Первый воин

Рина Тилова (2024)

Саша приходит в себя после страшной трагедии в торговом центре, но вместо ожидаемой радости из-за чудесного спасения, девушке предстоит противостоять новым ударам судьбы. Жизнь «после» уже никогда не будет такой, как прежде. Саша слышит странный голос, который то ли пытается помочь, то ли ещё больше навредить. Да к тому же обнаруживает, что после трагедии не может прикасаться ни к кому из людей, теперь каждое прикосновение вызывает галлюцинации. Девушке начинает казаться, что она сходит с ума. Ведь нет ни малейшего шанса, что все эти видения действительно воспоминания людей? Вдобавок неожиданно объявляется отец, пропавший из жизни Саши много лет назад. Как выстоять, когда судьба устроила тебе проверку на прочность и твоя жизнь рушится? Можно ли во всём этом хаосе обрести настоящих друзей?

Глава 3

Крупные хлопья пепла грациозно кружили надо мной; может, они мечтали, чтобы я успела рассмотреть всю их красоту и уникальность; может, хотели показать, что лучше снежинок. Я сразу догадалась, где нахожусь, да и подняться на ноги в этот раз было значительно проще. Я уже знала, что нужно искать солнце. Взгляд сразу нашёл тот самый свет, что завораживающе манил к себе. Не сомневаясь ни минуты, сделала шаг навстречу ему. Мои ноги были полны сил, зловещий свист вьюги больше не отвлекал, да и Ангел не лежала погребённая под слоем пепла.

Когда глаза привыкли к свету, я обнаружила, что стою во дворе довольно большого дома из массивных деревянных брусьев. На ступеньках крыльца, греясь на солнышке, сидит она. Девушка, которую я приняла за Ангела. С её белоснежными волосами весело играл лёгкий ветерок. Веки незнакомки были сомкнуты, но она слегка улыбалась. От наблюдаемой тайком картины мне стало так хорошо и мирно на душе. Значит, мой Ангел в безопасности, можно выдохнуть, можно перестать винить себя. Я неохотно отвернулась от девушки (старая привычка запоминать композицию, чтобы потом сделать набросок), но решила дать Ангелу возможность отдохнуть.

В тот же миг я оказалась в незнакомой просторной кухне. Спиной ко мне и лицом к большому окну, на диванчике сидели молодая женщина и мужчина. Она закуталась в пушистое одеяло. Он одной рукой обнимал её за плечи. Они то ли встречали рассвет, то ли провожали закат. Девушка, кажется, что-то говорила. Я не могла разобрать слов. Но отчего-то улыбалась. Парочка так гармонично смотрелась, что захотелось запомнить этот момент навсегда, нарисовать что-то похожее. Они почти одного роста, с одинаковым цветом волос, только она хрупкая, а он крепкий. Они, как два магнитика, чувствуют друг друга, точно соединены десятками полупрозрачных ниточек. Она смеётся так искренне и тепло. Он наклоняется, чтобы украдкой поцеловать её плечо, выбравшееся из пушистого одеяла. Где я уже их видела?

Где-то неподалёку от меня шла шумная беседа, которая мешала досмотреть такой приятный сон:

— Света, представляешь, куда сейчас Богданова вызвали? — лепетал взволнованный женский голос.

— Куда же? — отвечал второй голос, очень уставший. — У нас вторые сутки дурдом настоящий! Ты ещё удивляешься?

— На опознание! — первый голос произнёс это таким громким шёпотом, что не услышать было невозможно.

Сквозь слабеющую пелену сна я смутно различила те самые фигуры, что вели разговор, их размытые лица мелькали прямо надо мной.

— У него всего двое ушли. Наверное, решил с родственниками сам поговорить, — ответила женщина с уставшим голосом.

— Света, так говорят, одна из них — дочка заведующего кардиохирургией! Стасика нашего младшая сестра, — всё не умолкал взволнованный голос. — Не кровная сестра, конечно, но они в одной семье воспитывались! А Стасик на дежурство должен только завтра выйти.

— Ну тебя! Опять сплетни распускаешь! Я с Солнцевым работала в том году, у него дочка в Ярославле учится. Сергей Вячеславович сам говорил! Придумаешь тоже!

— Да говорю тебе! — не унималась женщина. — Она к Стасику на свадьбу приезжала, только и свадьбы никакой не случилось! Половина гостей у них — врачи наши. Да всех вызвали, когда взрыв случился. Её привезли когда, Богданов аж побелел весь. Я своими глазами видела! Из операционной потом вылетел как ошпаренный, вернулся ни жив ни мёртв, коньяком разит за километр!

— Ох, Господи помилуй! Да неужели? Я же её ещё маленькой девочкой помню, Сергей Вячеславович сердечко ей по кусочкам собирал! А Леночка наша Котова, уж сколько хлопотала над девочкой! Горе-то какое!

— Горе, Светочка, горе! Их таких у нас сколько, страшно подумать, это у Богданова всего двое!

— Сплюнь и не каркай! — рассердилась женщина с уставшим голосом.

— Ведь я тоже после работы за продуктами туда заходила почти каждый день. Удобно же, и цены хорошие, — не унималась болтливая женщина.

— Да что ты за человек такой? Всё о себе!

— А о ком мне ещё, Света?

Голоса теперь уже спорящих медсестёр удалились. А у меня пересохло в горле и защемило где-то в груди.

— Эй, чокнутая? Ты жива? — послышался раздражённый шёпот соседа.

— Жива, — ответила я и открыла глаза.

— С мозгами совсем не дружишь? — резко спросил Игнатов не родственник.

— Слушай, — я повернула голову, желая осадить наглеца, — отвали…

Всего на расстоянии вытянутой руки на меня смотрели перепуганные глаза, необъяснимо знакомые глаза. Наверное, мы встречались раньше в университете, как ещё объяснить это чувство.

— Людям, кроме тебя, есть чем заняться, а ты навела тут шороху! — с неприкрытой злостью возмущался парень. — Из-за рюкзака какого-то! Люди близких потеряли, а ты со своими карандашами!

Он отчитывал меня как провинившуюся школьницу. А я только и видела, как больно ему, не из-за меня, не из-за сложного перелома, больно по-другому, когда уже ничего невозможно исправить.

— Его нашли, да? Арсения? — тихо спросила я, не отводя от парня взгляда.

Сосед резко замолчал и кивнул. Я заметила, как дрожат его губы, а глаза борются с застигшими врасплох слезами.

— Мне так жаль, — прошептала я и перевела взгляд в тот самый белый больничный потолок. — Прости.

— За что? — с удивлением спросил Лёша.

— Что не знаю, как утешить.

Наверное, на первый взгляд может показаться, что я очень холодный и равнодушный человек, потому что никогда не могу найти правильных слов и в основном молчу. Но казаться не значит быть. По крайней мере, так всегда говорит мама. Вот она-то действительно чуткий и тёплый человек. Ольга Александровна Краснова работает учителем математики в старших классах, её обожают ученики и их родители, к ней в класс мечтают попасть, запись на дополнительные занятия переполнена на год вперёд. Мама умеет находить ключик к самым разным людям, и уж если не научить детей формулам сокращённого умножения и теореме Виета, так помочь найти другие свои сильные стороны.

У меня с учёбой всегда были проблемы: точные науки мне не давались, тяжело запоминались исторические даты, да и география шла со скрипом. Единственное, что с детства шагало со мной рука об руку, — это рисование. Каляки-маляки появились в нашем доме раньше, чем я научилась ходить. Правда, ценность моих художеств замечает пока только мама. Говорит, ей мерещится где-то там какой-то свет, и всё такое. Она, как хороший любящий родитель, видит в своём ребёнке гораздо больше, чем есть на самом деле. А я не ищу признания, скорее с помощью своих рисунков изучаю мир. Вот нашла я занимательный кусочек пейзажа, ухватилась за картинку, перенесла на бумагу или холст. А природа открыла мне что-то скрытое от посторонних глаз, поделилась своим секретиком, разрешила стать частью этой картинки. Я словно наблюдаю за всем этим миром, чтобы воспроизвести потом в летопись. Я не участник событий, а рассказчик.

— Знаешь, не в карандашах ведь дело, — вдруг снова произнёс сосед, — тебе не кажется, ты не чувствуешь… — он замялся, прежде чем продолжить.

— Будто мы виноваты, что выжили? — я закончила фразу за него.

Он кивнул белому потолку над собой, точно боялся моего ответа.

— Когда мне было шесть, мы с мамой попали в аварию, — поддавшись странному порыву сочувствия, я начала рассказ. — Я этого почти не помню, а мама не рассказывает подробности. Знаю только, что мы чуть не погибли. На маму это очень повлияло. Но я запомнила, как изменились её глаза после больницы. В них поселился постоянный страх. Маму начинает колотить от ужаса, даже когда у меня обычная температура. Эта женщина каждый день звонит мне ровно тысячу раз. Вижу, как облегчённо выдыхает она, когда после учёбы я возвращаюсь домой целая и невредимая. Временами кажется, что моё существование причиняет маме такую сильную боль. Может, если бы тогда меня не стало, не было бы всех этих лет дикого страха и паники? Не было бы столько испытаний и трудностей? Иногда это очень сложно — оправдывать чьи-то ожидания, так что теряется сама суть твоей личности. Понимаю, о чём ты говоришь, точнее, я особенно понимаю тебя. Если бы мне пришлось выбирать между спасением звезды университета, действительно хорошим парнем и мной, я бы выбрала его. Потому что в этом был хотя бы какой-то смысл.

— Я не хотел сказать, что ты не заслуживаешь… — Лёша попытался возразить и снова посмотрел на меня.

— Знаю, конечно, не хотел. Ты хотел, чтобы всё, что с нами произошло, оказалось кошмаром, чтобы мы проснулись в другом месте в другое время.

— Это я позвал его в кофейню, — неожиданно признался сосед. — Я курить бросил, а кофе помогает не сорваться.

— И я добровольно пошла в магазин сладостей. Думаешь, он на тебя злится? — я вновь вспомнила лицо Ангела, только теперь уже на крыльце, умиротворённое и счастливое.

— Думаю, он бубнит, что я дубина стоеросовая и у меня ноги до того были кривые, а теперь совсем, — парень улыбнулся сквозь слёзы.

— Как ты узнал? О том, что Арсений… — мы смотрели друг на друга с противоположных коек палаты интенсивной терапии.

— Спросил у медсестры, которая ставила тебе капельницу. У той, что болтливая.

— Ты можешь сейчас загрызть самого себя, — сказала я соседу, — но это никому не поможет. Ты можешь пытаться сделать всё, чтобы стать достойным шанса, но, боюсь, твоей планке не будет предела.

— Ты так легко об этом говоришь, — в голосе Игнатова-не-родственника, даже послышались лёгкие нотки зависти.

— Казаться не значит быть, — сказала я и отвернулась к стене.

Этому белому потолку палаты интенсивной терапии хватит на сегодня откровений.