Звезда Саддама

Сергей Е.ДИНОВ (2023)

Авантюрные, криминальные приключения кинооператора Храмцова в США, Греции, РФ, Кипре с беспрецедентным залётом в Ирак перед вторжением американцев на угнанном, военно-транспортном самолете АН-12. Из серии "Дневники 90-х". Часть 1. "Яйца АНтона".

Выброс адреналина

Ни через две, ни через три недели Храмцову не позвонили по международной линии, не вызвали на съёмки, но по городской, московской, женским голосом неизвестной сообщили, что с Виктором Брагиным произошёл несчастный случай. Юноша разбился на смерть, в пьяном виде выпав с лоджии верхнего этажа пятизвёздочного отеля Лимасола.

— Витька?! — заорал пьяный Храмцов. — Выпал?! В пьяном виде? Да что за хрень?! Он никогда ничего не пил крепче фанты и спрайта! Ну, ещё минералку. Без газа.

В трубке раздались короткие гудки отбоя.

Был бы исправен определитель на домашнем аппарате, Мирон обязательно бы записал номер звонившей. Дело о гибели милейшего юнца Брагина нельзя было оставлять без внимания. Мирон вспомнил зажигательную, обвинительную речь итальяшки Витторио на последнем собрании группы. Его злобный прищур глаз, когда Брагин упомянул о фотоснимках на борту вертолёта. Это было убийство! Несомненно, итальянец устранил свидетеля и обличающие фотоматериалы. В противном случае, Витторио пришлось бы отвечать финансами по суду за крушение вертолёта, за угробленную киноаппаратуру, за все страховые выплаты, в том числе, и пострадавшим. Однако, официальное решение комиссии по расследованию гласило о «попадании птицы в лопасти Белл UH — 1 «Ирокез». Бред и чушь!

— Мичман Бражкин,

Снять фуражку!

Ромом наполняй баклажку!

Выпьем чарку за морских бродяг! — третий день подряд невольно напевал Храмцов вариацию песенки с неудавшихся съёмок полнометражного фильма в Одессе.

В мозговые извилины даже пьяный Мирон прочно занёс, записал начало возможного расследования гибели Витьки Брагина. Но само расследование случится нескоро. Для этого самому Храмцову предстоит долгий путь выживания в суровых условиях бандитского капитализма девяностых годов не только в России.

Третью неделю Мирон возлежал пьяный, бледной тушей в цветастых трусах, на разобранном диване своей холостяцкой квартирки в Свиблово, тупо смотрел в экран телевизора, где выражали постоянный импичмент президенту. Перед диваном держали оборону шеренги пустых пивных бутылок, во главе литровых водочных пузырей. Валялись вокруг дивана, как разноцветная опавшая листва, затейливые поделки — жёлтые бумажные птички, ядовито-зелёные лягушки, уродцы самых невероятных мастей, от драконов до лесных монстров. Шёл третий день пьянки натощак, вернее, глубокого алкогольного забытия.

Русские люди непредсказуемы в своих неожиданных решениях и поступках, особенно, когда их выводят из терпения. Так и Мирон Храмцов. Во второй половине дня, на четвёртый день после сообщения о гибели Брагина, он внезапно разозлился на самого себя, на своё тупое безволие, развалил плотное оцепление стеклянного неприятеля и отправился в ванную комнату. Привёл себя в порядок. Побрился, приоделся. Первый же телефонный разговор втянул его в бурную пучину действия.

— А я прошу, настаиваю, девушка!.. Передайте, если занят!.. Передайте Виктору Павловичу: камерамэн Мирон Храмцов прибыл с Кипра с важными донесениями и настаивает на срочной встрече. Кто-кто-кто! Девушка, кинотермины надо знать, если служите в конторе, что снимает фильмы! Камерамэн — человек-камера. Доклад Виктору Павловичу о «белой» и «чёрной» смете фильма! О реальных затратах на съёмки с французской стороны!.. Да! Алло! Это Храмцов! Добрый вечер… А-а, извините, добрый день. Всё слышали, Виктор Палыч? Тем лучше. Через полчаса? На Арбате? На Новом Арбате. Адрес… пропуск… Всё запомнил. Есть! Буду.

Храмцов выхватил из операторской сумки потрёпанную тетрадку на стальной спиральке, финальный том путевых записок. Перелистал, нашёл нужные заметки, загнул уголки страниц. Выписал необходимые цифры на отдельную, мятую бумажку. Никто, ни в русской, ни во французской группе не догадывался, что Мирон Храмцов, после окончания операторского факультета киноинститута, проучился три года на заочно-вечернем экономического и «завалился» на двух экзаменах. Академотпуск брать не стал. Решил, что обучения достаточно. Тогда факультет ещё не значился продюсерским, готовил администраторов и директоров съёмочных групп.

И завертелась, медленно, но верно карусель суетной столичной жизни. Зануда-частник в жаровне дребезжащей «пятёрки» прокатил его до центра пыльной, летней столицы. С полчаса потеряли, выстаивали в душных пробках на Садовом и Бульварном. Пропускали на «зебрах» толпы нервных пешеходов.

Минуток через сто Храмцов, разгорячённый перемещением в знойном, пыльном пространстве, с некоторым облегчением, повалился в жёлтое кожаное кресло в прохладе офиса Дорошина, коммерсанта и генерального продюсера упомянутого фильма с российской стороны. Это был тучный, важный мужчина, но не рыхлый, а крепенький, как желудь, подвижный, со здоровым цветом лица преуспевающего бизнесмена в расцвете сил.

— Ответный ход мэна з камерой? — спросил Дорошин. — Месть?

В его саркастическом взгляде угадывалось лёгкое презрение к отверженному.

— Скорее приветный, — вяло возразил Храмцов. — Ваши деньги, Виктор Палыч. Ваш интерес. А что Оскар не светит, — по сценарию было понятно.

— Но-но! Не зарывайся! Мы по-крупному вложились в рекламную компанию и на весну заявили Канны! — проворчал Дорошин. — Ты остаёшься в титрах. В финальном барабане. Это немало! Выкладывай соображения. Пиво, вино, виски, водка? Чай — кофе не предлагаю.

— Ни грамма, — мужественно откачнулся Храмцов. По багровому лицу кинооператора вряд ли можно было поверить, что опохмел невозможен.

— Минералки, если можно.

— В контракте с французами забито их право менять творческий состав группы, — на всякий случай пояснил Дорошин, нетерпеливо покачал ногой в блестящей дорогой туфле. Белоснежный, упитанный, ухоженный, он излучал полное жизненное благополучие. В отличие от помятого, опухшего Храмцова в балахоне джинсового костюма «Вранглер».

— Я точно знаю затраты на съёмки за последние, скажем, два-три месяца, — спокойно возразил Храмцов, — сравните с отчётами французов. Если разница не больше двадцати процентов, я умываю руки. Иду работать вышибалой в бар у Черта-ново на задворках.

— И двадцати много, — прогудел Дорошин, неторопливо долил в фирменный стакан «Карлсберг» светлого пива из запотевшей бутылочки, после чего пересел за письменный стол. — На одних американских съёмках, разбитом вертолёте и аппаратуре вы бы меня разорили! Если бы не грамотная страховка! — Дорошин нажал клавишу переговорного устройства. — Леночка, минеральной воды и двойной кофе нашему гостю, для освежения мозгов. Калькулятор и лист бумаги, — добавил он.

— У меня с собой было, — криво усмехнулся Храмцов. — Подготовился.

Вошла… вернее, вплыла в кабинет обалденная, иначе Храмцов не смог бы выразиться, — секретарша, как и принято в офисной моде «новых русских», в коротенькой юбочке, с аккуратной, тугой задницей в виде сердечка, с точёными ножками с тонкими щиколотками. Стройненькая, с плотным узлом густых каштановых волос на затылке. Храмцов опустил глаза, проследил бесшумное перемещение изящных туфелек по ковролину к столу директора и проворчал, когда девушка вышла:

— Сильный отвлекающий фактор!

— Визитка фирмы, — вяло пояснил Дорошин. — Ну?

Храмцов протянул измятый, сложенный вчетверо лист бумаги, из которого совсем недавно складывалось очередное храмцовское творение в технике оригами. Пока Дорошин вникал в цифры, Храмцов с удовольствием наблюдал, как менялось лицо коммерсанта: расслабленная гримаса лёгкого презрения к визитёру перетекла в удивление, затем в растерянность. Бизнесмен спохватился, что слишком открыто выражает свои чувства, стал суров и хмур, прогудел возмущённо:

— Не хило! Однако… расписал подробно. Полная смета.

— Сколько? — спросил Храмцов.

— Что?

— Сколько процентов? Между вложенным и затраченным.

— Проверю, — задумчиво промычал Дорошин, — но и в первом прикиде Жаконя перебрал. Круто перебрал. Смету вместе утверждали.

— По рабочему материалу видны реальные затраты… — продолжил было Храмцов.

— Если твоя малява хоть… хоть в половину верна, — зарычал в гневе преображённый Дорошин, — раком поставлю эту французскую гниду!

Опухший Храмцов с изумлением воззрился щёлочками глаз на румяное лицо преображённого бизнесмена.

— Ты чё, в натуре приличный оператор? — вдруг набычился Дорошин, преображаясь в солидного бандита при бешеных бабках. — Чё эт Гарик и Мишель так о тебе пекутся? Скорешились? — он шлёпнул себя тыльной стороной ладони по горлу. — Вместе бухали?

Храмцов нервно похрустел запястьями, вращая, разминая кулаки.

— Приглашают, значит, устраиваю.

— Ладно! Лабай дальше! Сегодня работаешь на конкурсе, — неожиданно заявил Дорошин, набрал номер на трубке радиотелефона, — глянем, какой ты мэн… з камеры. Работаешь с плеча! Никаких штативов. Выглаживай крупно: ляжки, груди, ножки. Чтобы девки сочились с экрана. Мне надо продавать товар. Весь товар! «Плейбой», «Пентхауз», публичные дома Европы и Азии — один хрен! Эти тупые, гладкие, пересвеченные картинки для ящика мне надоели!.. Алло?! Кто говорит? Сиротин? Главным оператором сегодня на конкурсе работает… Как тебя?

— Храмцов, — печально усмехнулся Мирон крутым поворотам судьбы.

— Храмцов, — повторил Дорошин. — И баста! Прекрати пустой базар!

— Предпочитаю работать без басты и ассистентов, — печально вздохнул Храмцов.

Дорошин юмора не понял.

— Как полностью? Имя-отчество?! Для пропуска! — уточнил Дорошин. Коммерсант был сильно расстроен ненасытностью иноземных партнёров, их наглым обманом и воровством.

— Мирон Борисович. 1958 года рождения.

— Смешно! Мирон? — расслабился Дорошин, суровый коммерс позволил себе улыбнуться. — Древних славян раскопали?

— Родители. Деревенщики, — пояснил Храмцов.

Что означает «деревенщики» Дорошин уточнять не стал.