Всё будет хорошо, мы все умрём!

Сергей Аман, 2018

Повествование в романе ведется от первого лица «бомбилы», бывшего преподавателя философии, который, общаясь с пассажирами и постоянно попадая в различные передряги, рассуждает о времени, поколении, человеческой природе, о бессмысленности повседневной суеты и об «абсурде как основе нашей жизни». Содержит нецензурную брань.

Леди из сети

Леди бывают разные. Это я понял, когда обнаружил целый мир, образованный в сети интернета сайтами знакомств. Конечно, почти все они рассчитаны на то, чтобы тем или иным способом вытянуть из тебя денежку, но есть и такие, на которых можно общаться бесплатно. Я, естественно, предпочитал именно их. Сайты делились по назначению. Одни, к примеру, явно были рассчитаны на то, чтобы быстренько вызвонить одноразового партнёра. Это было похоже на случку, и я их сторонился. Другие обещали найти тебе верного спутника жизни и предлагали заполнить длиннющую анкету, претендуя на научность подхода. Это было и скучно, и нудно. Третьи маскировались под различные игры, одной из разновидностей которых были и знакомства. В общем личины были разные, а суть одна — свести мужчину и женщину. И все, кто хоть раз оказывался на подобном сайте, не могли уже, как от наркотика, от этого варианта препровождения времени и жизни отказаться.

Я, втянувшись, не раз это дело забрасывал, но, когда приходила такая полоса, что я оказывался без постоянной женщины, вновь возвращался к нему. Лена первой свежести легко шла на контакт, приезжала на своём собственном «Фольксвагене» несколько раз ко мне на свидания, кстати, оказалось, что кроме автомобиля у неё есть ещё что-то вроде своего дела, организованного на паях с несколькими подругами. Мы сидели в кафешках, пили кофе, заедая пирожными, болтали, и я каждый раз звал её к себе в гости. Она соглашалась, но каждый раз у неё оказывалась какая-то такая причина, что именно сегодня она этого сделать не может, но в следующий раз — обязательно. После первого обещания я был окрылён, после второго — озадачен, после третьего — задумался. Или она из породы динамисток, которые таким образом за что-то мстят мужикам, или у неё не всё в порядке со здоровьем, как минимум — с головой, или она рассчитывала на большую и светлую любовь, которая предполагает постель только после росписи в загсе. Все эти варианты меня не устраивали.

После развода с женой и раздела огромной трёхкомнатной квартиры на Таганке, оставшейся мне от родителей, я и оказался в этой панельной хрущобе в Перово. Не то чтобы мне было тесно в моей однушке, мне её вполне хватало, но я тосковал в ней. По сыну, по жене, которую, как ни пытался, никак не мог забыть. Сын уже вырос и теперь живет самостоятельной жизнью, я ему не нужен, а то, что он нужен мне, до него пока не доходит, и он мне даже не звонит. А она продолжает жить одна, и это всё время держит меня в надежде, что жизнь как-то повернётся и мы вновь окажемся вместе. И в то же время делать что-то для этого самому мне не хочется. Вернее, не могу себя заставить. То, как она поступила со мной, каждый раз, когда мысль об этом возникает, останавливает меня.

Это было в недавние ещё девяностые. Я после аспирантуры преподавал в одном из институтов историю философии, а жили мы с женой и сыном у моих родителей на Таганке. Зарплата препода известна даже младенцу, моему-то точно. Родители, конечно, помогали нам чем могли, но жена всё время рвалась найти работу, чтобы снимать отдельное жильё. Она преподаватель истории в школе. А история нашей страны, как обычно в смутные времена, вновь как раз оборачивалась своей неведомой историкам стороной. Я уговаривал её заниматься сыном, который должен был пойти, что называется, первый раз в первый класс, но она всё продолжала шерстить газеты с вакансиями и уже появившиеся такие же сайты в интернете. Всё это оборвалось в один день. В августовский день, когда мои родители поехали своим ходом, то есть на своей старенькой «Волге», дикарями отдыхать на Чёрное море. Решили вспомнить молодость, чтобы как-то освободить свой мозг от бардака, творившегося в стране.

Звонок из милиции о ДТП на трассе М-4 «Дон» приняла жена. Дальнейшим — привозом тел, оформлением всех похоронных бумаг и самими похоронами с поминками — занималась тоже она. Я лежал на диване и тупо смотрел в потолок. Только на кладбище сумел себя заставить дойти. Стоял, держась за руку жены, у двух закрытых гробов в толпе родственников и папиных сослуживцев и ничего не ощущал. Только пустоту. Из летнего отпуска на работу я не вышел. В первый месяц после похорон жена подсаживалась ко мне на диван и говорила какие-то ласковые слова, поглаживая меня по голове. Во второй стала говорить, что надо приходить в себя, что жизнь продолжается, что у меня сын, что работа, на которую она всё же устроилась, денег почти не приносит и надо думать о семье. На третий заявила, что так больше продолжаться не может, надо продать квартиру, чтобы ничего не напоминало о родителях, говорят, это помогает, и она начинает заниматься этим. На четвёртый… на четвёртый она мне сказала, что хочет развестись со мной.

И скоро всё стало происходить с невероятной быстротой. Она сводила меня в загс, и мы развелись — по обоюдному согласию разводят сразу, а я не противоречил. Как раз подошёл полугодовой срок, когда родительскую квартиру нужно было перерегистрировать на себя, этим тоже занималась жена, привозя меня только на подпись документов. Раздел квартиры состоялся не через обмен, а через продажу нашей и покупку двух других. Так что у жены осталась ещё приличная сумма в долларах и двухкомнатная где-то на Павелецкой, а я оказался лежащим на диване в хрущобе в Перово. Правда, диван остался прежним — жена часть мебели оставила мне и даже помогла перевезти. Кроме того, выделила мне небольшое количество дензнаков на первое время. И забыла о моём существовании. А я провалялся на диване ещё месяца полтора-два, иногда выходя в магазин и покупая водку с нехитрой снедью и по чуть-чуть потребляя всё это. Я лежал, смотрел телевизор и думал, что спиваюсь. Время тянулось муторными днями и ещё более муторными ночами. И всё же спиться мне не удалось.

Мне позвонил Андрей Гусев и предложил за приличные деньги включиться в выборную кампанию одного нашего общего знакомого. Вернее, это предложили ему, Гусеву, но он был занят своими писательскими делами и адресовал это заманчивое в финансовом смысле предложение мне. Мои финансы уже пели романсы. Мой институт к этому времени расформировали и куда-то включили как филиал, возвращаться было некуда, и я принял предложение товарища писателя. Я вдруг ощутил потребность в движении. Видимо, время, выделенное природой на восстановление центральной нервной системы путём лежания на диване, закончилось. И я не сразу, но всё же вошёл в ритм предвыборной гонки. Это было весьма занимательное предприятие. Периодически встречаясь с Андреем, я рассказывал ему о всех перипетиях тогдашней политической борьбы в глубинке, где баллотировался наш знакомец, в подробностях, и он потом эти подробности использовал в своём романе «Российская история-95». Так что его предложение пошло на пользу нам обоим.

С Гусевым мы познакомились ещё в восьмидесятые, ко гда я решил заняться велосипедным спортом и пришёл в велоклуб на Пресне. Андрей, который старше меня больше чем на десять лет, занимался там уже давно и серьёзно, участвуя в различных веломарафонах. Худой, высокий, неторопливый в движениях, он казался флегматичным субъектом, и только велогонки проявляли его истинный темперамент. Тогда мы были знакомы шапочно. Я выдержал спортивный стиль жизни недолго и вскоре забросил велосипед, решив писать статьи в газеты, и мы потеряли друг друга из виду. Однако в девяностые, столкнувшись в одной из газетных редакций, возобновили знакомство. Он уже издал свою первую книжку, кстати, тоже оставив спорт, и работал специальным корреспондентом «Российской газеты». Тут у нас оказалось гораздо больше совместных интересов, чем в велоспорте, да и разница в возрасте стёрлась, и вскоре мы уже могли общаться друг с другом часами. А к нашему времени, ко второй половине нулевых, он вообще оказался моим единственным другом.

Нас было пятеро неразлучных друзей во дворе моего таганского дома, где я вырос. Мы держались одной стаей, и никто из дворовых не решался нас задеть. Это было, как говорится, чревато. Я был самым спокойным в этой пятёрке и до последнего сдерживал своих неуёмных друзей. Первым нас покинул Володька, уйдя сначала в военное училище, а потом в Афган, откуда вернулся в запаянном цинковом гробу. Ещё двое, Серёга и Витёк, упокоились на кладбище в девяностые, когда Россию делили и верхи, и низы, а они из боксёров переквалифицировались в бандитов. Последнего из оставшихся, Генку, доедала водка. Я первое время пытался как-то его вытащить, кодировал пару раз за свои скудные копейки, даже возил вшивать торпеду, но хватало Генке ненадолго, а после того, как он развязывал, становилось всё гораздо хуже. Смотреть на это я уже не мог и заходил к нему теперь совсем редко.

Со времён учёбы на филфаке, как мы, шутя, называли свой философский факультет, а реально так называли девичий филологический, остался ещё один друг, Сашка, но он после окончания МГУ вернулся на свою далёкую родину, и мы общались только по интернету или посредством мобильной связи, да и то совсем редко. Что ни говори, а для поддержания дружеских отношений нужно всё-таки хоть изредка встречаться и выпивать. Тех, кто выпал из этой орбиты, ты, конечно, числишь в своих друзьях, но рассчитываешь уже всё же только на ближний круг. Кстати, если бы не жена и сын, то и я мог бы разделить участь или Серёги с Витьком, или Генки. Но семья и приличная работа удержали меня на плаву в том мутном потоке, который в девяностые разносил страну и утягивал людей на дно жизни. Он же, кстати, разметал практически всех моих московских приятелей-однокурсников. Первое время мы изредка встречались на какой-нибудь пятый — десятый год окончания универа, а после гибели родителей я перестал поддерживать даже такие отношения.

Вот так из людей, как говорится, социально близких мне остался один Андрей Гусев. И когда Лина прокатила меня со встречей, я позвонил ему, благо в результате своих жизненных коллизий он жил тоже в Перово. После стольких лет удалённого жительства мы могли видеть друг друга почти «в окно»: он теперь обитал на соседней улице. О моих отношениях с Линой он, конечно, знал всё в подробностях, потому как встречаться за рюмкой чая мы с тех пор, как оказались «соседями», стали гораздо чаще. Не то чтобы мы за столом перемывали кости всем знакомым, как это обычно делают женщины, но иногда, когда накопленные обиды на жизнь требовали выхода, это оборачивалось откровенным разговором. Да и, честно говоря, я не раз ждал от него совета, как от старшего товарища. Вот и теперь я жалился ему в надежде, что он что-то подскажет.

— Не знаю, звонить ли ещё Лине или плюнуть на всё и ждать естественного развития событий, — говорил я, совсем не подразумевая гордого одиночества. Мы только-только затронули тему электронных знакомств.

— Это простой вопрос. Я бы даже сказал — это не вопрос, — ответил Андрей. — Ты хочешь с ней встречаться, значит, набирай её номер телефона. Не хочешь — в сети жаждущих общения женщин тысячи и тысячи.

— А что ж ты до сих пор не обзавёлся подругой?

— У меня совсем другой взгляд на сетевые знакомства, я отношусь к ним с интересом учёного, исследующего все стороны современной жизни. Кстати, давай-ка поднимем бокалы за любовь.

Я уже сбился со счёта, сколько раз за этот вечер мы «поднимали бокалы», все обычные в таких случаях тосты уже были произнесены, так что последний, учитывая нашу сугубо мужскую компанию, оказался даже в чём-то оригинальным. Мы хлопнули ещё по рюмашке. Хотя тут я не прав, потому что Гусев действительно поднимал бокал. Привычка у него такая — наливать полный бокал водки и пить весь вечер, прихлёбывая по чуть-чуть. А я тоже пил водку маленькими глотками, но из крохотного стаканчика в виде сапожка, когда-то подаренного мне в качестве сувенира. Зажёвывая жгучую жидкость, я обдумывал эту глубокую мысль с бокалами и рюмашками, когда в дверь квартиры позвонили. Приехать без предварительного звонка по телефону могла только Лина, она это любила. Слава богу, канитель с сайтами знакомств можно забыть. Оставив Андрея на кухне, я вышел в прихожую и, отвернув замок, распахнул дверь. Передо мной стояли два разновеликих мужика.

— Алексей Витальевич Круторогов? — вопросительно произнёс высокий парень лет тридцати пяти в потёртой спортивной курточке. Лицо его мне показалось знакомым, в отличие от второго мужичонки — постарше, маленького и в каком-то провинциальном пиджачишке, сердито сопящего у товарища под боком.

— Да, — с лёгкой заминкой ответил я.

— Алексей Витальевич, вы вчера подвозили Антонину Гребцову в город Железнодорожный? — вежливо полуспросил-полуутвердил высокий.

— Может быть… — Я не понимал, к чему они клонят, хотя уже смутно припоминал эту клеющуюся ко мне вчерашнюю Антонину.

— Алексей Витальевич, мы прекрасно знаем, что это были вы, — гнул свою линию высокий. — Номера вашей машины зафиксированы. Так что возникает деликатный вопрос. У Антонины Гребцовой в результате вашей поездки пропал кошелёк с деньгами. Как вы это можете объяснить?

— Да что тут объяснять, — не выдержал всё время дёргающийся в мою сторону из-под локтя высокого плюгавенький мужичонка. — Пусть деньги гонит!

В моей голове носились обрывки мыслей вперемешку с воспоминаниями прошлого вечера. Чего они хотят? У неё действительно пропали деньги или это обычные фраера, пытающиеся наехать на простодушного бомбилу? Да боже мой, этот высокий — это же зять её, теперь я его вспомнил, это он совал мне целую жменю мелочи. И что случилось? Может, она до дома не дошла, завалилась где-нибудь, а кошелёк её вытащили? Да нет, не было у неё при себе никаких денег, она всю свою сумку облазила при мне. Я принял решение.

— Послушайте, я вас узнал, — обратился я к высокому. — Подвозил я её, но денег у неё не было, вы же сами мелочь собирали. — Я повысил голос. — Так что давайте разойдёмся мирно!

Видимо, услышав разговор на повышенных тонах, из кухни в прихожую вышел Андрей. Он худой, но очень высокий и жилистый, сказывается его спортивное прошлое, так что его фигура обычно производит нужное впечатление.

Фраера, похоже, не ожидали, что в квартире ещё кто-то есть. Во всяком случае, маленький мужичонка, всё порывающийся нервно что-то сказать, сразу как-то утих и успокоился. Но высокий после недолгого замешательства вновь продолжил.

Конец ознакомительного фрагмента.