Рвущийся в небо

Светлана Романюк (2024)

Этот мир может двигать вперёд только тот, кто родился с редким даром, тот, кто не боится летать. Но обрести крылья не так-то просто. Главное — не опоздать, ведь луны уже встретились, и значит — время ритуала настало. В книге есть: — уединённый остров; — десять человек, отрезанных от мира; — ряд смертей.

Часть I. Кипун. Глава 1

Кипун осторожно выбрался из дома в ночь. Самое сложное — не разбудить деда. Родители спали за перегородкой, а дед стелил у самого входа. Он говорил, что у него старческая бессонница, она заставляет его часто вставать ночами и долго курить трубку, сидя на крыльце. Дед не хотел никого беспокоить своими хождениями, скрипами, кашлями. Но сегодня именно Кипун не хотел никого беспокоить, в том числе деда.

Если проснётся хоть кто-то из домашних — всё пропало. Придётся ждать следующего раза. А когда он будет, этот следующий раз? Через восемь лет? Через десять? Десять лет — целая вечность. Это почти две трети от того времени, что он прожил на этом свете. Через десять лет ему будет двадцать пять! У отца и матери в этом возрасте уже росли и он, Кипун, и Жданка. Но никто из родителей не был ни рвущимся, ни одаряющим. Да что родители! В их селении вообще никого с даром не было. Поговаривают, что дар был у материного брата, дядьки Дыма. Но Кипун был слишком мал, когда дядька помер. Кипун даже не помнил, что именно там произошло. А расспросы и разговоры на эту тему не поощрялись.

Кипун прошлёпал босыми ногами по утоптанному до состояния камня двору, вытащил из-под ветоши приготовленные с вечера вещи и выскользнул за ворота. Старый распластавшийся на пузе пёс сонно заворчал на него, но глаз не открыл. Кипун мысленно порадовался, что их дом стоит с краю и не нужно бежать мимо чужих дворов, чтобы добраться до моря.

Казалось, что всё вокруг Кипуну помогает. И дед с его на удивление крепким сном, и бесшумно отворяющиеся двери, и калитки, и безветренная погода, и затянутое непроглядными облаками небо. Где-то там, далеко за облаками, сияли луны. Старшая, Средняя и Младшая кружились в бесконечных танцах. У каждой из них был свой ритм, свой путь, но Кипун знал, что совсем скоро они спляшут вместе. А значит, стоило поспешить.

На берегу в нос ударил запах сушившейся под навесом рыбы и пряных трав. Кипун прошёл мимо лодок, смотрящих килями вверх. Ласково погладил одну из них по борту. Кормилица! Крепкая, просторная. По-хорошему, чтобы добраться от Угря до Срединного острова, следовало брать её. Так было бы быстрее и безопаснее, если бы Кипун не должен был проделать весь путь один. Одному не справиться — даже на воду не спустить. Да и оставлять семью, пусть и на время, без возможности выйти в море было подло. Нет! Кипун поступит иначе. Он возьмёт дедову однодерёвку.

Лодчонка была небольшая, юркая и норовом в деда. Даже отцу на ней было неуютно, он был слишком велик для узкой плоскодонки. Переворачиваться не переворачивался, но веслом работал всегда плавно, с опаской. А вот Кипун однодерёвку любил. Накунался по первости, конечно, пока учился, но уж когда освоился!.. Жаль только, ходить в ней можно лишь по мелководью. Но ничего! Кипун пойдёт кружным путём, вдоль берега, от острова к острову. Архипелаг невелик, так что до полудня успеет. Лишь бы не перехватили.

Мягкий плеск волн в темноте успокаивал, дарил надежду, что всё получится. Кипун пристроил в лодку флягу с водой и небольшой свёрток с одеждой. Зашёл в воду, толкая лодку одной рукой, лишь слегка помогал второй, в которой было зажато весло. Когда края закатанных штанин намокли, Кипун положил весло поперёк однодерёвки, так, чтобы слегка притопить лопасть. Придерживая его, опёрся на руку, привычно забрался в лодку и легко, чуть пружинисто поднялся на ноги. Обернулся.

Смутно виднелись жерди с развешанными на просушку сетями. Сети колыхались на ветру, будто махали беглецу на прощанье, желали счастливого пути. Кипун улыбнулся. Ухватил весло и погрузил его в воду. Потянул на себя. Однодерёвка послушно переместилась.

Весло входило в воду вертикально, почти без всплесков. Ночь предстояла долгая, трудная. Силы следовало беречь. Следовало, но не сейчас. Сейчас он должен как можно дальше отойти от родного дома. Если никто не заметит его теперь, то хватятся только на рассвете. А уж отсутствие однодерёвки заметят и того позже. Им и в голову не придёт, что он рванул на Срединный, сперва наверняка подумают, что он у приозёрных, у Булыги. А и где ещё? Угорь — остров небольшой. Ни леса, ни гор. Камни, чахлые, жмущиеся друг к дружке кустики да несколько одиноко стоящих корявеньких деревьев — вот и всё богатство. Не больно-то спрячешься. Кипун частенько думал, что держит здесь людей? Почему не переберутся они туда, где травы сочнее, жизнь проще? Даже у взрослых спрашивал. Дед отшутился, сказал, что нигде такой вкусной рыбы не водится, как возле их берега. А отец молча подзатыльник отвесил и велел за водой сходить. Ну хоть воды у них было вдосталь. И родник неподалёку имелся, и целое озеро. Благодаря озеру их деревушка и смогла поделиться аж на две части. Дом Кипуна у моря стоял — их приморскими звали, а семья Булыги дом ближе к озеру поставила — это уже приозёрные.

Кипун размеренно работал веслом. Сообразит ли Булыга потянуть время? Друг он надёжный, верный, сильный, но вот с сообразительностью у Булыги туговато, не то что у Теянки. Кипун хмыкнул. Там вся сообразительность, что на двоих богами отмеривалась, сестре ушла. Булыга и Теяна не просто брат с сестрой — двойняхи, а поди ж ты поищи непохожих таких. Булыга — глыба, не смотри, что на год Кипуна младше, зато в плечах шире да считай что на целую голову выше. Усы у приятеля над верхней губой не пробиваются узкой полоской, намёком, а кучерявятся уже вовсю. Если бы у Булыги дар был и он заявил бы, что ему пора крылья расправить, его никто бы останавливать не посмел, никто бы про малость лет не напомнил…

Кипун раздражённо дёрнул плечом, весло дрогнуло, и однодерёвка недовольно качнулась, напоминая человеку, что ни она, ни вода таких вихлявых не любят. Кипун вздохнул, поймал потерянное было равновесие и лишь потом вновь заработал веслом в прежнем ритме. Но, видно, голова решила, что размеренность и спокойствие рано или поздно убаюкают невыспавшегося Кипуна, и для бодрости подсунула ему в память образ Теяны.

Маленькая, тоненькая, юркая, она выглядела младше Жданки, но вот ехидства и желчи в ней было… Куда там бабке иной!

— На танец лун он собрался! Люди добрые, посмотрите на него! Кип на Срединный остров за женой идёт! — заорала она во всё горло, как только Кипун поделился своими планами с друзьями.

Секретом, между прочим, поделился. Кипун не выдержал и сплюнул в волны. Щёки до сих пор алели при воспоминании о том, как подсмеивался над ним дед, как мать, ласково потрепав по вихрам, сказала:

— Ну, с женитьбой Кипун ещё годика два повременит…

А отец сурово насупил брови и добавил:

— Да и поболее повременит, ежели будет от работы отлынивать и вместо этого с приятелями в игры играть детские. А ну марш деду помогать, сети чинить!

И никто с той поры серьёзно к его идее так и не отнёсся! Дед вообще заявил, что женилка для женитьбы ещё не отросла. Да откуда он знает, что у Кипуна отросло, а что нет?! И при чём здесь вообще женитьба? Он на Срединный не за женой собрался, а за крыльями… Он сперва пытался поговорить с родными, объясниться, но после того, как Теянка на каждом углу про его планы в таком неприглядном свете растрепала, самого Кипуна уже не особо слушали.

Ничего… Кипун перехватил весло. Три взмаха слева. Перехват. Три справа. Работай, Кипун! Путь впереди долгий: от родного Угря вдоль перешейка к Малому острову, а там и до Срединного недалеко. Жаль только, на Срединном косу огибать придётся, времени на это много уйдёт и сил. Пусть! Кипун справится. Возле Малого течение подсобит, там отдохнуть можно будет, присесть, сил перед косой набраться.

Когда между морем и небом появилась узкая светлая полоска, Кипун понял, что несколько переоценил свои возможности. Плечи гудели, руки ещё двигались, но однодерёвка плыла, скорее подчиняясь волнам, чем взмахам весла. Прохладные солёные брызги долетали до лица, позволяя хоть ненадолго отогнать сон. Приходилось чаще садиться. Грести можно было и сидя, и даже лежа, но Кипун не рисковал. Так лодка двигалась медленнее, да и в сон клонило в разы сильнее.

За мысом чуть полегчало. Вдоль берега на глаза стали попадаться мостки, пристани, сараи, дома. Отец сам редко ходил на Срединный, а Кипуна брал с собой и того реже. Кипун смотрел во все глаза. Смотрел, как неспешно по своим привычным делам пёстрыми стайками идут женщины в цветастых балахонах. На Угре повседневные одежды были куда практичнее. Здесь же от жёлтых, красных, оранжевых оттенков, иногда разбавленных тонкими полосками синего, рябило в глазах. Смотрел, как мальчишки гонят коров и те чёрными, рыжими и белыми пятнами разбредаются по сочной зелени травы. Травы здесь тоже было гораздо больше, чем на Угре. Над водой прокатилось низкое «Моэ-э-э». Кипун поёжился, на Угре коров держали только приозёрные, да и то единицы. У приморских и того не было, кормились морем.

Несколько раз мимо проходили лодки, большие, с мачтами, с серыми пока ещё туго свёрнутыми парусами. Бородачи в лодках по-доброму усмехались, видя однодерёвку, и приветствовали Кипуна покачиваниями вёсел. Кипун вздымал в ответ своё весло, из последних сил стараясь не показать, что руки от усталости еле движутся.

Главная пристань показалась, когда солнце уже было высоко. Кипун щурил слезящиеся от солнечных бликов глаза и нервно кусал щеку изнутри. Чуть выдохнул, лишь когда разглядел ритуальный плот, который степенно покачивался на волнах и терпеливо ждал пассажиров. Успел! Но радость была недолгой. В следующее мгновение Кипун увидел отцову лодку на причале, а следом и самого отца, и деда, и дядьку — на берегу. Лица родных не предвещали ничего хорошего.

Кипун насупился, повёл плечами, не стряхивая усталость, а пряча её, и направил однодерёвку к причалу, поближе к отцовой лодке.

— Наплавался? — первым делом спросил дед.

— Садись, — велел отец. — Дома поговорим.

Кипун упрямо мотнул головой.

— Я приехал за крыльями, — заявил он.

— Хе! Мать там с ума сходит от беспокойства, а он!.. — вступил в разговор дядька.

— Садись в лодку! Не позорь, — рыкнул отец. — За крыльями в следующий раз придёшь. Дорастёшь когда…

— Я уже дорос, — тихо перебил его Кипун.

— Перечишь? — вскинулся отец.

Дед положил руку ему на плечо.

— Остынь…

Повисли мгновения тишины, нарушаемой лишь плеском волн да далёким людским гомоном, который, впрочем, становился всё ближе.

— Дорос, говоришь? — переспросил дед у Кипуна и, не дожидаясь ответа, добавил: — За крыльями пришёл. Ну что ж… Иди бери. Попробуй!

Отец и дядька одновременно возмущённо дёрнулись.

— Отец, ты что? — хором выкрикнули они. — Мы его зачем полночи догнать пытались? Чтобы сказать «иди»? Дыма забыл?..

— Вспомнил как раз, — прервал их дед, взял Кипуна за плечи, уставился не мигая в глаза и спросил: — Перед друзьями своими хорохоришься или и вправду в сердце свербит?

— Свербит, — враз осипшим голосом признался Кипун. — Так ноет и дёргает, что лечь и помереть…

Дед кивнул. Отец и дядька дышали шумно, хмурились и молчали.

— Иди тогда к ним, — тихо сказал дед. — Пробуй. Иняй решит, дорос ты или ещё подрасти требуется…

— Иди! — зашипел дядька. — А мы посмотрим, как тебя, недоросля, в шею гнать будут. Не страшно? Позориться-то?

Кипун открыл рот, но сказать ничего не успел.

— Пытаться вытянуть дело, до которого не дорос, не позорно, — веско сказал дед. — Позорно не браться за то, на что силы имеются.

Дядька фыркнул. Отец вздохнул.

— Что я матери скажу? — спросил он, потом усмехнулся и добавил: — Ладно, иди. Пробуй. Мы пока тут подождём. Мало ли…

Кипун просиял, сунул под мышку свёрток с вещами и побежал навстречу пёстрой толпе. Люди шли к пристани. Друзья, родные тех, кто сегодня взойдёт на плот, да и просто любопытствующие. Последних было больше всего. Все перешучивались, грызли ломтики сухой рыбы, кто-то пел весёлые разухабистые песенки. Большинство из этих песен Кипун слышал на свадьбах.

Кипун смотрел на людей и на себя будто немного со стороны, будто на самом деле он остался стоять там, возле отца и деда, и издали наблюдает за тем, как тощий лохматый паренёк в латаных, изрядно вымокших штанах, ссутулив уставшие плечи, бродит среди нарядных красивых людей.

Наконец послышался протяжный звук рога. Рог прогудел трижды, немного помолчал и вновь принялся за дело. Гомон стих. К пристани подошёл жилистый, до черноты загорелый старик, обряженный в застиранную чуть желтоватую накидку. На тощей морщинистой шее болтались бусы, шнурки, тесёмочки. Это и был тот, от кого зависела дальнейшая судьба Кипуна — старик Иняй. Кипун впервые увидел его, когда был ещё совсем крохой, и уже тогда Иняй выглядел так, будто вот-вот испустит дух. Он и теперь шёл, время от времени опираясь на сучковатую палку, сверху украшенную черепом какой-то пичуги.

Старик шагнул на невысокий помост, закрыл глаза, поднял свой посох на вытянутых руках вверх и невнятно запел тихим дребезжащим голосом. Кипун не понимал слов песни, да и, судя по выражению лиц окружающих, не он один. Иняй пел, время от времени потряхивая посохом. В птичьем черепе на его навершии что-то перекатывалось и шуршало. Люди молча и терпеливо наблюдали за ним. Наконец песня закончилась. Иняй опустил посох, вынул из-за пазухи холщовый мешочек и неторопливо развязал его.

— Три сестры наряжены… — затянул Иняй.

— Три сестры в рубашках вышитых… — подхватили все остальные.

Кипун тоже тихонько подпевал. Эту песню о лунах он знал и любил. Ещё бы не знать! Ведь песня не о том, как Старшая, Средняя и Младшая вместе на небе танцуют, а о таких, как он, о даре, о том, как рвущемуся впервые крылья подарили.

— Ти-и-ип-тип-типа… — тоненько закричал Иняй, когда песня закончилась.

Он запустил в мешок руку, затем резко вытащил её и широким размашистым жестом разбросал то, что выхватил оттуда. На доски настила полетели синие и белые то ли камешки, то ли бусины.

— Зову того, кто рвётся в небо! Ваш цвет — небесный! Зову тех, кто одарить умеет. Ваш цвет — лунный! — прокричал Иняй.

Люди на противоположной от Кипуна стороне помоста расступились, и из-за их спин вышли юноши и девушки в ритуальных бело-синих плащах. Те, кто желал участвовать в ритуале обретения крыльев, как правило, приезжали дня за три, им дарили накидки, учили правильно держаться. Но обязательным это не было. Подняться на помост имел право любой из толпы. А значит, время Кипуна настало, но расступаться перед ним никто не спешил.

Кипун, работая локтями, пихаясь и шипя, протиснулся к помосту. Затем вдохнул побольше воздуха, как перед прыжком в воду, и сделал шаг. Толпа сперва ахнула, а потом зашлась хохотом. Послышались выкрики:

— Гляди-ка, и этот туда же! Ты оперись сперва, птенчик, потом летай!

Кто-то свистнул. Где-то заулюлюкали.

Кипун наклонился и поднял кругляш. Зажал его в кулаке. Выпрямился и едва удержался, чтобы не отпрыгнуть назад. Иняй стоял прямо перед ним. Нос к носу. Кипун сжал губы в упрямую полоску и расправил плечи.

— Покажи! — приказал Иняй.

Кипун непонимающе хлопнул ресницами.

— Семечко какого цвета поднял? — тихо спросил Иняй.

Кипун разжал кулак. На ладони действительно лежало покрашенное синим семечко куяра, а никакой не камень и не бусина.

— Небесное, — ответил Кипун.

Иняй вздохнул и покачал головой.

— Туда стань и жди! — приказал он, указав направление посохом.

Не погнал! Кипун выдохнул и послушно замер там, где сказали. То ли от навалившейся усталости, то ли от пережитого напряжения его затрясло. Оставалось лишь надеяться, что со стороны это было не слишком заметно. Чтобы хоть как-то отвлечься, он стал вглядываться в лица тех, кто будет проходить ритуал вмести с ним, и с удивлением отметил, что некоторые ему знакомы.

Здесь были две сестры. Несколько лет назад они с родителями приезжали на Угорь. Родня у них среди приозёрных имелась. Вот они и приехали, то ли на свадьбу, то ли на похороны — точно Кипун не помнил. Сёстры были невысокие, кругленькие, как две капли похожие на мать и друг на друга. На это сходство все дивились, сравнивали с Булыгой и Теяной. Одни — близняхи, а разные такие, у вторых — почти два года разницы, а одинаковые. Как их зовут? Кипун, порывшись в памяти, с трудом вытащил оттуда два имени — Алкажа и Сэнежа! Вот только кто из них кто, Кипун не определил бы и под пытками.

Ещё троих, двух парней и девушку, Кипун встречал раньше здесь на Срединном, когда с отцом приезжал. Знаком с ними не был, но лица примелькавшиеся. Девушка была бледна, её била крупная дрожь. Кипун ей искренне посочувствовал и даже чуть поуспокоился — не один он нервничал.

Остальных Кипун видел впервые. Особенно удивлял побитый жизнью мужчина, называть этого высокого чуть высокомерного жителя Дальних островов юношей никому бы и в голову не пришло. Мужчина усмехнулся, и Кипуну стало неловко и неприятно, что его поймали на разглядывании.

— Готовы? — спросил смурной Иняй.

Он расстелил на досках оранжевый плат и велел положить на него поднятые семена. Через минуту на огненном фоне ярко выделялись шесть синих и четыре белых семечка. Иняй цокнул языком и покачал головой.

— Недобро, — пробормотал он.

И в этот же момент одна из девушек истошно вскрикнула, схватилась за живот и повалилась. Это была та самая нервничающая девушка, лицо которой было Кипуну знакомо. Она совсем недавно бросила белое семечко, а теперь лежала, скрючившись у ног остальных, и тихо выла.

— Вовсе худо, — сказал Иняй, опускаясь рядом с ней на колени и прикладывая хрупкую старческую ладонь к покрытому испариной лбу.