Обнажённая натура продаст художников

Сергей Е. Динов (2022)

Из полевого дневника сценариста: «Эта история — хулиганские зарисовки про балбесов, попавших под бандитский замес в 90-ХХL». Или вынужденные приключения двух художников, афроамериканца (приёмного сына одного из них) и неудачника-сценариста, обворованных предприимчивой авантюристкой, в которую все четверо были влюблены.

Из литературной серии «Дневники 90-х»

Основано на реальных событиях.

По давней литературной традиции стоит предупредить читателя, что все персонажи повествования вымышлены, любое возможное совпадение с реальными людьми совершенно случайно.

К узнаваемой местности вымышленные события не стоит соотносить слишком серьёзно.

«Отряд бросился на бронепоезд, зачумлённый последним страхом, превратившимся в безысходное геройство».

А. Платонов, «Сокровенный человек».

От автора

«Пойду, поймаю образ на перо», М.З.Серб, 1979 г.

Мятая-перемятая «общая» тетрадка в девяносто шесть листов, в коричневой, клеёнчатой обложке, прошитая грязными суровыми нитками попала к автору повествования не случайно. Досталась по наследству. От друзей. Они и стали прообразами персонажей.

«Хулиганские зарисовки двух авантюристов, попавших под бандитский замес».

Такова была надпись шариковой ручкой на заглавном листе в качестве эпиграфа.

— Доносы карябаешь, борзописец? — как-то спросили Артура, по прозвищу Бальзакер, его друзья по вынужденным приключениям.

— Путевой дневник, — ответил записыватель. — Заверну в пакет. Суну в склеп второго века до нашей эры. Засыплю землей. Вдруг отыщут и кому-то сгодится?

Компания расположилась на брёвнышках перед костром на высоком утёсе побережья азовского моря. Краснокожие, распухшие от пьянства и палящего солнца лица, будто индейские маски, застыли в недоумении перед катаклизмами беспутной жизни. Сутулый, стриженый налысо гуманоид Бальзакер терпеливо водил шариковой ручкой по листочку бумаги. В мерцающем оранжевом отсвете костра близоруко щурился, присматривался к кривым строчкам, терпеливо продолжал бессмысленное, как ему самому казалось, занятие.

— Путевой дневник он ведёт! Ха! Непутёвый ты человек! Кому сдалась твоя дурацкая писанина?! — задирались друзья.

— Потомкам, — с грустью, иронично отвечал Бальзакер.

Некоторые доверенные лица были знакомы с творчеством незадачливого актёра и сценариста… со слов самого написателя. Отпечатанные на пишущей машинке «Юность» листы, исписанные кривым почерком ученические тетрадки, пачками отлеживались в квартире Бальзакера в картонных ящиках из-под конфет и печенья. Написатель никогда, никому ничего не давал читать. Боялся злобных оценок и отзывов, боялся, что украдут сюжеты.

— Не будет у тебя потомков, трусливый, паталогический холостяк.

— Даже самый ничтожный человек — ценный дневник жизни, — философствовал Бальзакер. — Он достоин, чтоб его вспомнили и не должен исчезнуть бесследно.

— Кто? Дневник или человек?

Бальзакер промолчал, продолжал накарябывать в тетрадке путевые заметки.

«Замерший Азов серебрился под луной чешуйками гигантской рыбы, что всплыла в волшебную полночь», — прочитал Точилин через плечо сочинителя.

— О как! Да ты у нас сказочник?! — приятно удивился Точилин.

— Хочется сделать жизнь красивой… хотя бы на бумаге, — мечтательно прошептал Бальзакер.

Через три дня рано утром Артур бесследно исчез. Пошёл окунуться, как он сообщил на прошание. Скорее всего, непризнанный современниками писатель утонул в мутном волнении Азова или странном озере, пугающим своим зеркальным спокойствием, что замерло среди глины и камышей вытянутой каплей метров сто на пятьдесят на утёсовой террасе азовского побережья. По слухам, озеро было метеоритного происхождения. Образовалось миллион лет назад.

90-е годы прошлого столетия было уникальным временем становления бандитского капитализма в России, передела власти, собственности, территории и личности.

Бурные девяностые нынче сидят в креслах двухтысячных. Для вольных художников кресла чиновников и в прошлом, и настоящем ровным счётом ничего не значили. Кресла они считали упокоением для жирных задниц и ненасытных желудков. Период откровенного бандитизма оставался для истинных художников своеобразной эпохой Возрождения к творчеству, в которой, как оказалось, можно зарабатывать приличные средства даже собственным трудом, конечно, если удалось сохранить здоровье и саму жизнь.