Два дракона

Руслан Дракон (2024)

Это обычная история особенной любви двух драконов, которые влюбляются друг в друга с первого взгляда; история, где, как считается, кровожадные существа создают семью, воспитывают потомство и любят, как в самых добрых сказках. И любовь эта особенная не потому, что любят драконы, а потому, что каждая история любви — это особенная история. И драконы умеют любить.

2

Так Багрон и Лайна создали семью — как обычно водится: папа и мама, и как бывает по-разному: сын и дочка, но главное — семья жила счастливо и редко болела.

Дочь назвали Рубиной, так как она переняла цвет у отца, а сына со светлой чешуей — Вареном, что на древнеуейстенском означает Белый, Светлый или Чистый. Дракончики были красивыми и прелестными.

Еще когда Лайна несла яйца в брюхе, Багрон построил на окраине Зеленого Моря дом-сруб — большой, светлый, с резными изображениями цветов и летящих драконов на арках и двери. Вы можете спросить: почему драконы вообще строят здания из дерева? Они же огнедышащие и могут случайно поджечь собственное жилище, дохнув огоньком или чихнув. А я вам отвечу: драконы давно приспособились выдыхать огонь, когда им нужно, и просто так этого не делают. Также случайно выдохнуть огонь не могут и юные дракончики, потому что попросту не созрели до этого, а когда подходит время — они вырастают до осознанного возраста, и тогда тоже просто так не дышат огнем. А когда кто-то чихает — нужно прикрывать рот. Или пасть. Кто что имеет.

В их новом доме и появились на свет новые существа — маленькие и очаровательные. В тот день на улице было тепло и солнечно, словно даже погода обрадовалась появлению таких замечательных созданий.

В тот день Багрон сидел на яйцах, согревая их, — они с Лайной высиживали их по очереди, — и смотрел в окно, на Зеленое Море, как вдруг услышал хруст…

Хруст был резким, и он подумал, что раздавливает их с супругой яйца. Багрон, перепугавшись до полусмерти, вскочил и начал осматривать яйца. На одном медленно, зигзагом ползла трещинка, похожая на молнию, и даже когда он поднялся, трещинка продолжала идти. Держа яйцо в лапах, Багрон ощутил толчки, и тогда он наконец понял, что вовсе не раздавил яйца, как бы комично это не звучало, а настал тот самый День — День вылупления, День появления их чад.

Он, широко улыбнувшись, воскликнул:

— Лайна!

Она не услышала, и Багрон крикнул еще раз, громче:

— Лайна! Иди сюда! Скорее!

— Багрон? — отозвалась она испуганным голосом и начала взлетать по ступеням, перепрыгивая через одну и создавая грохот. Лапы отнимались, и один раз она споткнулась, ударившись грудью, но не останавливалась.

Она вошла в спальню, где они вдвоем свили большое гнездо — драконы обычно могут спать или в гнезде, или в постели.

— Смотри! — сказал Багрон, показывая яйцо. — Один… появляется!

— Ах! — вздохнула Лайна и поспешила к нему, потирая больную грудь. — Багрон…

— Да.

Тот положил яйцо, чтобы не мешать дракончику — он должен выйти сам из своего замкнутого мирка — и прижался к супруге щекой. Их кольца на ушах блеснули при свете из окна.

Яйцо начало ворочаться и трещать громче. Скорлупа начала отгибаться в сторону, когда дракончик толкался, а родители так и сидели, прижавшись друг к другу, наблюдая за появлением первенца.

Наконец, «крышка» сверху под натиском сломалась, образовав наверху отчетливые линии, и тут же появились голова и туловище светлого дракончика — он вышел в Большой Мир и в ту же секунду сделал первый вдох. Он открыл глаза и тут же пощурился, будучи не привыкший к свету, фыркая и потирая веки.

Лайна пустила слезы, прижимаясь плотнее к Багрону. Первое слово, которое она сказала их дракончику, пол которого они пока не знали, было таковым:

— Здравствуй.

И их сын (как вскоре выяснится) будет здоровым и крепким драконом: первое слово матери было пророческим.

Дракончик, все еще потирая глазенки, наконец привык к свету и уставился на родителей — на двух улыбающихся драконов, так внимательно уставившихся на него, что у любого бы возникло смущение. Но не у нашего малыша — он испытывал смесь любопытства, головокружения и чуточку страха. Куда он попал?

— Иди к нам, — подозвал Багрон и поманил малыша к себе. — Идем.

Разумеется, создание, сделавший первые две дюжины вдохов, не мог знать никаких слов, поэтому совершенно не понимал, что несет багряно-красный дракон. Дракончик понял лишь по первобытному животному инстинкту, что это существо напротив красивое и ведет себя вроде дружелюбно.

Однако малыш пошел, и на удивление в нужную сторону — то ли жест Багрона все-таки был расценен правильно, то ли направление дракончика сыграло случайное, но трогательное совпадение, то ли его просто заинтересовал красный цвет.

Он пару раз качнулся, однако не падал и держался, надо сказать, достаточно твердо для того, кто только что вылупился — пророчество матери работало уже с первых секунд.

Багрон поднял его на лапы — тело было теплым, даже горячим; малыш вел себя спокойно и молча уставился ему в глаза, словно теперь его черед был играть в гляделки. Однако зрительный контакт был прерван, потому что Багрон бесцеремонно перевернул его верх тормашками, а тот, боясь упасть, машинально растопырил лапы и задрал хвост дугой, так, что обвил ладонь отца, однако не пищал и не трясся. Последнее действие — задирание хвоста — только помогло определить пол, для чего Багрон и совершил переворот мира вокруг дракончика.

— Мальчик, — объявил он и снова перевернул сына, который таращился перед собой.

— Сынок, — заметила Лайна и протянула лапы. Багрон передал маленького самца, чтобы мама тоже могла его подержать, и та прижала его к груди, став вылизывать голову.

Второй дракончик — Багрон сделал то же самое действие по определению пола, из-за чего стало понятно, что это дочь, — вылупился чуть позже, минут через пятнадцать, так же «вытолкнув» верхнюю крышку, и теперь уже они втроем встречали четвертого члена семьи, и тогда пролила слезы не только Лайна, но и Багрон. Уже с яйца дочурка оказалась красивой, с красным цветом чешуи, но менее устойчивая, чем мальчик, и при первом падении оба родителя рассмеялись. Первенец же в лапах матери с любопытством таращился на сестренку, так похожую на отца, и даже поглядывал то на того, то на другую, пытаясь понять, в чем здесь парадокс. Он показал сначала на него, потом на самочку, и издал первый звук:

— Ук?

— Да-а, красная, — заметил ей Багрон. — Как я. Видишь?

— Ук.

Когда Багрон подобрал самочку, дракончики стали глядеть друг на друга с лап родителей и щуриться носами, принюхиваясь — второе врожденное любопытство, после зрения.

— Я знал, что у нас будет красный и белый, — заметил Багрон

— Неужели? — отозвалась Лайна.

— Да. Поэтому я уже придумал им имена.

— Правда? Какие?

— Ее, — он кивнул головой на самку у себя в лапах, — Рубина. А его — Варен. — Он указал взглядом на белого малыша у Лайны.

— Мог бы и раньше поделиться, — упрекнула Лайна, но обижена она не была — она улыбалась и смотрела на сына любовным взглядом, как на большой бриллиант, или любую другую вещь, которую давно желала приобрести. Только это было не вещью, но не менее дорогим, чем самый огромный бриллиант в мире. Ничуть не менее. А в купе с дочерью цена взлетала до невообразимых значений, но оба родителя знали: цены им нет.

Лайна вместе с Багроном, движимые родительскими инстинктами, стали вымывать чад языком, а дракончики так и пялились друг на друга, иногда запрокидывая голову от усилия языков.

Так Лайна с Багроном и сидели вместе, вылизывая детей, в большом гнезде, рядом с двумя оболочками скорлупы, которые они сохранят и подпишут на них имена, какая кому принадлежит, и дату вылупления — старая традиция драконов.

Таким образом, драконов было теперь не два, а четыре.