Киллер и Килиманджаро

Сергей Лысенко

История киллера Валерия Дурманова, который родился не в то время и не в том месте. Ментовский Харьков в посткризисной Украине – где-то между Европой и Россией. Посреди Слобожанщины – «Килиманджаро», гора, которая транслирует… Повесть в стиле нуар с элементами постмодернизма, которая должна понравиться как читателям-эстетам, так и любителям остросюжетной прозы.

4. Лука и Псёл лучше…

В зеркале я вижу Дурманова. Это мужчина…

Что ещё можно сказать о Дурманове?

В детстве он ел плохо, потому что выделялось мало слюны. Врачи говорили, что это от нервов. Мама пережевывала еду и скатывала из нее сочные шарики, но Дурманов все равно не ел. У матери были разноцветные глаза. Один каре-зеленый, другой — тигровый. Такое чаще встречается у животных, чем у людей. Мать была решительной и бесстрашной. Чего не скажешь о ее сыне, грозе щенят и цыплят. Неудивительно, что в шестом классе его побил пятиклассник Гусь. Когда синяки пожелтели, Дурманов получил кличку Поганов. И так — до выпускного, до танца с Томкой Килькой и того самого поцелуя. Оказалось, что он не поганка, а шампиньон — он может кому-то нравиться. Лед тронулся. Дурманов поступил в Зооветеринарную академию и выучился на менеджера. В его группе были одни девушки — Дурманов выбрал себе цыганку, которая не умела гадать, петь и танцевать.

Что ещё? Когда Дурманов брился…

Вот черт… снова порезался.

— Валера!

Жена зовет завтракать. Жену зовут Полиной Леонтьевной.

— Сейчас, Полина Леонтьевна.

Давным-давно она преподавала ему русский язык и литературу. Она была самой красивой женщиной в школе. В неё влюблялись все ученики и все учителя. Увы, их любовь не была долговечной. Лишь Дурманову удалось сохранить свои чувства.

Однажды осенью Дурманов нашел ее в чеховских местах. После развода с мужем, доцентом кафедры «Сопротивления материалов», Полина Леонтьевна вернулась на Луку, окраину Сум. Её родной дом, зажатый, задавленный соседскими коттеджами, находился чуть ниже разрушенной усадьбы помещиков Линтваревых — прямо на берегу реки Псел, где когда-то рыбачил Антон Павлович. Работала Полина Леонтьевна рядом, во флигеле, превращенном в Дом-музей Чехова. Водила посетителей по тесным комнаткам, рассказывала о жизни и творчестве писателя, о рассказе «Неприятность» и самой большой неприятности — смерти брата Николая, художника, больного чахоткой.

«Это тяжело подействовало на Антона Павловича. Он уехал в Ялту, но всю жизнь, всю свою жизнь, скучал по Луке».

Полина Леонтьевна стояла так близко, щекотала дыханием, пахла землей и листвой. Не отступала, не отстранялась, когда Дурманов напирал. Она знала, что молодой белоухий Антон Павлович, нарисованный Николаем Павловичем, не смотрит — отвернулся.

А на улице сыпалась осень. Золото стекало с осин на ивы и дальше — в воду. Кленовые веники над дорогой накалялись, краснели, багровели…

«Не слишком ли быстро?»

«Да, время летит…»

Зато в детстве оно тянулось, как жевательная резинка. Турецкие «Финал-90» или «Турбо» со вкусом автомобильных покрышек. Дурманов помнил, как болели скулы. Но он не останавливался — работал челюстями, множил вкладыши и ждал того дня, когда сможет жениться на русской литературе…

Мечта стыдливой любви, надежды милые черты… С каждым классом всё четче и смелее. И ничего, что учительница вышла за другого. Дурманов разворачивал очередной «Финал-90» (или уже «Финал-92»), засовывал вкладыш с дредастым Гуллитом (или солнцеголовым Вальдеррамой) под обложку тетради, а твердую, крохкую жвачку за щеку. Медленно разжевывал, постепенно смачивая слюной. Он знал, что после школы всё изменится.

«А помнишь, кто виновен в гибели вишневого сада?»

Дурманов помнил, как получил двойку за это сочинение. Помнил, как свалился взглядом за вырез платья, как узрел вершину её айсберга. Долгое время он чувствовал себя «Титаником» на дне Атлантики.

«Ты знаешь, что здесь Чехов задумал „Вишневый сад“? Что в пьесе описана усадьба Линтваревых?»

Обшарпанное дырявое здание качалось на янтарных шелестящих волнах, которые выкатывались из одичалого фруктового сада.

Улица Чехова вела вдоль берега — к жилищу Полины Леонтьевны. Неприметный маленький дворик, увитый плющом и виноградом. Старая черепичная крыша, столярные окна…

«Извини, у меня не прибрано…»

Чисто и уютно… Электрочайник, чай в пакетиках, чайное печенье. На стене выцветший плакат — летучие голландцы: Гуллит, Райкард, ван Бастен. Чемпионы Европы восемьдесят восьмого года.

«В финале отец болел против наших. Он не любил Советский Союз».

«Зря. Сильная была сборная…»

Неловкая пауза, затем — как с цепи… Кубарем в спальню, на широкую кровать. Над головой украинский импрессионизм — пасека, бородатый дед читает в тени газету… Почему-то на коленях…

«Это Онацкий…»

«Кто?..»

«Был руководителем нашего художественного музея, потом — расс… Помоги расстегнуть».

Это случалось раньше, мужа-сопроматчика никогда не было дома…

— Валера, ну сколько можно?

— Иду-иду…

В первый раз Дурманов притащился к ней с четырехтомником Набокова. Была такая же осень и такой же чай. И полная растерянность, хотя Дурманов вроде бы всё продумал. Он снова чувствовал себя школьником, двоечником. Подавленный, приглушенный голос, словно из-под подушки. Неуместные, запоздалые реплики, все слова против шерсти. Путаница с «ты» и «вы». И вдруг странный звонок от брата-кагэбиста, повышенные тона, слезы. «Тебе лучше уйти…»

Сила — последний аргумент Дурманова. Атака Турати, защита Лужина. Даже не шахматы, а чапаевцы. Настоящим мужчинам ума не надо. Полина Леонтьевна посопротивлялась для приличия, но в итоге все равно сдалась… «Лолита» наоборот — Гумбертино на лихом коне. Начало тайных скачек…

«Дурманов, ну зачем ты приехал? Что было, то прошло. Мне хорошо здесь, даже не уговаривай. Могу процитировать Чехова: Аббация и Адриатическое море великолепны, но Лука и Псел лучше…»

Дурманов не уговаривал. Они просто оказались в его новой теплой квартире возле стадиона «Металлист». Двадцать восемь градусов, как в Раю, можно забыть об одежде.

Дурманов вытирается полотенцем. Я оставляю его в зеркале и иду на кухню.

— Вчера ты поздно вернулся.

— Работа…

— Работаешь на износ, Валера.

Полина Леонтьевна подозревает, что на самом деле я не риелтор. Что агентство недвижимости «Алтарь» — это ширма. Я плачу за аренду помещения и за лицензию эксперта, и плачу немало. А рынок благополучно стоит, как всегда, ничего не покупается и не продается. В мой офис на окраине города, между Лесопарком и Пятихатками, никто не заходит. Я позаботился, чтобы рядом не было транспортных остановок.

— Гусейнов заходил.

— Кто?

— Участковый.

— И что ему надо?

Конечно, я знаю, что нужно Гусейнову. Мне тоже нужно задать ему кое-какие вопросы.

Я прокалываю вилкой глазунью и макаю хлеб, а Полина Леонтьевна нежно смотрит на меня. Её халатик распахнут.

Я протягиваю руку и мажу желтком её большую белую грудь.

— Сначала доешь!

Полина Леонтьевна смеется. Люблю, когда она так смеется. Интересно, будет ли она смеяться, когда услышит о Мажаре.