Глава пятая
Ургула ждал наступления темноты. Еще не были готовы осадные орудия для штурма, да и лестниц маловато было. Город — энси знал это не понаслышке — имел прочные стены и множество башен из которых очень удобно бросать на головы камни и лить смолистый кипяток. Если мы и победим, то дорогой ценой. А еще эти лагашцы совсем не к месту…
Тут мысли Ургулы прервал командир амореев. Он ввалился в шатер, бесцеремонно развалился на стуле и пропихнув себе в глотку горсть винограда, осведомился:
— Э! Зачем приказа не даешь? Мои воины день ждут. Второй будут ждать? Э? Я как им сказать буду?
Энси мрачно посмотрел на аморея и подумал: дикарь дикарем, а в науку лезет!
— Не беспокойся, Магабеш, башни подтянем и начнем. — сказал он.
— Э-э-э! — возразил аморей. — Башни-шмашни! Мы так до утра стоять будем? Как, а? Мене лестниц есть! Много хватает! Я тебе такие слова скажу: если ты приказа не дашь, я дам. Боишься — так и скажи. Я без твоих людей справлюсь, понял?! Один мой воин десятерых твоих стоит! Я ждать не буду! От сердца говорю: я никого не боюсь! Я пришел сюда глотки резать, и я так буду делать! Вот как я тебе скажу, понял?!
Разгневанный аморей покинул шатер. Ургула подозвал к себе одного из воинов и спросил:
— Когда башни будут готовы?
— Почти готовы…
— Пусть торопятся. А то наши дикари не усидят на месте — рванут в атаку, и захлебнутся в горячем кипятке. А мне отвечать перед хозяином… Это еще что?! — подивился Ургула, глядя как к его шатру подходят три царских воина в сопровождении дикарей.
— Командир, тебе слова сказать хотят! — прояснил ситуацию Магабеш.
— Зачем пришли?
— Ургула! — обратился посланник. — Наш царь Утухенгаль хочет лично с тобой встретиться.
— За кого он меня считает?! За глупца? Передайте царю: скоро врата Эреду будут лежать в пыли, а сам он станет пищей собакам.
— Наш царь хочет говорить с тобой. — повторили они.
— В ловушку меня заманить решили? Не выйдет! Не на того напали!
— На тебя никто не нападает, Ургула! — возразил посланник. — Клянусь Энлилем! Если ты опасаешься за свою жизнь — можешь взять с собой пару воинов. Но знай: тебе ничто не угрожает.
— Что-то слабо верится…
— Настоящему воину страх не к лицу. — ответил переговорщик.
Амореи испытующе взглянули на Ургулу. И он почувствовал, как под их взором начинает таять его авторитет, словно медуза под лучами солнца. Откажись он — и больше никогда дикари подчиняться ему не станут.
— Ладно. Так и быть: я согласен на переговоры с Утухенгалем. — пересилив себя, ответил глава Уммы.
Проходя по улицам Эреду, Ургула был весьма поражен количеством воинов. По его сведениям, сил у царской армии должно быть меньше вполовину. В царском городе энси был лишь раз, когда присягал на верность Утухенгалю. Многое с тех пор изменилось…
Ургула недолго верен был своей присяге. Он и его окружение понимали, что потомку Энменлуанны Великого управлять одним городом — занятие недостойное. Но что поделать, коли старейшины выбрали чужеземца на престол! Верные люди свели Ургулу с аморейским вождем Эбехом. Сам Ургула называл его Хозяин.
Когда впервые Ургула с ним встретился в стенах Уммы, он сначала не мог понять: кто перед ним. Лицом вроде аморей, но одет по-нашему в дорогое платье. В отличии от своих соплеменников разговаривает рассудительно и спокойно, понимает в управлении, военном деле и не подумаешь, что дикарь. Что-то в нем притягивало. Слово свое Хозяин держал твердо. Если пообещал воинов — считай они уже у тебя.
В первую встречу Хозяин долго говорил, что потомку Энменлуанны подобает надеть царскую тиару и что амореи поддержат Ургулу все как один, так как считают его законным наследником.
— Время забыть старые обиды. — заверял Эбех. — То, что сделано твоим предком Энменлуанной — сделано им. Не тобой. Ты за это не в ответе. Мой народ и твой народ хочет одного — мира и процветания. От сердца говорю: я и мои воины готовы служить тебе, чтобы законный наследник сел на престол.
Такие слова из уст повелителя амореев звучали сладостной песней в ушах Ургулы.
Потом были победы над Лагашем и Ниппуром. Только в сердце Ургулы запало сомнение: Эбех ли служит ему или он находится в подчинении у аморейского вождя. И если сейчас Эреду падет и Утухенгаль будет повержен, кто сядет на престол: он — законный наследник или вождь дикарей?
«Если после падения Эреду случится худшее, тогда каков будет мой удел?» — спрашивал себя Ургула и ответа не находил. С другой стороны, ему тяжко было смотреть в глаза царю. И не только потому, что он нарушил клятву. Просто Ургула чувствовал себя чужим и среди амореев и среди своих…
Царь встретил Ургулу так, будто никакой войны и не было.
— Давно не виделись… — сказал Утухенгаль. — Я уже начал забывать о твоем существовании.
Ургула стоял, всматривался в каменное лицо царя и не знал можно ли расценивать его слова как издевку или это что-то иное…
— Надо поговорить наедине… — царь отпустил охрану и остался в зале только с правителем Уммы.
Эта ночь для Этаны показалась самой длинной в его жизни. Он уже не надеялся на выкуп за царского военачальника. Его беспокоило другое: никто в бой не вступает. Поэтому он решил лично взглянуть чем заняты уммиты и амореи. С холма он наблюдал, что амореи жгли костры и о чем-то громко спорили. Его внимание привлек один дикарь, стоявший у костра. Он пуще всех что-то кричал, демонстрировал собратьям свой меч, а потом хлебнув из кувшина стал рассекать лезвием воздух и показывать в сторону городских стен. Остальные одобрительно возглашали непонятные слова и жевали мясо.
— Прибыл наш посланник. — услышал за своей спиной Этана.
— Ну, говори, не тяни. — торопил энси.
— Царь отказался платить выкуп за своего командира.
Правитель Лагаша скрипнул зубами:
— И это все, что он сказал?
— Да, это все.
— Хорошо. Подождем битвы, посмотрим кто из них окажется сильней.
— Битвы не будет. — сообщил посыльный.
— Почему не будет?
— Ургула заключил союз с царем.
— Мой кузен и раньше клялся ему в верности! — ухмыльнулся Этана. — А дикари… Они куда теперь?
— Утухенгаль берет их к себе на службу.
Энси задергал нижней челюстью, напряг желваки на скулах, но промолчал.
Ворота Эреду открылись и первыми запустили в город аморейских воинов. Они шли медленно, вертели головами, пожирая глазами все вокруг и отпускали восхищенные возгласы. Проходя мимо царского дворца, облицованного лазуритом и украшенного гигантскими статуями львов, амореи вообще притихли. Кто-то из них робко подошел к изваянию и как бы невзначай коснулся его гривы.
— Смотри, как настоящий! Это сделано как, э? Такой сделать вообщэ нельзя!
Другой аморей ему крикнул:
— Э! Че ты руками трогаешь! Кто разрешил?
— Я смотреть хочу!
— Тебе командир позволил, да?!
— Эй, зачем такие слова?! Что ты хочешь сказать?
За спиной любопытного возник Магабеш дабы собственной персоной разрешить возникший спор. Воин тут же присмирел:
— Я ничего… я не ломал… просто посмотреть хотел… От сердца говорю: посмотреть и больше ничего…
— Ты знаешь кто ты такой, баран? — спросил Магабеш.
Любопытный даже уменьшился в размерах, ожидая жесткого удара.
— Ты теперь царский воин! Понял, баран?!
— Да, конечно, понял…
— Вот и веди себя достойно, а не как баран! Знаешь почему этот лев такой большой? — Магабеш тыкнул пальцем в статую. — Это потому что он царю служит. А кто царю служит того хорошо кормят! Вот поэтому! Будешь хорошо служить и ты такой же будешь! Иди, а то укусит тебя! У, баран! — гаркнул Магабеш и под одобрительный хохот соплеменников швырнул вояку в общую кучу. Затем подойдя ко льву, посмотрел изваянию в глаза, дотронулся до гривы и тихо произнес:
— Э-э-э! Такой бывает? От сердца говорю: как живой! Да-а! даже зубы есть…
По темным коридорам дворца бродил Ургула в полном одиночестве. Мыслями своими еще погруженный в разговор с царем, он никак не мог понять: счастье улыбнулось ему или горе великое навалилось.
Навстречу ему гордо, да вразвалочку, с высоко поднятой головой плыл по залам Магабеш. Он уже успел раздобыть три субату, богато расшитых бисером, напялив их на себя все разом прямо поверх бараньей шкуры и заткнув за пояс дубину, имел вид такой гордый, будто владыка дворца здесь именно он.
— Э, командир, а где царь? — деловито спросил Магабеш. — Куда царь подевался, а? Я его тут по всему дворцу ищу. Кого ни спрошу — все молчат и отворачиваются. Почему?! Он зачем прячется, а? У него враги есть? Ты мне скажи — я тем врагам глотки резать буду! Ты мене знаешь! Я сказал — я так делать буду!
От этой непосредственности Ургула нервно засмеялся.
— Тебе зачем царь понадобился?
— Как зачем?! — по-детски удивился главарь амореев. — Слова́ хочу сказать!
— Какие еще слова?
— От сердца слова́ хочу сказать. Тебе знать зачем?! Ты ж не царь! Я ему сказать хочу!
— Понимаешь, царь Киэнгира — это очень большой человек. И просто так к нему не пускают.
— Почему?
— Ну… он очень занят.
— Э-э-э! — это означало, что в голове аморея началась непростая мыслительная работа. — Смотри, командир, мне вот ожерелье дали. — хвастался Магабеш показывая на своей шее драгоценность. — Настоящее серебро, сказали… Видишь? Много стоит, сказали!
— Магабеш! Это украшение на сбрую коня.
— Да, на коня! — радость в аморее забурлила и стала выплескиваться через край. — Конь, командир! Конь теперь тоже есть у меня! От сердца говорю: черный; настоящий большой конь! Я смотрел: белого нет вообще, черный как ночь! А коню ожерелье зачем, э? Ты что, командир, не понимаешь?! Коню сбрую надо! Ожерелье я сам заберу! Вот как делать надо! Чтобы всем хорошо было! Я теперь на большом черном коне ходить буду! Уважение иметь буду! Пусть все смотрят на меня как на господина! Как я выгляжу? Мне идет серебро, э?
— Тебе идет. — подтвердил Ургула.
— Как думаешь, мне подарят еще коней, э?
— Подарят, обязательно подарят. — вздохнул Ургула.
— От сердца говоришь?
— От сердца, от сердца…
— Тогда смотри: когда царя увидишь, скажи ему мои слова: если он боится врагов, скажи, чтоб больше не боялся потому что теперь я здесь. Вот поэтому! Так и скажи. Обещаешь?
— Обещаю… — ухмыльнулся Ургула. — Так и скажу.
Этана долго наблюдал, как амореи и уммиты заходят в город и тем рушат все его планы.
— Похоже Инанна уже выбрала победителя в этой битве. — сказал кто-то из военных.
— У богов своя воля, а у меня своя. — ответил Этана и дал приказ срочно покинуть земли Эреду.
Утро застало Лудингирру в опочивальне совершенно разбитым. Рана под левым плечом стала гноиться. Дамгула по просьбе мужа вывела его в сад и послала служанку в храм за лекарем.
К обеду пришел лекарь с таким скорбным видом, что Лудингирра почувствовал себя уже при смерти. Врачеватель сначала попросил госпожу удалиться, ибо негоже было добропорядочной жене присутствовать при великом таинстве исцеления, а затем привычным образом воскурил благовония и обработал рану священным маслом.
Лудингирра до поры с интересом взирал на то, как лекарь замешивал свою мазь. Но она была настолько зловонной, что Лудингирра не выдержал и как в бреду запричитал:
— Что это за мазь? Хочешь, чтоб я руки лишился? Меня уже тошнит!
В саду появился Эннам.
— Почтеннейший, — обратился он к лекарю. — Ты уверен, что эта мазь поможет моему господину?
— Средство мое исцеляет, — монотонно произнес лекарь. — а помогает — молитва и доброе слово.
Эннам вопросительно взглянул на служителя. А тот невозмутимо накладывал на рану мазь со словами:
— Демон вселился в твоего хозяина. Вот и терзает его изнутри…
— Мой господин был ранен стрелой в бою! — опротестовал Эннам.
— Для раны — мазь, а для исцеления — заклинание от демонов. — он протянул слуге глиняную табличку с текстом. — Читайте перед сном.
Тут мазь стала проявлять свои целебные свойства от чего Лудингирру перекосило в судорогах, и он весь покрылся испариной.
— Эннам! Сделай что-нибудь! Плохо мне!
— Ты что такое натворил, почтеннейший?! — возмутился верный слуга.
— Терпение, уважаемый, терпение… — ничтоже сумняшеся, вздохнул целитель. — Это демон сопротивляется… не хочет, видно, тело покидать. Но доброе слово и смиренная молитва — сделают свое дело. Так что начинайте молиться. С вас пять шеклей.
— Сколько? — хрипнул Эннам.
— Дай ты ему… — умирающим голосом сказал Лудингирра. — Пусть так! Лишь бы помогло…
Слуга отсчитал серебро и выпроводил служителя храма.
— Вот, Эннам, это расплата мне за финиковую рощу! — бил кулаком по скамье Лудингирра.
— Не говори так, мой господин.
— Может следует найти эту женщину… и денег дать, чтоб колдовство сняла… Помнишь, что она сказала?
— Какую женщину? — спросила Дамгула, появившись внезапно, будто из ниоткуда.
— Я тебе не рассказывал… дурная история… — бормотал Лудингирра. — Я, то есть мы… в походе колдунью встретили… Проклятье ее сбывается…
— Мой господин, дозволь сказать. — Эннам собрался с духом. — Моя мать рассказывала мне что амореи исцеляют раны иначе. Они прижигают их каленым лезвием и помогает.
— О, боги! — вырвалось у Дамгулы. — Может лучше мазью? Она же из храма.
— Ты точно знаешь, прижечь — поможет? — Лудингирра приподнял голову от скамьи.
— Так говорят… — оправдывался Эннам.
— Тогда… хорошо, это все же лучше, чем остаться без руки… Накаляй лезвие. Надеюсь, от боли я не сойду в царство теней…
Как же долго длилось время для Лудингирры, пока он ждал Эннама с раскалённым ножом! Он желал, чтобы это случилось сколь можно быстрее или не случилось вовсе. Это ж как надо прогневать богов, чтобы такое страдание терпеть! Где-то в глубине сердца голос вещал ему: амореи же исцеляются! А другой голос — спорил: то амореи! Дикари, им привычно!
И почему во имя исцеления требуется терпеть такие муки? Несправедливо! Кабы можно было извести страдания, если не до конца, то хоть на чуточку — отдал бы за это многое…
— Закрой глаза, мой господин! — Эннам навис над Лудингиррой словно мрак ночной.
— А… Ты уже здесь… принес… хорошо, давай. Дамгула где?
— Она ушла.
— Правильно, не надо ей смотреть… на это.
— Возьми вот…
— Что это? Зачем мне эта деревяшка?
— Сожми ее зубами мой господин, легче будет!
Лудингирра выполнил просьбу. Слуга зафиксировал ему голову и коснулся раскалённым металлом плеча… По всему дому прокатился рев раненного льва, и перекусанная пополам деревяшка упала под ноги Эннаму.
Часть вторая. В рабстве
