Конференция

Светлана Данилина

Впервые книга «Конференция» была издана в издательстве Российского союза писателей в 2012 году. Она включает в себя рассказы и повесть. Основное внимание сосредоточено на создании психологических портретов главных героев, наших современников.Книга написана в реалистической манере, её отличают высокая духовность, занимательная манера изложения, оптимизм, тонкий юмор, ироничный взгляд на жизнь, богатство языка.

Человек-ЧП

Лечу это я, лечу!

М/ф по сказке В. М. Гаршина «Лягушка-путешественница»

История, которую поведал автору товарищ N, произошла довольно давно — четверть века назад точно, не менее.

Она была рассказана как анекдот и называлась повествователем конкретно и чётко: «Человек-ЧП».

Автор, прослушав её, рассмеялся, потом призадумался, потом погрустнел. Потом решил, что не годится она для написания, ибо выдержана не в его стиле и духе.

Но, поразмыслив ещё, понял, что характер героя стоит того, чтобы отступить от традиций.

Тот ещё характерец — вспыхнувшая лампочка! Свету от неё! Блеску! А уж треску — когда перегорит!

В момент, когда произошло событие, пилот Коля работал в малой авиации на Дальнем Востоке. Он летал на АН втором, в низовьях Амура, — опылял поля, раскинувшиеся между многочисленными притоками великой реки.

Был в те счастливые годы Коля молод и весел, спортивен, строен и холост.

Жил в общежитии на третьем этаже гостиницы, находившейся невдалеке от аэропорта.

И любой его приход в комнату коллег сопровождался очередным бурлескным рассказом.

Так произошло и в тот раз.

«По жизни» Коля со Стасиком занимались тем, что распыляли удобрения над полями.

Работа эта, надо заметить, тяжёлая и неблагодарная.

Хорошо говорить: «Человек летает! Человек живёт и дышит небом! Он любит небо!»

Со стороны вроде даже романтика.

На самом же деле разбрасывание удобрений c воздуха — дело грязное, скучное и даже вредное, потому что и дышать там особенно нечем.

Как-то Коля заглянул в соседнюю комнату коллег-авиаторов на третьем этаже, попросил «пригоршню» крутого одеколона, поскольку собирался на свидание «с та-а-акой дамой» и поведал о приключившемся с ним когда-то инциденте.

С его слов, тот достопамятный июльский день был жарким и душным.

Под крылом расстилался привычный пейзаж: жёлтые поля, зеленоватые поля, коричневые поля, серые дороги между полями. Вот над этими разноцветными четырёхугольниками, словно методично заштриховывая их карандашными линиями, и мотался кукурузник, в котором сидели Коля и Стасик.

В бункере у них лежало чуть больше тонны сухих гранулированных удобрений.

Процесс казался однообразным, малосодержательным и нудным.

Внизу на конкретном объекте опыления всё казалось жёлто-однотонным — пшеница отколосилась и жадно наливалась спелостью.

Вдали просматривались синие красивые рукава Амура, а в стороне виднелся военный аэродром, где происходили учебные полёты.

И вот, глядя на примелькавшийся и поднадоевший пейзаж под крылом, Коля заметил на поле прогалину.

Среди ярко-жёлтых, блестевших под солнцем пшеничных колосьев ясно выделялась хорошо вытоптанная или примятая небольшая полянка, а на ней лежали две загорелые нагие женские фигуры — в центре золотого великолепия.

Стройные фигурки сразу привлекли к себе внимание убаюканных надоевшим агрономическим процессом, но вмиг встрепенувшихся младых авиаторов.

Коля прекратил сбрасывать удобрения — то ли нитраты, то ли фосфаты (автор, да простит его взыскательный читатель, не силён в подробностях агрономической науки), снял респиратор, снизился метров до семи и прошёл над оазисом.

Неудачно уединившиеся девушки подняли головы и долго смотрели вверх на начавший кружить над ними АН второй.

Воодушевлённый Коля призывно помахал им крыльями!

Соблазнительные обнажённые нимфы прикрылись сарафанами и засмеялись — это было видно.

Коля, как ему казалось, почти явственно услышал этот хрустальный, похожий на звон колокольчиков, смех.

Девушки быстренько надели сарафаны — красный и синий (хороша палитра, а?) — и, задрав прелестные головки, смотрели на две смутно, но всё же различимые молодые счастливые и довольные мужские физиономии, уставившиеся на них из окошек аэроплана.

— Чур, моя та — блондинка в красном сарафане! — перекрывая шум мотора, крикнул Коля Стасику.

— Ладно, командир! — отозвался тот.

Стасику и на самом деле больше понравилась темноволосая девушка. По общим очертаниям, конечно, но это неважно.

Сверху они казались ослепительными красавицами. Да и много ли надо молодым людям, соскучившимся от монотонной работы, полным сил, здоровья и жизнерадостных желаний?

— Что делать будем? — спросил Стасик.

— Ты давай — пиши записку, прикрепи её к вымпелу, и сбросим им, — сразу решил-придумал Коля.

Под вымпелом подразумевался любой тяжёлый попавшийся под руку предмет.

— Что писать-то? — Стасик уже вырывал из блокнота лист бумаги и держал наготове карандаш.

— Пиши, что мы работу закончим и в шесть часов к ним приедем. Пусть ждут!

— На чём приедем, Коль? — любознательно поинтересовался тугодум-Стасик.

— На велосипедах! — уверенно ответил Коля.

— А где возьмём? — опять притормозил второй пилот.

— Да, найдём у наших! — отмахнулся от его занудной педантичности находчивый авиатор.

— Хорошо, командир, готово! — Стасик быстренько настрочил текст.

— Припиши там, слышь? Что если согласны, пусть руками помашут!

Стасик добавил необходимое в текст послания, приклеил изолентой записку к пассатижам и сбросил получившийся вымпел вниз.

Пассатижи упали недалеко от девушек.

Те подбежали, подняли импровизированный вымпел, прочитали записку и дружно помахали руками развернувшемуся и ещё раз пролетевшему над ними самолёту, из которого на них восторженно смотрели две расплывшиеся в широченных белозубых улыбках авиаторские физиономии.

Коля для вящего «эффекту» ещё раз махнул красавицам «серебряным крылом» и полетел делать дело — но подальше от полянки, чтобы не портить девушкам, да и себе тоже, экологическую обстановку.

Через энное количество времени работа была закончена.

Коля со Стасиком предвкушали, как сейчас прилетят в аэропорт, быстренько примут душ, переоденутся, возьмут велосипеды и махнут в поле. Время они рассчитали точно. И даже от нетерпения шли с опережением графика.

Напоследок, возвращаясь на аэродром, Коля решил пролететь ещё разок над прелестницами, махнуть крылом и рукой. Полюбоваться и удостовериться, что Дульсинеи на месте и ждут своих Дон-Кихотов. Если кому-то не нравятся такие наименования (всё-таки рыцарь был в годах и взаимностью своей дамы похвастаться не мог), назовём их иначе: две Пенелопы и два Одиссея. Ну, или там два Пера Гюнта и парочка пребывающих ещё в цветущем юном возрасте прекрасных Сольвейг.

Впрочем, знакомством с Пером Гюнтом Коля похвастаться не мог. Он хотел только получить удовольствие от созерцания сверху двух стройных соблазнительных тел. Прелестницы, надо напомнить, изначально загорали нагишом — не зря же они уединились и скрылись подальше от глаз людских.

Уже издали Коля со Стасиком заметили заветную полянку и летели прямо на неё.

Подойдя поближе, они увидели два лежавших невдалеке от «делянки» велосипеда.

В сердце у Коли сразу появился и зашевелился неприятный холодок.

Встревоженный пилот подозрительно и с нехорошим предчувствием взглянул вниз и увидел в «своём» оазисе, в «своём» «парадизе», мечты о котором лелеял последние часы, четыре фигуры.

Две были в красном и синем сарафанах — нимфы или полевые русалки (кому как угодно), а две нагло облачены в военную форму цвета хаки. Красок в палитре прибавилось.

–…! Ты глянь! — только и смог растерянно сказать Стасик.

–…! Вояки! — воскликнул оскорблённый в лучших чувствах Коля. — С аэродрома своего гады прикатили!

Он с досады демонстративно низко и угрожающе-мстительно, метрах на пяти, пролетел над оазисом.

Четыре фигуры, подняв головы, посмотрели на него вверх.

Ревнивый Коля в сердцах погрозил блондинке кулаком.

Он был взбешён.

Да к тому же недавно он расстался со своей Настей, потому что увидел её на улице с другим молодым человеком. А Коля к Насте относился трепетно, можно сказать, даже любил. Ну, насколько сильно, серьёзно и глубоко, остаётся только предполагать и догадываться. Но удар по самолюбию и самооценке он схлопотал тогда хороший, увесистый и ощутимый.

Очередная «измена» на сей раз незнакомой светловолосой Дульсинеи в красном сарафане повергла его в шок и ярость.

Снаряд, словно специально, плюхнулся в ту же воронку.

Картина, увиденная под крылом, разбередила ещё незажившую и свербящую Колину рану. И жестоко напомнила о потере, а точнее, об уязвлённом чувстве попранного собственного, Колиного, достоинства.

Сильно обиженный авиатор пролетел над «местом преступления» ещё раз.

— А чё? — рассказывал он «в ходе своего визита» заворожённым слушателям на третьем этаже аэропортовской гостиницы. — Несколько килограммов у меня на борту ещё было. Я развернулся, пошёл назад — на них, открыл бункер и высыпал остатки.

И улетел, и скрылся из глаз в бескрайнем ясном голубом небе, отомстил то есть — всему неверному, непостоянному и коварному женскому роду.

Вот прямо почти бабелевская «конармейская» «Соль»: «И сняв со стенки верного винта, я смыл этот позор с лица трудовой земли и республики».

Не так трагично, конечно, поступил прямолинейный Коля, но ощутимо — опылил, так сказать. Хорошо, что только гранулами.

— Так, Коль! — возражали ему слушатели на третьем этаже. — Откуда ж они знали-то, КТО к ним приехал? Вы ж написали, что на велосипедах! И те — на велосипедах!

— А мы написали, во сколько приедем? — грозно вопрошал оскорблённый Коля.

— В шесть! — отвечали внимательные слушатели-авиаторы.

— А было пять! — обвинительно кричал Коля. — Мы ж — ради них! Спешили! Торопились! Рассчитывали!

— Ну, мало ли! Что, они вас в лицо, что ли, разглядели и запомнили? — защищали бедных Сольвейжек сострадательные зрители-соседи.

— А пусть знают! — с жаждой справедливого возмездия в голосе строчил Коля. — Нечего! Они, что? Не видели, что мы гражданские, а те военные? По самолёту что — не видно?

— Так девушки ж, Коль! Они ж не различают! Им — по барабану!

— Должны различать! Что, в школе не учились? С луны свалились?

— Так вояки ж, может, тоже что-нибудь им сбросили, пока над ними летали? И тоже договорились — встречу назначили. Как и вы! Может, они, вообще, первыми её застолбили?

— Тем более! — рычал и рокотал, как камчатский вулкан, Коля. — Ишь, какие нашлись! Тогда не надо было руками нам махать! Обнадёживать!

— Так они ж их за вас, наверное, приняли! — пытались вразумить разбушевавшегося «мавра» трезвомыслящие друзья-авиаторы.

Но Отелло был непробиваем.

— Думать надо! — упёрто твердил он и потрясал воздух своим пудовым кулаком.

О настроении Стасика повествователь умолчал. Или просто ничего о нём не знал.

Автор же додумать сей нюанс не в состоянии.

А Коля закончил прения, получил свою порцию одеколона, вытер мокрыми ладонями свежевыбритые щёки, вздрогнул всем телом, потряс головой, сказал «бр-р-р!» и убежал на свидание.

О моральном и физическом состоянии пострадавших история умалчивает. Но, надо полагать, своё неудовольствие они выразили, потому что авианачальство за тот злополучный инцидент Колю поругало и даже как-то наказало, хоть и «не больно».

Со временем Коля вырос и стал командиром АН-24.

Но это уже другая его феерическая история.