Лудингирра

Сергей Николаевич Фирсов, 2023

Шумерское царство после Великого потопа. Восстановление страны идет тяжело, обостряется борьба за власть. Чтобы объединить непокорные шумерские города, царь Утухенгаль решает воздвигнуть огромный храм на земле, принадлежащей Лудингирре, которого под ложным предлогом высылают к диким племенам амореев, заточивших его в шахтах. Но Лундигирра не может смириться с несправедливостью судьбы, а вернее богов, на службе у которых он оказался. Ему предстоит пройти путь от простого раба до воина, осмелившегося бросить вызов самим богам за право властвовать Шумерским царством.

Глава шестая

Вечером во дворце устраивали пир по случаю примирения Уммы с Эреду и вступления Ургулы в должность главного смотрителя казны и сборов. Лудингирра отпустил Дамгулу на праздник, а сам остался дома. Грандиозные попойки он не любил, предпочитая им иные удовольствия…

Как только супруга ушла он отправился в одно заведение, где надеялся провести время не хуже, чем на царском пиру. Оправдывал он себя тем, что был ранен в бою, а после аморейского лечения требуется иное лечение — более щадящее. Об этом методе он случайно узнал очень давно от своего отца. Они жили тогда в аморейских горах, ожидая ухода Великого потопа. Сейчас в это трудно поверить, но черноголовые¹⁴ во время бедствия жили бок о бок с дикарями. Более того, амореи предоставили черноголовым свои пещерные дома. Строить из кирпича горцы не умели.

Отец, помнится, подвернул ногу. Пришлось обратиться к какой-то женщине, вроде, местной знахарке дабы снять боль. Лудингирра тоже хотел пойти к ней, но к великому удивлению и не менее великой обиде, его почему-то не пустили.

Чем занимался отец в пещере с дикаркой — Лудингирра тогда не понимал. Только слышал стоны отца, а еще — стенания этой женщины и боялся, чтобы отцу не стало хуже. Тимахта провел с дикаркой всю ночь и к утру вернулся совершенно исцеленным. Так, по крайней мере, он сказал сыну.

Здесь же в горах Лудингирра познакомился с очень симпатичной девочкой — аморейкой. Она была чуть старше его; обладала сильным телом бронзового цвета и нравилась ему до безумия. Они вместе лазали по горам; девчонка всегда опережала его и каждый раз повторяла:

— Ну почему ты такой слабый? Настоящий воин должен сильным быть… Вот как я. Смотри…

И она ловко опрокидывала на лопатки маленького тощенького Лудингирру.

— Ну почему ты не сопротивляешься, а? Так нельзя! Тебя могут убить! — говорила она. — Почему ты все время улыбаешься? Ты что не хочешь быть воином? Ну? Давай еще раз!

И Лудингирра под ее натиском вновь летел на землю как подкошенный. Но он не обижался, наоборот — вставал и улыбался, улыбался, когда был с ней рядом и ничего с собой поделать не мог.

Однажды она принесла ему нечто завернутое в тряпку.

— Вот! Это тебе! — сказала она. — Мама говорит: настоящие воины, чтобы стать сильными должны есть это.

В тряпке оказался большой кусок козьего сыра. Ничего вкуснее Лудингирра не пробовал ни до ни после. Они сидели на каком-то уступе, прижавшись друг к другу, ели сыр и смотрели на горы. А на сердце было так спокойно, безмятежно и хотелось, чтоб этот сыр никогда не заканчивался. Лудингирра до сих пор помнил это состояние и ее, пропитанные детской заботой слова:

— Ты всегда ешь это! Понял? Тогда ты будешь настоящим воином, и никто тебя победить не сможет! Обещаешь?

Лудингирра с набитым ртом кивнул в ответ.

— От сердца говоришь?

— Угу.

— Хорошо, я верю тебе! — успокоилась аморейка.

И почему-то Лудингирра до сих пор не может забыть это детское приключение. А Дамгула… Дамгула это была страсть, что бывает редко в браке по расчету, но страсть на одну ночь.

И вот он в заведении. Смотрит на завсегдатаев, и какой-то горбун отводит его в зал, где под нехитрую музыку танцуют полуобнаженные девы. Удобно расположившись на мягких тюфяках Лудингирра пьет вино и смотрит на танцовщиц. Смотрит и ловит себя на мысли что нужна ему только та аморейская девчонка. Только она и никто другой. Любопытно знать где она теперь и как выглядит. Ради этого он бы все отдал: землю, дом и сверх того — полжизни.

Вино тихо кружит голову, и он выбирает себе смуглую красотку — она больше других напоминает ему аморейку и остается с ней наедине.

А во дворце пиршество перешло в свою заключительную стадию. Дамгула пребывала в женской компании, где между душистой бараниной и дильмунским вином обсуждались текущие дела государственной важности.

— Как странно, что Ургулы не было на пиру. Это же в его честь, не правда ли? — говорила одна знатная дама, что была когда-то избрана душой компании.

— Чего же тут странного, не пойму? Все и так знают, что Ургулу здесь терпеть не могут. — последовал раздраженный ответ ее соперницы — дамы очень эффектной.

— А вы слышали, — продолжила душа компании, — часть храмовой земли отдают Ургуле. И его родственники отныне могут торговать без пошлин.

— Да нет же, скорее наоборот — пошлину поднимут. — тихо вздохнула Дамгула. — И все-таки какое чудесное вино!

— Может и поднимут, только Ургулы и его родственников это не коснется. — уверенно заявила душа. — И мне налейте бокал…

— Как вы думаете это на время? — спросила Дамгула.

— Ты это о чем?

— О пошлинах.

— Кто знает… наверное… Скажите, чтобы еще вина принесли…

Душа компании оглядела всех присутствующих и деловито произнесла:

— Это правильно, что царь назначил Ургулу главным смотрителем казны.

Ей снова возразила эффектная:

— От этого точно нам никакой прибыли не будет!

— Это почему же? — поучаствовала Дамгула.

— Да потому! — сказала эффектная. — Лагашцы могут объединить под собой весь Восточный Киэнгир и снова пойти войной. — Тогда Эреду достанется!

— Надеюсь боги этого не допустят… — полу-вопросом ответила Дамгула.

— Ты не знаешь, что у них на уме! — эффектная вошла в раж. — У Восточного Киэнгира земли куда более плодороднее, чем у нас. Они богаче и если они захотят…

— Ты хочешь сказать, они богаче нас? — втянулась в спор душа.

— Эреду потому процветает, что здесь сидит царь. А земли тут — песок да камни.

— Бедные работники, как же они урожай снимают! — ввернула Дамгула. — Я вот только не поняла откуда ты знаешь про лагашцев и что они могут объединить Восток?

— А мне Ургула сказал по секрету! — ответила эффектная дама, как ни в чем.

Душа компании и Дамгула переглянулись.

— А… — вырвалось у души. — А когда это он успел тебя… тебе рассказать?

Эффектная, нисколько не смущаясь, изящным движением положила себе в рот виноградинку и слегка приподняла бровь.

— Ты что же… — запнулась Дамгула. — Уже с ним… у тебя же муж есть…

— Ну и что! — парировала эффектная. — Что здесь такого?

— Ой, кажется я с вами заболталась. — спохватилась Дамгула. — Мне пора домой.

— Да ты что? — попыталась остановить душа. — Сейчас самое интересное начнется, правда? — она подмигнула эффектной.

— Пусть идет, если хочет. — равнодушно сказала та.

Дамгула встала из-за стола и только сейчас поняла, что выпила лишнего. Она поспешила к выходу, но заблудилась в залах. И как назло ни одного раба — все прислуживают на пиру.

— Кого-то ищешь? — спросил мягкий голос.

Дамгула почему–то испугалась. Из-за колонны показался Ургула.

— Никого. — ответила она. — Хочу выйти отсюда.

— Как? В самый разгар веселия нас покидает такая очаровательная особа?

Дамгула попыталась уйти, но Ургула преградил ей путь.

— Что тебе надо?

— Ты знаешь кто я?

— Догадываюсь. — ответила Дамгула, отворачиваясь от него.

— Значит догадываешься и о моих желаниях тоже…

Ургула схватил ее за руку. Но она вырвалась и попятилась назад.

— Я тебе не рабыня! Оставь меня! — сказала она громко в надежде, что кто-нибудь ее услышит и придет на помощь.

— Я тебя провожу… — настаивал Ургула.

— Оставь меня в покое!

Дамгула метнулась туда, откуда доносились пьяные возгласы и музыка. Лишь во след она услышала:

— Знай: я не привык к отказам…

Добравшись до своего паланкина, она приказала бежать как можно быстрее. И задернув наглухо шторы, все время подгоняла рабов. Ей казалось, что Ургула будет непременно ее преследовать. Мужу она решила про это не сказывать. «Вдруг он подумает, что я сама виновата в том, что произошло? Нет, надо сохранять достоинство…»

Сам же Лудингирра приплелся домой лишь под утро. Супруга не стала допытываться где он был, она предпочла в очередной раз придумать случившемуся благовидный предлог. Ей казалось, что даже если она просто подумает об измене мужа — об этом сразу же станет известно всем вокруг и она потеряет в глазах людей свое уважение. Поэтому Дамгула с истинным благородством села с мужем за один стол. Из всех яств Лудингирра предпочел слабое вино и финиковую пасту. Он сидел, буравя взглядом точку на столе, подносил ко рту бокал за бокалом и тайком поглядывал на жену. Дамгула на мужа не смотрела, к еде не прикасалась и все вертела в руках жемчужное ожерелье. Это был подарок Лудингирры на свадьбу, который привез его отец из Магана.

Именно почтенный Тимахта уговорил Элути верховного жреца Энлиля отдать свою младшую дочь Лудингирре. Элути хотел выдать за него старшую дочь, но не тут-то было. Тимахту не проведешь! Старик Тимахта с юности был известным на всю округу знатоком и ценителем женского пола и оставался таковым почти до самой своей смерти. Он прекрасно понимал, что Дамгула затмит своей красотой многих благородных дам. А потому на компромисс не пошел и сумел настоять на своем.

В доме Элути в гостевой было три человека: сам хозяин, Тимахта и писарь. Хозяин сидел на кресле, украшенном серебром, Тимахта на обычном стуле, а писарь — скрючился на ковре. Почтенный Элути имел окладистую бороду, благообразную улыбку и злобные глаза.

— Итак, — сказал он, — я прошу за свою дочь восемьдесят пять мешков ячменя…

— Так ведь было-то шестьдесят! — напомнил Тимахта.

— Нынче неурожай, — невозмутимо отреагировал Элути. — Да и разве может дочь верховного жреца стоить меньше девяносто мешков?

— Хорошо. — согласился Тимахта. — Пиши семьдесят.

Чиновник внес это на табличку.

— Далее… — продолжил торги Элути. — Пятьдесят кувшинов вина…

— Давеча разговор шел о тридцати… — возразил Тимахта.

— Э-э-э! Когда ты увидишь мою дочь собственными глазами, ты не только пятьдесят, сто пятьдесят кувшинов отдашь. Энлиль свидетель!

— Так сколько писать: пятьдесят или сто пятьдесят? — переспросил писарь.

— Пиши сорок.

— Сорок пять пиши. — поправил Элути.

Писарь несколько растерялся и замялся.

— Ты что оглох? — гаркнул жрец. — Пиши сколько тебе говорят.

— А говорят сорок. — ввернул Тимахта.

— Ну, хорошо. — нехотя согласился жрец. — Пусть будет сорок… и еще два сверху. Скорей пиши, и не заставляй меня повторять дважды, у меня и так в горле пересохло.

Писарь закончил строку и принес господам вина.

— Хвала Энлилю! — произнес Элути поднимая чарку.

— Вечная хвала! — ответил Тимахта.

Элути чуть пригубил вина, отец Лудингирры пить не стал.

— Ну вот, — продолжил хозяин. — Остались сущие пустяки: двадцать новых одеяний, сто двадцать мешков шерсти, три сотни баранов и один корабль.

Удивился даже чиновник. Повисло тяжкое молчание.

Отец Лудингирры замер как статуя и выронил ожерелье.

— А гнева богов ты не боишься? — надавил он с таким решительным видом, что Элути тут же спохватился:

— Хорошо, хорошо, как скажешь… Корабль, допустим, можно вычеркнуть.

— Прежде чем я поставлю под этим свою печать, — мрачно заметил Тимахта, — Хотелось бы увидеть твою дочь собственными глазами. Так ли она хороша, как та цена, которую ты за нее просишь?

Элути хлопнул в ладоши и в комнату вошла девушка.

Тимахта, увидев ее, чуть было не выпалил: «Да ты что ж это, старый баран, рехнулся что ли?!» Но — хвала Энлилю — смог себя сдержать.

— Как тебя зовут, дитя мое? — спросил он, стараясь скрывать свое негодование.

— Барнамтарра, господин.

— Это какое-то… колдовство… — задумчиво произнес Тимахта глядя в глаза Элути. — Я слышал, твою дочь зовут Дамгула.

Элути начал спешно придумывать оправдание этому недоразумению:

— Так ведь люди всякое говорят…

— Дамгула — это моя сестра. — прояснила Барнамтарра.

— Вот как?! Окажи милость, позови ее сюда. — потребовал Тимахта.

Когда Барнамтарра удалилась Элути начал вещать полушепотом с таким видом, будто замышлял заговор против самого царя:

— Не хотел тебе этого говорить, уважаемый Тимахта, но дело в том, что Дамгулу уже сватает один очень знатный господин. Очень знатный… И я бы не хотел ему отказать. Во-первых, он дает за нее в два раза больше чем ты, а во-вторых: ты понимаешь, чем это может кончиться? Понимаешь?

— Показывай! — прервал Тимахта.

— Но тогда и цена будет дороже…

— Показывай!

И тут в комнату вошла Дамгула.

Увидев ее, старик Тимахта позабыл для чего сюда пришел и чуть не позабыл самого себя. Вот это действительно было колдовство! Такой красоты он не видал, а видал он многое. Хитрый Элути внимательно наблюдал за Тимахтой и предвкушал…

— Дочь, оставь нас! — властным голосом заговорил жрец, глядя как Тимахта теряет рассудок. — Ну, вот… теперь можно и корабль занести в табличку.

Тимахта словно очнулся:

— У меня есть двадцать мин серебра. — заговорил он твердо и монотонно. — Пусть они будут твои. Но корабль… Корабль останется при мне. Это мое последнее слово.

Элути выдержал нужную в таких случаях паузу, как бы соизмеряя два выкупа: один реальный от Тимахты, другой только что вымышленный, который был вдвое больше реального, затем поднял очи к небесам, горестно вздохнул и, разумеется, отдал предпочтение реальному.

Это был откровенный грабеж. Но Тимахта верил в свои силы — добра можно и нажить, а сын у него единственный…

— Твоя печать, почтенный Тимахта. — Элути лично преподнес табличку гостю.

Тот прихватил руку хозяина так сильно, что жрец чуть не взвизгнул от боли.

— Приятно иметь дело с порядочным человеком. — сказал Тимахта, вдавливая в табличку свою печать.

И вот теперь Дамгула и Лудингирра сидели за столом чужие друг другу… Позже к трапезе присоединился полусонный Нинмар. Он долго ковырялся в мясном пироге и совсем не замечал того, что мама ни разу не посмотрела на отца, и не обмолвилась с ним ни единым словом, как, если бы на месте Лудингирры находился кувшин с помоями.

По окончании трапезы Нинмар поплелся в эдуббу, а его отец в свои покои, Дамгула еще некоторое время сидела за столом как изваяние, затем позвала служанку:

— Нинда!

— Я здесь, моя госпожа… — виновато пробубнила женщина.

— Бесстыдная девка! До сих пор готовить не умеешь! Смотри, пироги подгорели! — крикнула Дамгула и с размаху врезала пожилой женщине увесистую пощёчину.

— Я буду стараться, госпожа… — пролепетала служанка и покорно удалилась.

Дамгула вышла в сад, закрыв за собой дверь, на ее каменном лице блеснула слеза, она рванула с шеи ожерелье — нить лопнула и жемчуг рассыпался по саду.

Примечания

14

Самоназвание шумеров.