Вслед за тенью. Книга вторая

Ольга Смирнова (2023)

Совсем недавно в моей жизни появился смысл и возродилась надежда найти отца. Но в игру вступили обстоятельства. Поначалу они показались мне розыгрышем — лёгкой безобидной шуткой. Но в любой шутке есть только доля шутки. Я убедилась в этом, попав в ловушку. И мне не справиться без твоей помощи, Кирилл Андреевич… Но могу ли я на нее рассчитывать после всего того, что натворила?

Глава 7 Первая встреча

— Парик? А он-то тут зачем?

— Молодец, — похвалили меня, — Внимание фокусируешь.

— Вот говорю же — любитель дергать за веревочки… — в недоумении прошептала я. И спросила: — Какие ещё заначки у вас припрятаны?

— Не торопите события, Миледи. Всему свое время, — ответил он и заговорщицки подмигнул.

— Покажите реквизит, — просьба моя больше походила на распоряжение. Видимо, от того, что любопытство разгорелось не на шутку и терпения ждать объяснения было практически на нуле. — Пожалуйста, — всё же смягчила я тон. И нетерпеливо добавила: — Неспроста же он тут появился!

— Верно. Неспроста, — ответил мой «мучитель», не без удовольствия наблюдая за моим нетерпением.

Он неспешно выбрался из кресла и направился к подоконнику. Подхватил белокурую штуковину и в той же манере подошёл ко мне. И вдруг ловко подкинул парик в мою сторону. Я и глазом моргнуть не успела, как волосатая «посылка» пулей просвистела расстояние между нами и шлёпнулась прямо мне в руки, заставив инстинктивно вонзить пальцы в упругую шелковистость этого небольшого белокурого «коврика». Он приятно холодил ладони и вдруг показался мне отдаленно, но навязчиво знакомым. Будто когда-то я уже прикасалась к нему. И даже держала в руках. Так же цепко, как сейчас.

Перед глазами неожиданно пронеслась вспышка. Яркая, мимолетная, как комета из детства, напрягающая память настолько, что я ощутила ломоту в висках. А следом я почувствовала нечто прочное, стягивающее, словно мне на голову натянули леску. И леска эта обручем сковала голову. Ощущения эти были для меня в новинку. Никогда раньше я не чувствовала от воспоминаний столь явного физического дискомфорта. Поэтому сжала зубы и прикрыла веки, очень надеясь, что эта скованность пройдет.

Долго ждать не пришлось: невидимый обруч будто резко слетел, напряжение в висках ослабло, а перед прикрытыми глазами замельтешило нечто отдалённо знакомое. Мелкими, едва различимыми квадратиками это самое нечто принялось складываться в осмысленную, хоть пока и нечёткую картинку, очень смахивающую на голографическую. Как в испорченном телевизоре, слегка потрескивая, она то проявлялась перед моим внутренним взором, то гасла. Я придняла потяжелевшие веки, чтобы как-то помочь невидимому «мастеру» скорее устранить «неисправность». У меня получилось: кадры перестали мигать. Теперь они прорисовывались всё более чёткими контурами, будто чья-то невидимая рука выводила их на холсте остро заточенным простым карандашом. Закончив с набросками, рука эта принялась различимее прорисовывать сам «рисунок», а я завороженно наблюдала за тем, что всё ярче и насыщеннее проявлялось в пространстве перед глазами.

Теперь я вижу себя в каком-то тесном помещении. Оно чем-то напоминает чулан, в который почти не проникает света… Не проникает, потому что его загораживают чьи-то плечи. Их хозяин видится мне дядькой Черномором, о котором мы с дедушкой недавно читали. Только он — неправильный Черномор, потому что без бороды. Он — такой большой и важный. Сидит прямо передо мной и тянет ко мне руки. А я уворачиваюсь, чтобы не схватил. Пытаюсь забиться в угол. Спиной чувствую прохладную жёсткость стены и понимаю: глубже пролезть не получится. А дядькины руки… Они такие длинные! Длинные и вездесущие. Я знаю, что означает это слово. Вездесущие — это когда они — повсюду и могут сцапать меня в любой момент. Мне дедушка это объяснил, когда мы играли в догонялки. Вот и у Черномора такие же вездесущие руки, как у дедушки. Мне кажется, они дотянутся куда угодно и вытащат меня хоть из этого чулана, хоть из глубокой ямы, хоть со дна океана. Откуда угодно. Я понимаю это по взгляду хозяина этих ручищ. Он смотрит прямо мне в лицо. Смотрит внимательно и чуть насмешливо. У него такой взгляд, словно он уже всё решил. У моей Китти тоже такой бывает, когда она хочет слизать из блюдца мою сметану или залезть на дерево. Вот и Черномор уже решил, что непременно достанет меня из моей берлоги. Я смотрю в дядькино лицо и чувствую… Не страх, нет… Мне обидно. Очень. Обидно, что не смогла спрятаться так, чтобы меня не обнаружили. Папа бы сказал, что это провал. Настоящий провал его агента «Принцесски». Хорошо, что он этого не видит. Моя обида настолько огромна, что хочется громко разреветься. Но я изо всех сил сдерживаю слёзы, потому что нельзя разводить сырость. Так говорит дедушка. Я знаю, что эту самую сырость нельзя разводить даже, если больно ушибла коленку и течёт кровь.

««Никогда не разводи сырости, — часто велит мне дедушка. И добавляет: — Лучше думай, как избежать травмы и принимай решения»».

Я уже знаю, что, когда течёт кровь — это травма, но ещё не очень хорошо понимаю, что значит «принимай решения». Зато я уже крепко—накрепко запомнила: если расшибла коленку, нужно быстро остановить кровь ваткой. И помазать йодом. Но лучше — зелёнкой: она не щиплет, но долго не стирается. Поэтому Эрик посмеялся надо мной и назвал лягушкой. Эрик гадкий, он мне не нравится, поэтому не хочу о нём думать. Лучше буду смотреть на дядьку Черномора. Как он сюда вошёл?

Наблюдаю за ним и вижу, что он следит за каждым моим движением. Как Китти, когда я прячу от неё колбаску. Она всегда находит её. Папа говорит, что находит она потому, что я ещё не научилась как надо прятать вещдоки. А дедушка с ним не согласен. Он говорит, что Китти идёт по следу. Потому что у неё нос лучше моего. Я с дедушкой согласна: конечно, нос у Китти лучше, ведь у неё есть усы, а у меня усов нет.

Я устала сидеть согнувшись. Колено ноет. Ступни покалывает иголочками. Хочется встать в полный рост и размять ноги… Но я не могу — и так почти касаюсь головой потолка чулана, сидя на корточках. Как и дядька с умными глазами напротив меня.

«Вылезай!» — вдруг требует он, но не касается меня. Хотя мог бы — руки у него длиннющие! А ладони — совсем рядом. Я даже чувствую их тепло. Голос у дядьки низкий… Бархатный… Переливистый… Как будто мурчащий. Только не как у моей Китти, а как у льва, в гости к которому мы заглянули, когда недавно были с дедушкой в зоопарке.

«Не вылезу!» — грозно отвечаю я и как угорелая верчу головой.

«Прекрати! — требует он. — Слетит!»

«Кто?» — удивлённо спрашиваю я, замирая как мышка в своей норке.

«Не кто, а что. Твоя голова, — усмехаясь отвечает он. И снова требует: — Дай руку! Я помогу».

«Нет!» — сердито отвечаю я.

Теперь я сержусь на него «знатно», как говорит бабуля. Сержусь так сильно, что чувствую, как сами собой прищуриваются глаза и даже морщится нос.

«Надо же, какая грозная амазонка!» — негромко восклицает дядька. Совсем не сердито — скорее весело. И немного удивлённо.

«Я не мазонка! — возмущаюсь громко. И добавляю: — Меня зовут не так!»

«А как?» — спрашивает он, усмехаясь.

Уголки его губ чуть дёргаются и слегка ползут вверх. Как у льва, который мне «улыбнулся» в зоопарке. «Улыбнулся» перед тем, как прыгнуть к решётке, у которой я тогда стояла. Но лев не тянул ко мне лап, а дядька — тянет. Хоть и не прикасается.

«Так как тебя зовут?» — спрашивает он снова.

«Это секрет! Понял?»

«Понял», — тихо откликается он.

Вдруг его голова и плечи проникают глубже в мой чулан. Я не успеваю вовремя отстраниться, и цепкие пальцы обхватывают меня за плечи. Не больно, но довольно крепко.

«Пусти», — шиплю я и закрываю глаза. Я всегда так делаю, когда страшно. А мне теперь страшно. Страшно так, как не было за все пять лет моей жизни. Я боюсь, что дядька достанет меня из этой норки и унесёт с собой.

Мой коварный мозг, видимо, решает проявить милосердие, и «кадр» с цепким дядькой исчезает с глаз долой. Но только затем, чтобы смениться другим…

Снова вспышка и перед глазами проявляется комната.

Она похожа на кабинет. Я видела такой, когда мы с дедушкой ходили в школу, в которой я буду учиться в подготовительном классе. Столы в два ряда и большой — в центре, у доски.

В памяти в подробностях воскресает яркий солнечный день.

На мне длинное платье. Мама велела мне его надеть, потому что его подол надёжно прикрывает коленку, и я выгляжу не «раненным лазутчиком, а кроткой воспитанной девочкой — настоящей леди». Так она говорит, туго заплетая мне косу. Она всегда плетёт ее туго — так, что волосы сильно натягиваются у висков. У бабули получается не так туго, но этим утром бабули рядом нет. Мама сказала, что ночью она попала в больницу. Дедушка тоже куда-то уехал, а папа ещё не вернулся из командировки. Поэтому мы с мамой сегодня вдвоем. И это грустно.

Я вижу, как мы выходим из дома и идём. Пешком. Она куда-то ведет меня за ручку.

«Куда?» — мысленно задаюсь я вопросом и тут же слышу свой детский голос:

«Куда мы идём, мам?»

«В офис. Тебя не с кем оставить. У бабули гипертонический криз, а дедушка уехал в командировку», — терпеливо объясняет она.

«Что значит «офис», мам?»

«Место, где я работаю».

«А ги… ги—пор—та—ни—чи—кий—рис? Его что не сварили?»

«Что не сварили?» — растерянно спрашивает она.

«Рис?»

«Не рис, а криззз, — поправляет она, делая акцент на звуке «з», — Ги—пер—то—ни—чес—кий. Это болезнь такая».

«Бабуля заболела? Почему?»

«Так бывает».

«А другое слово, мам?»

«Какое другое, Котенок?» — вздыхая, уточняет она.

«Дедушка уехал в кодировку — это куда?»

«В ко—ман—ди—ров—ку. По делам он уехал. Скоро вернётся».

«Когда скоро?»

«Скоро, дочь. Послушай меня внимательно!» — строго говорит она.

Мы останавливаемся. Она присаживается на корточки и смотрит мне в глаза

«В офисе ты будешь сидеть тихо, как мышка, поняла?»

«Надо ходить на цыпочках?»

«Лучше вообще не ходить, а сидеть за партой. Тебе же скоро в школу, так?»

«Так. Нет. Не очень скоро, мам».

«Отлично. Есть время потренировать усидчивость».

«Что такое «усичивась»?

«У—сид—чи—вость» — произносит мама по слогам и объясняет: — Будешь учиться сидеть смирно. Как на уроке, поняла?»

«Поняла», — отвечаю я и разочарованно вздыхаю.

Мы с мамой идем дальше.

«Чего загрустила, дочь?»

«Просто сидеть — скучно, мам».

«А ты будешь сидеть не просто так. Ты будешь выполнять задание».

«Задание? Как у папы?» — сразу воспаряю я духом.

«Что-то вроде того, — отвечает она, — В твоем рюкзаке лежит книга. На странице пятнадцать я отметила отрывок текста. Прочитаешь его два раза и перескажешь мне. Ясно?»

«Ясно? А можно один раз прочитать? Я запомню. Честно!»

«Нет. Задание нужно выполнять точно: сказано прочитать два раза — значит нужно прочитать именно дважды!»

«Дважды?»

«Да. Значит — два раза».

«А если три, то трижды?»

«Да».

«А если один раз — одинжды?»

«Нет, — вздыхает мама и сетует: — И как только дедушка с тобой справляется».

«Я знаю слово «справляется»! — довольно заявляю я. — Дедушка всегда говорит: ««Молодец! Справилась!»» Мы с ним друзья. Он меня хвалит».

Мне так хочется, чтобы мама тоже меня похвалила. И она хвалит:

«Ты у меня большая умничка, дочь!»

«Спасибо, мамочка!» — отвечаю я и чувствую, как уголки моих губ разлетаются в довольной улыбке.

Мы подходим к высоким черным воротам. Они железные. И такие высоченные! Что за ними — не разглядеть совсем. Мы проходим мимо этих ворот и заходим в узкое помещение. Вижу какую-то металлическую штуку с «рогами». Подходим к этой штуке. Я дотрагиваюсь до одного из «рогов» и отскакиваю в сторону. Потому что на небольшом экране, как у телевизора, но совсем маленького, начинает мигать красная точка. И откуда-то слышится резкий странный звук. Он громкий и очень меня пугает.

«Ччто это, мам?» — сконфуженно спрашиваю я.

«Сирена», — отвечает она раздраженно и коротко кивает тому, кто спешит нам навстречу.

Сначала я решаю, что это папа подходит к нам, но, когда тот оказывается ближе, убеждаюсь, что это совсем чужой человек. Он просто одет в такую же форму, как у папы. И такого же роста.

«Какой милый у нас диверсант?» — говорит человек, похожий на папу.

«Я не девесат! Я разведчик» — поправляю я его.

«Вот оно как! — отвечает он, смеясь. — У вас случился провал, дорогой разведчик».

«Как это?» — спрашиваю я у него и чувствую, как мама сжимает мою ладошку.

«Помолчи!» — тихо велит она мне. И достает из сумочки белый квадратик с полоской посередине.

«Что это у тебя, мам?»

«Пропуск», — отвечает она и касается им небольшого экрана. Сирена сразу смолкает.

«Я тоже такой хочу!» — заявляю я и слышу голос человека в форме:

«Какая смена у вас подрастает, Ольга Даниловна. Храбрая. Любознательная!»

«Ещё — красивая, — добавляю я. И зачем-то уточняю: — Так папа говорит».

Мама снова сжимает мою ладошку, а человек в форме мне отвечает:

«Согласен — красивая, — не спорит он со мной, по-доброму улыбаясь. И добавляет: — И какая уверенная в себе!»

«Извините, Андрей Валерьевич, — виновато говорит мама, — не с кем было оставить…»

«Уже в курсе. Разместите «разведчика» в своем кабинете и выдайте ему задание», — всё так же — с улыбкой распоряжается человек в форме.

«Так точно!» — отвечает ему мама.

Мы проходим через турникет, который больше не шумит, даже когда я ещё раз дотрагиваюсь до его «рога». Дотрагиваюсь скрытно, чтобы мама не увидела. Мне не хочется ещё раз ее расстраивать. А человек в форме видит, но маме ничего не говорит. Только подмигивает мне. А потом разворачивается и уходит. Я гляжу ему вслед и спрашиваю:

«Кто это, мам?»

«Мой начальник — Андрей Валерьевич Орлов», — отвечает она.

«Он добрый!» — замечаю я, наблюдая, как тот скрывается за поворотом. И слышу:

«Не всегда…»

Кабинет мамы находится на третьем этаже. Она открывает дверь похожей карточкой, только без полоски, и впускает меня внутрь.

«Садись за первую парту и доставай книгу!» — велит она мне.

Я делаю, как она говорит.

«Открой книгу на странице пятнадцать».

Открываю и вижу в тексте две скобочки: одна начерчена у первой буквы самого первого слова, вторая — внизу, у самой последней буквы на странице.

«Тут много, мам, — замечаю я, — можно я прочитаю половину страницы? Мы так с дедушкой читаем. Он половину, и я половину».

«Нет, дочь, — отвечает мама. — Читай от и до».

«Это как?»

«Отсюда и до конца. Как отмечено. Я закрою тебя, пока буду занята. Чай в термосе. Термос у тебя в рюкзаке. Там же и булочка. Перекусишь».

«Хорошо. А ты когда придешь?»

«Скоро. Как только освобожусь. И сиди, пожалуйста, тихо, Котёнок», — просит она, ласково проводя ладонью по моей макушке.

«Хорошо, мамочка. Меня никто не увидит!» — клятвенно обещаю я.

«Ну вот и ладненько», — улыбается она и выходит за дверь.

Проходит время, а мама всё не возвращается. Я заканчиваю читать отрывок. Дважды. Мне сложно, но я выполняю задание. Принимаюсь пить чай с булочкой. Допиваю его, а мамы всё нет. Мне становится скучно. Оглядываюсь по сторонам и замечаю картинки на стенах. Они большие. На них изображены солдаты. Я устаю сидеть за партой. Поднимаюсь и на цыпочках подхожу к зеркалу. Оно большое — в пол. Рассматриваю в нем себя и пластмассового человека, который тоже заметен в зеркале. Он стоит в углу, недалеко от доски. На нем изображены сердце, легкие и другие штуки, которые дедушка называет органами. На каждом таком органе заметна красная точка.

Вскоре мне надоедает и это. Тихо, как мышка, подхожу к окну. За ним есть на что посмотреть! Внизу виднеется широкая площадь. На ней рядами стоят солдаты. Все — в зелёной пятнистой форме. Папа называет ее маскировочной. Говорит, что ее надевают, когда прячутся, чтобы никто не нашёл. Все солдаты внимательно слушают маму. Что она им говорит, мне не слышно. Поэтому я забираюсь на подоконник, чтобы открыть окно и услышать. Сделать это у меня не получается — слишком тугая рукоятка.

Разочарованно вздыхаю и смотрю вниз — на солдат. Разглядываю их и вижу, что один из них смотрит вверх — прямо на меня. Быстро спрыгиваю с подоконника. Чувствую, как моя рана в колене отдается резкой болью. Прихрамывая, добираюсь до «своей» парты, сажусь за нее и принимаюсь ощупывать коленку. Она забинтована, но крови не видно.

Вдруг слышу шаги по коридору. Соскакиваю со стула и бегу к столу, который находится в самом дальнем углу. На нем лежат какие-то зеленые мешки. Они тяжелые. С трудом стягиваю один. Он грохается на пол. Ныряю под стол и насколько хватает сил затаскиваю мешок за собой, сооружая себе укрытие. Затихаю в своей засаде и прислушиваюсь.

Этот кто-то заходит в кабинет. Шаги тяжелые. Размеренные. Не мамины. Человек подходит прямиком к столу, под которым я спряталась. Как он догадался? Непонятно. Я же сижу и совсем не соплю. Ни разу! Даже дышу через раз!