляюсь в Баргу…

Примечания

18

Михаил Шмейссер (1909–1986) — харбинский поэт и писатель, сын офицера, погибшего в Первой мировой войне. В 1945 году Михаил Шмейссер был арестован, отправлен в СССР, приговорен к десяти годам заключения в лагерях.

19

Автор Василий Логинов (1891–1945) — харбинский поэт и писатель. Окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета, в последние месяцы жизни работал сторожем на складе, его неоднократно вызывали на допросы советские чекисты. Умер в харбинской больнице.