Гальт

Степан Зозулин, 2021

Главная героиня романа – безымянная Замухрышка – вместе с другими обозниками поднимается к горному приюту. Туда, где уготовано спасение от жестокости мира. Каждому свое. Кто-то окажется там по своей воле, а кто-то – ведомый чужой. Она сделала всё, чтобы подчиниться, но жизнь раз за разом натягивает цепь, с толчком увлекая её за собой.Сможет ли она обрести здесь спокойствие? Или навеки сгинет, приоткрыв смысл затерянного места в горах…

Часть 1. Лепестки

Глава 1

#1

Запах опаленных волосков от собственной кожи. Она вытягивает руки вперед. Волосы курчавятся и седеют, разбегаясь от жара стен. Трещит освобождаемое огнем дерево. И точно также опустошаются легкие в истошном крике, обрывающемся кашлем. То ли кричит сама девушка, то ли слышатся мольбы из соседней комнаты. Ее имя, которое она не желает вспомнить. И ослепительный свет костровища на десять комнат.

Он разносится отовсюду.

С зажатых зубов обозников, вышагивающих по цепочке. И он же булькает на дне мутной фляги, передаваемой от одного к другому. Женщина лепечет под ухом, уговаривая отдать бутыль поскорее. И тут же расходится в благодарностях, когда девушка пропускает черёд. Она так и не поняла, что хуже: затхлый вкус воды или надтреснутое ощущение на гортани от нестерпимой жажды.

Тень длиннополой шляпы отползает в сторону, а отблеск света всё длится.

Она видит гору, обложенную туманом как ватой. Вздрагивает, когда посеревший свалявшийся хлопок пронзают иглами молнии. Гора исторгает их в надежде очиститься, посмотреть на шагающих навстречу чистым взором.

Девушка не выдерживает взгляда и отводит глаза.

Внимание привлекает новая пляска света. Похожая на заклинивший калейдоскоп, что попался к ней в детстве. Когда она только начинала путь к сегодняшнему подъему.

Она улыбнулась весеннему солнцу и вжала голову в плечи. Потом выпрямила шею и снова согнула.

Игра увлекла её и позволила на мгновение забыться, почувствовать себя ребенком.

В следующее мгновение солнечный зайчик сгинул, пожранный по мановению чьей-то руки.

Рука одернула шторку и исчезла, оставив квадрат окна для своей владелицы. Женское лицо приблизилось к стеклу с внутренней стороны. Мягко, но настойчиво, уставилось на девушку.

В головной повозке всё это время кто-то ехал. А она, дуреха, прошляпила.

Высокие скулы и круглые глаза делали лицо незнакомки одновременно требовательным и при том успокаивающим. Она вглядывалась в девушку и искала чего-то для себя, но не навязывалась и не торопила. А под конец затянувшегося взгляда — и вовсе подмигнула.

Или это блик от задернувшейся занавески?

Она не успела толком поразмыслить. Раздался скрип колес, и повозка тронулась. Следом натянулась цепь, с толчком увлекая зазевавшуюся девушку.

#2

Жжение в запястьях стало невыносимым. Но еще страшней — звуковое сопровождение.

Перестук кастаньет и звон заржавленных колокольцев сопровождал вереницу людей, лошадей и телег. Кожа на запястьях истончилась и уже не могла смягчить ударявшейся о металл кости. Понурая музыка разносилась по округе и укоряла весь род человеческий.

Давешняя женщина оступилась и припала на одно колено.

Рядом тут же вырос хмурый охранник. Мятая рубаха, заправленная в джинсы. Безрукавка на овечьем меху с отворотами. Тупоносые замызганные ботинки. И окованная металлическими пластинами кобура. Весь с головы до пят — кустарщина.

— А ну, поторапливайся! — приказал он.

Но разглядев что-то в отдалении, прибавил, поубавив громкости:

— Коли пошевелишься, к вечеру замолишь этот грешок.

Девушка проследила взгляд и увидела другого мужчину. Она уже приметила его много раньше. Он был тут всему хозяином. Когда он говорил, цепи переставали лязгать. А лошади прядали ушами и фыркали почти беззвучно.

Он стоял, привалившись к открытой повозке со съестным, и наблюдал за сценой. Гора мышц, увенчанная головой с проседью и такой же присыпанной пеплом бородой. В переплетении черного и серого горели два глаза, выжидая исхода.

Кобура замешкался и сплюнул безвинной бабе под ноги. Собака — и та отвалит с большим достоинством.

Девушка снова обернулась к Хозяину и уперлась взглядом в его колени, оказавшиеся прямо перед глазами. Она и не заслышала, как он подошел.

Зато вся подобралась так и осевшая на коленях женщина. И если под взглядом Кобуры она выжидала удара, то теперь смирилась с тем, что ее уничтожат на месте. И кровавого облачка не останется.

Чего же ты, дура, не вскакиваешь?

Неужели, стоило оно того: столько прошагать под палящим солнцем и пронизывающим ветром, чтобы сгинуть под стопой патлатого великана.

Последнюю мысль девушка обращала в мыслях к себе. Когда срывалась с места, позабыв о положенной дистанции. И обнимала женщину за плечи — второй раз за день с неё причитается! — и поднимала на ноги под любопытствующим взглядом. От женщины густо разило потом, выдающим степень её испуга.

— Она идет… мы идем, — девушка не знала, какие его устроят слова, и сыпала все подряд. — Ваш компаньон прав, мы обязательно нагоним.

Блеснули на солнце крупные зубы. То ли улыбнулся, а то ли рыкнул себе под нос. Потом разошлись чуть в стороны брови и наваждение пропало: его взгляд охватывал по цепочке всю колонну.

Он отвернулся и зашагал вверх по склону. Повозки двинулись следом. Открывая новое отделение нескончаемого концерта.

#3

К обеду обоз встал на привал.

Обедали охранники. Остальных обнесли водой и издевательским обещанием вечерней трапезы.

Девушка уселась в дорожной пыли. Упала, где показалось помягче. Ноги расползлись в неудобной позе, сдавая поименно каждую мышцу, отказывающуюся идти дальше.

Недвижение и было ее сытным обедом. Приятно булькающим в животе и отдающимся приятной тяжестью, что клонит голову к груди. Даже аромат у него особый: нагретая солнцем пыль пополам с набирающей силы листвой.

Она вскинула подбородок и покрутила шеей по сторонам, прогоняя сон.

Опущенные по швам руки полыхнули болью. Заснула, а теперь расплачивалась сполна за мгновение слабости.

Нет, больше не выдержать

Девушка взглянула на подол робы из мешковины. Он едва доставал до середины бедра. Приходилось оправляться, когда она усаживалась на камни. Чтобы не давать лишнего повода чавкающим и рыгающим мужикам.

Уж и рвать-то нечего! Вся ткань пошла на портянки. Но пусть лучше сточенные запястья, чем волдыри на ногах, — это она рассудила здраво.

Послышался треск рвущейся ткани.

Перед лицом девушки возникли две половинки цветастого платка.

Их протягивала та незнакомка из крытой повозки.

В этот раз ее лицо показалось девушке смутно знакомым. Всё те же высокие скулы и глаза, желающие помочь, но не лезущие с помощью.

Ты должен сам о ней попросить. Или проваливай-ка, дружок.

Девушка не желала иметь ничего общего с тем, кто протягивает руку помощи. Просто так, от щедрости сердца. Мимолетный призрак из прошлого; фея-крестная, оказавшаяся поблизости, чтобы помочь. Как же, как же.

Не гнущимися руками девушка оторвала от подола два приличных лоскута ткани.

Солдафонам придется смириться с сиянием её голой задницы.

Незнакомка вздохнула и коротко произнесла, не меняя выражения лица:

— Ну что ж.

Её пахнущий духами платок так никому и не достался.

Да и пошла она вместе с ним

#4

Дзыб! Дзыб! Дзыб!

Невидимый молоток высекал искры из невидимого металла.

Дорога поворачивала следом за изгибом горы. И увлекала обозников за собой.

Что же им выпадет — кров или гибель? И чем ближе они подходили к разгадке, тем больше зацепок им полагалось.

К металлическому стуку примешались металлические голоса. По головам спереди назад прошелся начатый за поворотом разговор. Никто ничего не понял, но все подхватили слова и навострили уши.

Цепь провисла. А вездесущие охранники даже не обратили на это внимания. Они все куда-то запропастились. Зато быстрыми шагами поднимался из хвоста колонны Хозяин.

Ряд голов повернулся к нему и тут же отпрянул, переводя взгляд по цепочке вперед.

Как по сигналу, навстречу показалась парочка охранников. Первым шел тот самый, с самодельной кобурой. Его сопровождал парнишка, ровесник девушки. Он держался со старшими на равных. Но при каждом шаге по жопе его шлепала полуметровая заточка — нечто среднее между тесаком и мачете.

Поравнявшись с начальником, он первый зачастил, так что даже слов не разобрать. А Хозяин и не разбирал. Он склонился ухом к Кобуре и слушал только его, спокойно излагающего суть вопроса.

Выслушав доклад, он вдруг повернулся на девушку. Почувствовал её взгляд, что ли.

Она сразу смекнула, что будет. И когда он двинулся к ней, не удивилась. Только чуть отпрянула, когда наклонился. Упёр ногу и положил локти на колено. Чуть-чуть — и мысок встанет на ее вытянутой перед собой ноге.

— Пойдешь со мной.

Он откинул руку назад и отточенным движением снял с пояса связку ключей, блеснувших на солнце.

Чтобы только не почувствовать снова ту боль, она уже протягивала к нему запястья.

Утробный щелчок внутри механизма, и две стальные челюсти распахнулись, выпуская добычу Хозяина.

Почувствовав свободу, девушка помассировала накрученное на руках тряпье. Хозяин сделал еще одно неуловимое движение и продемонстрировал ей наручники.

Изящные вещицы — почти браслеты с руки городской модницы. Пахнущие оружейным маслом и начищенным металлом.

— Справишься без них? — спросил он.

Она бы и рада вздернуть подбородок. Но вместо этого жалобно взглянула на патлатого здоровяка. И кивнула.

Все вместе пошли вперёд.

Сначала Хозяин и Кобура. Потом пыхтел и мешался под ногами Молокосос. Последней тащилась девушка.

Кобура докладывал:

— Один из передового. Остальных никого нет.

За поворотом оказалось поживее.

Цепных прижали к горе и не выпускали. Те и не лезли. Отупевшие от боли и усталости, привалились к камню и дремали.

Зато зашевелились охранники. Столько обнаженных ножей, пистолетов, ружей и тесаков девушка не видела с первого дня, когда обозники проверяли экипировку перед восхождением.

Взгляды — и те обнажились. Молодняк посверкивал глазами по блёклым кустам, выискивая повод себя проявить; старшие не суетились — им и без поисков достанутся все шишки.

Миновав первую повозку, девушка резко остановилась.

Чуть поодаль она увидела Незнакомку, сидящую на стуле у отвесной скалы. Ее длинное серое платье опадало складками в дорожную пыль. Подобное к подобному. Женщина смотрела в сторону, а ее руки покоились на коленях, словно она удумала почитать.

Только ее нелепый, нездешний вид, не дал девушке закричать в голос.

На скале висел человек.

А рядом на таком же стуле, очевидно взятом из повозки Незнакомки, стоял мужчина и ритмичными ударами то ли приколачивал, то ли выбивал из камня гвозди.

Державшие тело на весу.

Дзыб! Дзыб! Дзыб!

Правую половину лица скрывало кровавое пятно. Удар пришелся в район виска, но, к несчастью, не смертельный.

Сильно же он удивился, когда очнулся, прибитый к скале. Руки расправлены и подняты кверху, — похожие на крылья лебедя, взлетающего ввысь.

Девушка ненавидела каждого из охранников. Все они казались ей настоящим отребьем, только и пригодным — стать лодочниками для новых партий заблудших душ.

Но обнаженный до исподнего юноша предстал величавым созданием с белыми крыльями, запачканными у самых кончиков. Не по своей воле, как и все они, а попавший в силки, повредившие оперение.

Он водил головой на шее, ставшей от бессилия по-лебединому длинной. На рту темнел кусок материи — тряпка, повязанная товарищем, чтобы боль раньше времени его не прибрала. Он поднимал голову и одновременно распахивал уставшие мудрые глаза; доводил макушку до самого верхнего положения, оглядывая с укоризной свободных собратьев; и клевал подбородком грудь — единственное место, куда мог дотянуться в бессильной попытке высвободиться.

Его приятель сопел над гвоздями, причиняя новую и новую боль. Но никак не справлялся. То и дело он оборачивался к Незнакомке с немым бессилием на лице.

Хозяин крикнул, не доходя до скалы:

— Ты бы еще пилу взял!

На лице старателя появилась растерянность. На мгновение показалось, он выронит молоток. Но Хозяин уже обратился взглядом к девушке.

— Давай, давай, — поторопил он.

Отец, подзывающий отставшую дочь.

Девушка прибавила шагу.

Подойдя к Незнакомке, Хозяин смутился. Видно, посчитал, что женщине нечего делать возле приколоченного к камню мужика.

За кого же он тогда принимал её — девушку?

В знак приветствия Хозяин кивнул Незнакомке.

— Вам не следовало покидать повозку.

Он больше не поворачивался взглядом к скале. Как будто рассчитывал, что она ничего не заметит, если и он не подаст вида.

Но Незнакомка сама подняла голову к раненному охраннику. Правда, хватило ее ненадолго. Женщина поморщилась: то ли от вида, то ли от запаха забродившей на солнце крови.

— Не буду утверждать, что видала и похуже. Это неправда. Но именно за этим я здесь.

Незнакомка перевела взгляд на девушку, словно только заметила ее появление.

— Как только снимете беднягу, мы сможем обработать раны. Я дала ему кое-какие снадобья. Он всё ещё чувствует боль, но должен справиться.

— Ну что ж, — коротко ответствовал Хозяин.

Из них бы вышла отличная парочка

Хозяин шагнул к скале и растерянному охраннику.

Жуткое зрелище из себя представлял этот камнетес. На расстоянии вытянутой руки вращал головой и глазами его приятель. Один из тех, с кем они отпускали шуточки во время привалов. А теперь он не мог ничего для него сделать. Стоял статуей на изящном деревянном постаменте, протягивая Хозяину молоток в перепачканных кровью ладонях.

Хозяин не обратил на инструмент внимания.

Приблизился к приколоченным ступням и, как в глазок, заглянул в окровавленные отверстия.

Результат осмотра его не удовлетворил. Он снял с пояса флягу, отвинтил крышку и щедро плеснул себе на руку, вдыхая крепкий аромат хлебного спирта. Посмотрел на Незнакомку с таким видом, будто переспрашивал: Должен справиться, говорите? А потом, не жалея пойла, щедро смочил ноги прикованного.

Глаза израненного охранника широко раскрылись. Вопрошали, но пока не знали, к чему еще готовиться.

Хозяин поморщил нос. Верхняя губа, обросшая щетиной, поднялась и обнажились зубы.

Девушка подумала, что сейчас он вопьется в ногу бедняги и станет рвать его плоть за людские грехи. И за собственные прегрешения.

Здоровяк запустил палец в отверстие и стал ощупывать. Его лицо обрело оттенок задумчивости, даже какой-то безмятежности.

Девушка отвела взгляд. И снова посмотрела на истязаемого. Его голова остановилась в одной точке. Он увидел её взгляд и зацепился за него. Их глаза соединились, и девушка поняла, что единственное, чем может помочь — не обрывать этот взгляд.

Его веки покрылись морщинками. Из-под ресниц сочились слезы. Кристально чистые на левом глазу, они проделывали борозду на его лице; а те, что выливались справа, смешивались с запекшейся кровью, делая глаз похожим на открытую рану.

— Без шляпки, — послышался внизу усталый голос.

Парнишка закрыл глаза. И тут же открыл снова, как будто очнулся другим человеком.

Крепко ухватившись за голень и пятку и упершись в скалу, Хозяин оторвал его ногу от камня.

Глава 2

#1

Всклокоченная кровью и дорожной пылью голова мальчишки покоилась на её коленях. Так что израненный висок смотрел в сторону. А девушка наблюдала за плавными движениями губ и век.

Он словно парил в забытьи далеко отсюда. А она… она чувствовала на голых коленях каждое движение его затылка, щекочущие кожу волосы. Она никогда не ощущала так близко мужского тела, его острого властного запаха. И не могла унять будоражившие её чувства.

— Тебя совсем не выпускали, да?

Девушка подняла глаза и увидела лицо Незнакомки.

Механическими движениями она обрабатывала раны юноши, а сама смотрела на девушку. В ее взгляде читался живой интерес. Как будто всё иное, окружившее сегодня эту женщину, было лишь рамой, обрамлением для её наблюдений.

Девушка отвернулась, не желая быть вошью под увеличительным стеклом.

Поодаль в нетерпении курсировал Хозяин. Отодрав бедолагу со скалы и передав заботам Незнакомки, обошел людей и раздал приказания. Он выглядел как человек многих не. И наверняка одним из них было не позволить загнать себя в угол.

Мельтешение придавало его виду хотя бы что-то человеческое. Стоило ему остановиться, как мышцы сами себя приводили в движение, заставляя здоровяка переминаться и искать для себя нового применения.

Вдоволь им насладившись, девушка вернулась к Незнакомке и их раненному питомцу. Его левый глаз приоткрылся, веко дрожало и слезилось. А зрачок разглядывал изнутри собственную макушку.

Позабыв о молчании, девушка спросила:

— Что вы ему такое дали?

Незнакомка не рассердилась на оставшийся не отвеченным вопрос. Но и сама не спешила с ответами. Зато, заметив интерес девушки к Хозяину, спросила:

— А что, хочешь и ему подсыпать того же?

Ее лицо оставалось спокойным и открытым. Выжидающим реакции.

Девушка поддержала игру:

— Вряд ли всех бочек из вашей повозки хватит, чтобы свалить такого здоровяка.

Незнакомка засмеялась, привлекая ненужное внимание Хозяина.

Он подошел быстрым шагом. И уставился сверху вниз без единой эмоции. Стоя в тени скалы, он соперничал с ней массивностью форм и грубостью линий.

Не шутить. Пожалуй, это — в первую очередь.

— Не вижу ни черта смешного, — рыкнул здоровяк в подтверждение. — Я не собираюсь закопать отряд из-за одного полудурка.

Он звучно сплюнул. Плевок размазался о камни возле серой ладони израненного мальчишки непочтительно белым пятном.

— Хотя тут и закапывать никого не придется, — продолжил он, обведя взглядом дорогу через ущелье. А потом поднял голову и взглянул на небо вскользь по отвесной скале над собой. — Голожопые ублюдки нас камнями забросают, не успеет опуститься солнце. А вас, милые дамы, сожрут на ужин.

Незнакомка не спускала с него взгляда. Вот бы посмотреть на великана ее глазами. Никакого страха, только уверенность в правоте.

— Нужно промыть и перевязать его раны. А не запихивать в повозку и трясти по колдобинам.

Женщина говорила спокойным тоном, словно объясняла прописные истины малому ребенку:

— Мы и так спешим, а это может оказаться критическим в его выздоровлении. Никто не знает, что

Хозяин резко опустился на корточки, обрывая ее на полуслове. Широкие плечи загородили от девушки лицо Незнакомки, так что пришлось выгибать шею, чтобы увидеть.

— Посмотрите на меня, — велел здоровяк, обращаясь к Незнакомке.

Та перехватила взгляд девушки и зацепилась за него. Только не на людоеда, застывшего перед ней с покрасневшим от гнева лицом.

Хозяин взмахнул рукой, и девушке на мгновение показалось, что он ударил женщину по лицу.

Но он только щелкнул пальцами, привлекая её внимание.

— Посмотрите, говорю! — прикрикнул он. — Я ни черта не знаю, что может — как вы там сказали? — оказаться критическим в его выздоровлении? Но я точно знаю, что ему не подняться, если мы оставим его здесь.

Тяжело оттолкнувшись рукой, он поднял массивное тело над ними.

— А если не пошевелитесь, именно так и будет.

И улыбнулся в седые усы, оставив замешательство на лицах Незнакомки и девушки. И вернулся к прежним заботам.

#2

Кобура под мышки, а Молокосос за ноги оттащили бесчувственное тело к повозке.

Раздался гром.

Отскакивая от каждой складочки, от каждого уступа на скальной породе, он нарастал, обращаясь свирепым рыком. Боевым кличем хозяина гор.

Парочка охранников приросла к месту, застигнутая врасплох. Неудачливые воришки, схватившие из погреба не тот мешок.

Совсем по-другому застыл Хозяин.

Ноги полусогнуты двумя пружинами, готовыми к прыжку. В руке тускло поблескивал револьвер с длинным стволом. Голова почти неподвижна, зато пространство обшаривает по кругу колкий взгляд.

Зарядил дождь. Холодные капли зашумели, сталкиваясь в воздухе, чтобы сообща обрушиться на нежеланных гостей.

Девушка почувствовала, как покрывается мурашками кожа, мокнущая под мешковиной. И как моментально ранняя весна превращается в промозглую осень. Пройдет немало часов пути, прежде чем удастся просохнуть.

Это если дождь соизволит закончиться.

Хозяин поднял голову к небу, ловя капли широко распахнутым ртом. Вода струилась по патлам, на глазах обратившимся густой шерстью.

Девушка спорить была готова, что чувствует даже отсюда запах псины, исходивший от него жаркими волнами. Да только она уже достаточно гадала на его счет. И не взялась бы поручиться, какую личину с него смоет вода: человечью ли? животную?

Когда раздался резкий свист, перекрывший шум дождя, он выгнул спину и безошибочно повернулся на звук. Быстрее, чем от повозок послышался удивленный вскрик.

А?

Девушка проследила его взгляд. Сделав плавный виток, дорога углублялась в перелесок. Но на ее пути оказались реденькие заросли — последняя попытка природы заступить путь человеку. Да и та — единственно годная, чтобы нехитро укрыться от непогоды и невнимательных глаз.

Разглядывая переплетение веток и бледно-зеленых, едва оформившихся листьев, девушка так увлеклась, что не сразу заметила, как что-то в них пошевелилось. Неясная фигура отступила вглубь и исчезла. Лесной божок, составленный из звериного меха и человеческой кожи. А может, зверь, прогуливающийся на задних лапах под носом у отряда людей.

— А ну, к скалам!

Девушка не сразу поняла, что обращаются к ней. Она и не заметила, как оторвалась от спасительной стены и вышла на середину дороги.

Раздался новый свист. Нескончаемо долгий. Прошивший ущелье от края до края. Прямиком через её плечо.

А!

Кожа засаднила, обрывая наваждение.

Девушка взглянула на плечо и увидела разорванную мешковину и собственную кожу. Казавшуюся белоснежной на контрасте с кровяным потеком. Дождь тут же смыл кровь без следа.

Царапина. Жить будешь.

И тут же усомнилась в этой мысли. Хозяин ухватился за пострадавшее уже плечо. И потащил к Незнакомке, с испуганным видом наблюдавшей за ними.

Девушка почувствовала себя тряпичной куклой под сильными руками. Здоровяк мог бы запросто вмуровать её в отвесную скалу. А что — одной проблемой меньше. Но вместо этого притянул к земле и бросил к ногам Незнакомки.

— Не высовывайтесь!

Это всё, что он им отмерил. В следующее мгновение скользнул вперед. Пригнувшись, насколько позволяла внушительная комплекция, он добежал до изгиба скалы и прижался к камню.

Чавкая сапогами по глине, к женщинам подобрался Кобура. Молокососа рядом с ним уже не было. Мужчина присел на одно колено. Мех на его безрукавке обмяк и торчал бахромой из-под рукавов и пояса. Зато сиял на кожаной кобуре металл. Смоченный водой, он даже пах по-особому.

Отсюда выход из ущелья почти не был виден. Так что они чувствовали себя в относительной безопасности.

— Не высовывайтесь, — повторил он наказ.

А потом заприметил самого Хозяина. Тот сделал знак приготовиться. Потом поднял вверх револьвер, а свободной рукой показал два пальца. Револьвер и два пальца. Но Кобура кивнул, уяснив приказ.

— Эй! — крикнул он в сторону повозки.

Возле колес пошевелилась размякшая грязь. Показалась морда Молокососа, вся оранжево-черная, перепачканная глиной.

— Вот урод! — оценил его облик Кобура.

А сам улыбался приятелю.

— Кончай там в грязи колупаться, — присвистнул он то ли криком, то ли шепотом. — На тебе дамочки.

Распрямив плечи, он зашагал на середину дороги. Капли дождя барабанили по шляпе, заставляя трепетать поля.

Еще мгновение и пущенный из перелеска снаряд пробьет его пустую павлинью башку со шляпой-хохолком.

Бам! Раздался выстрел. Даже сквозь пелену дождя пахнуло жженым порохом. Это кое-что посерьезнее заточенных камушков.

Девушка снова посмотрела на вжавшуюся в скалу фигуру. Ствол в правой руке Хозяина дымился, а сам он неотрывно наблюдал за приманкой.

Кобура вытянул перед собой обе руки: пистолет он держал правой, а левую положил под рукоять. И крутил головой, силясь разглядеть малейшее движение в зарослях.

В голове у девушки возникла картинка: окровавленный мех. И сразу следом — мученическое лицо распятого на скале мальчишки. Нет, уж лучше лесной божок.

Два выстрела пробили потоки воды. Бум! Бум!

А следом в брешь протиснулся неистовый крик Хозяина, набирающего ход в сторону леса. Не пёс, — свирепый кабан.

Кобура перевел взгляд от убегающего Хозяина к женщинам. На мокром лице сияла улыбка сумасшедшего.

— Вот ведь, ублюдок! — как сумел, выразил он восторг. — Ну как не любить этого добряка?

Взвыв на свой лад, он бросился вдогонку.

#3

Молокосос бочком, поглядывая в сторону перелеска, подобрался к женщинам.

Упустив из вида напарника, он растерял и последние крохи уверенности. Хватался за поля шляпы, вглядываясь вдаль. Тянулся туда, где происходило самое интересное. Но и заметно трусил, не решаясь отправиться за приятелем.

А женщины расслабились и подняли головы, вознамерившись разбрестись подобно стаду на выпасе.

Парнишка напустил в голос повелительного тону и прикрикнул:

— Велено же: оставаться на местах!

Получилось жалко. Незнакомка, годившаяся ему в матери, обратила на него лицо: брови нахмурены, губы поджаты.

— Ишь, раскомандовался, — сказала она, и Молокосос шагнул чуть назад. Еще удумает подкрепить слова тумаком!

Но женщина и не думала спорить. Ее лицо разгладилось и вернулось к спокойному выражению. Дождь прекратился, и о нём напоминали лишь потёки воды, бегущие по волосам и одежде.

— Командиров и без тебя хватает, — в их передовом отрядике она не собиралась подчиняться кому-то еще. — А ты шел бы лучше своих искать.

Молокосос не ответил. Его лицо на мгновение покривилось. Совет и правда звучал разумно. На месте его удерживал разве что приказ Кобуры. Но торчать с ними до бесконечности ему явно не упало.

Он решился:

— Ладно, пойду на помощь, — Молокосос говорил с таким видом, словно его не отправляли за тем же самым. — А вы оставайтесь тут. И не разбредайтесь.

Девушка улыбнулась его серьезному тону. Но тут же и сама приняла подобающий вид. Заверила, чеканя слова:

— Как прикажете. Мы будем здесь, когда вы вернетесь.

Незнакомка подняла бровь и обвела взглядом шутников. Но девушка смотрела в ответ уже без тени улыбки.

Некогда ей в гляделки играть. Тут бы одежду высушить перед новым броском.

Со стороны перелеска послышался протяжный вой.

Все трое подняли глаза к выходу из ущелья.

Там за поворотом скалы бесновался загнанный зверь. Вой обрывался, но через короткий перерыв раздавался снова. Слышались приглушенные зарослями крики.

Шла охота!

Девушка закатила глаза.

Треск веток, перемежаемый воем, проклятьями и улюлюканьем, царапал слух подобно ногтю по стеклу.

В один миг её опутали гнев и отвращение. Стиснутая ими, она всё же не могла решить, к кому они обращены.

Крик взвился особенно высоко и на излете превратился в человеческий. Загнанный навеки. Лесному существу понадобилось пережить собственную смерть, чтобы перед серым её лицом обрести настоящее, не поддельное естество.

В бессильной злобе девушка припала на колено, упершись руками в камни перед собой. Ее не волновала перепачканная одежда и руки, увязшие в смеси глины, камней и разбухшего от влаги песка с гравием. Она сама походила на роющего землю зверя перед отчаянным броском.

Отмахнувшись от наваждения, девушка подняла голову. И увидела странный камень у обрыва.

Поросший особенно длинным мхом, камень шевельнулся. Покачался из стороны в сторону, словно примерялся, как бы сняться с насиженного столетиями места.

Потом подскочил и обратился звериной башкой.

Волчья пасть задрана к небу. А из-под верхней челюсти поблескивает вторая пара глаз. Чёрные, как бездонные ущелья, они сразу заприметили наблюдавшую за ними девушку. Но не подали вида, рассудив, что она не выдаст. Попавшись на их животный гипноз.

Существо подтянулось на белесых руках и выпрыгнуло из бездны целиком.

Горный божок. Тело человека, едва узнаваемое под кусками меха, намотанного там и тут. Да еще изукрашенная красной глиной кожа. Прорезанная белыми прожилками, где глина размылась под каплями дождя. А венчала чудище корона из волчьих зубов, оскаленных на небеса, уготовившие животному столь нелепое перерождение.

Девушка приросла к месту. Способная лишь прокручивать в голове угловатые мысли. Да пусть катится это волосатое чудище. Пускай и ему достанется участь, постигшая его приятеля-лесовика.

Человеко-волк без малейшего страха повернулся спиной и опустился на четвереньки. Потянулся руками вниз, выгребая из-под скалы соплеменника.

Оказавшись на твердой почве, оба существа покрутили головами, принюхиваясь. Обозники их не интересовали. Только девушка, имевшая наглость на них уставиться.

Та ждала, что волки взмахнут лапами и покажутся острые когти. Они и появились. Только выглядели как топорики, на манер тех, которыми орудуют мясники.

Стиснув оружие, существа пригнули спины и двумя красно-серыми тенями двинулись в сторону девушки и ее спутников.

Она не могла пошевелиться. Всей её воли хватило лишь оттолкнуться руками и завалиться на спину. Так её и задавят, как поганого таракана, осмелевшего в отсутствии хозяина.

Громыхнул выстрел.

Зверь, объявившийся последним, вытянулся струной и загарцевал на месте. Не успел и пары шагов сделать, поэтому комично переступал у обрыва. Задумав устроить из смерти ритуальный спектакль. И сам же ахнул вниз, опережая занавес.

Второй только шагу прибавил. Он двигался так стремительно и так неуклюже, что казалось, сейчас отбросит притворство, припадет на руки и побежит чёрным волком.

Прикрывая женщин спиной, его бег заступил Молокосос.

Неотрывно смотрел в две пары глаз несущейся на него смерти.

Парнишка зачем-то ухватился за пояс и бестолково крутил бедрами.

Да что же он делает такое

Никак не справится с тесаком. Лезвие застряло в ножнах и не поддавалось.

Человеко-волк на последнем — самом широком — шаге оторвался от земли и полетел на Молокососа, замахиваясь обоими топорами.

Бросив бессмысленные попытки, его противник выставил вперед плечо и инстинктивно закрылся рукой.

Послышался новый выстрел.

Девушка услыхала, как пуля шмякнулась в мягкое, высекая алые брызги.

Два тела соединились в клубок и покатились, хлюпая грязью.

От скалы неслись Хозяин и Кобура. Из хвоста обоза появились остальные охранники.

И где только носило

Но быстрее всех подползла к побоищу девушка.

Она угодила рукой во что-то теплое, осклизлое. И увидела отрубленные пальцы Молокососа.

В ужасе она посмотрела в сторону.

Человеко-волк лежал на нем, тяжело дыша. Правая рука Молокососа, окровавленная, лишенная пальцев, судорожными движениями тщилась схватить в охапку волчий мех. И оттого заставляла всё тело непроизвольно вздрагивать. Даже придавленное сопящей мохнатой тушей.

Бедняга никак не мог сообразить, что его рука искалечена.

Над девушкой нависли тени. Сквозь бормотание человеко-зверя она услышала смешливый голос Кобуры:

— Кончай уже с ним обниматься.

Мужчина поддел ботинком умирающего дикаря и отбросил на спину.

Рассеченное по диагонали лицо Молокососа уставилось в небо единственным уцелевшим глазом. Его грудь вздымалась и опускалась в судорогах агонии.

Глава 3

#1

Человеко-волк перевалился на бок, чтобы рассмотреть душегубов. Тяжело и дробно дышал, словно боялся вместе с выдохом испустить дух. Но всё подхватывал его в последний миг и возвращал в умирающее тело.

Родные горы обступили его равнодушным кольцом. И только хмурились бровями туч, ничего не предпринимая.

Кобура навис над Молокососом и разглядывал его рассеченное лицо. В глазах обоих застыла укоризна. Только в мальчишкиных еще теплилось предзакатное солнце. А вот мужчина стоял затылком к его бледному отсвету; возвращенный омертвевшим взглядом, он сгущался в его зрачках столь же бледной тенью.

Вдруг он присел на корточки и сунул руку под спину приятеля. Схватил рукоятку тесака и потянул. Упрямый нож и здесь отказался повиноваться.

Кобура выругался и снова потащил. Тело вздрогнуло и покачало головой.

Рядом опустился на корточки Хозяин и мягко его отстранил. Лицо вожака смягчилось, выдавая новую эмоцию. Или это по-новому сложились щетинки на его бороде; или проседь отливала по-новому. Глядя Кобуре в лицо, он высвободил тесак. Взвесил на руке — дескать, добротный ножик, нечего тут ругаться — и передал его Кобуре. Выжидая, чего тот станет делать.

Мужчина принял оружие. И, не вставая с корточек, подполз к дикарю.

Грудь девушки поднялась, набирая ставшего вдруг дефицитным воздуха. Сердце ускорилось, но рассудок оставался холоден. Что-то будет. И она собиралась посмотреть, что.

Даже Незнакомка, застывшая осанистой статуей, пришла в движение. Обвела взглядом по кругу всех спятивших единовременно людей.

Девушка углядела в ее глазах удивление. Даже брезгливость. А ведь она совсем не похожа на обозную знахарку. Не к лицу ей провонявшая снадобьями и нехитрым съестным повозка, в которой она собиралась трястись остаток пути с истерзанным юношей.

Незнакомка шагнула вперед, но была остановлена взмахом руки.

Хозяин спиной почувствовал настрой и наложил на него вето.

Незнакомка ткнулась в невидимый барьер и отпрянула. Развернулась, ища глазами себе применение. Даже её величество понимала, что их полномочия не простираются на месть волчьим отродьям.

Кобура уселся на колени перед зубастой мордой. Уж не человеко-волк ли и был его умирающим другом. В подтверждение безумец погладил мертвую волчью башку. Почесал за ушком и по загривку. Его рука неутомимо двигалась, словно он так до конца и не решил, что с ней поделать.

Девушка увидела сквозь его пальцы обесцветившиеся глаза дикаря и поразилась затаившейся в них ненависти.

— Знаешь, что я думаю?

Голос Кобуры звучал почти ласково. Вряд ли многие из людей слыхали его успокаивающие интонации. Как не видел мир теплоты, источаемой его колким взглядом.

Но дикарь не сильно-то воспрянул от оказанной чести. Никакого ответа.

Свободной левой Кобура уперся противнику в висок и прижал к земле. А в правой поднес тесак к его шее. Вознамерился мяса нарезать, не иначе.

Девушка отвернулась.

Но Кобура снова пустился в разговоры:

— Я думаю, что ты из тех больных выродков, что будут рады подохнуть под ножом врага.

Мужчина отнял тесак и взглянул на него на свет солнца.

По режущей кромке стекала книзу алая капелька крови.

Ей контрастом вдали виднелась вершина, опоясанная снегами. Там, куда им, на счастье, не доведется ступить, горы хранили неопороченную склоками чистоту.

Но разве ж кого-то из двуногих это останавливало

Кобура уперся коленом в щеку дикаря, а освободившейся левой перехватил каплю. Растер ее на подушечках пальцев и попробовал языком на вкус. При этом закатил глаза, словно ничего изысканнее ему не доводилось и пробовать. Повел носом и замычал, демонстрируя высшее удовольствие.

Когда снова открыл глаза, солнце блеснуло на его радужках оттенком безумия. Он захохотал. И розово сплюнул в лицо человеко-волку.

— Ну и дрянь, — процедил он сквозь зубы.

Девушка представила его желтоватые резцы, перепачканные кровью.

Он продолжал:

— Но я-то вряд ли стану сильнее, испив твоей мерзкой крови. Не нужна мне ваша дикарская чушь!

Уперся руками в землю и поднялся на ноги. Медленно распрямился и встал во весь рост. Показывая, что именно делает его сильнее.

— Зато я знаю, что ты, ублюдок, веришь, что сроднился с волком. Хотя как по мне, больше похож на вонючую безродную псину.

Кобура резко нагнулся и сорвал с дикаря звериный капюшон.

Человеко-волк, остававшийся до этого безучастным к мучениям, вдруг взвыл и засучил ногами.

Только обхватывал и не отпускал тело. Где-то там зияла в нем дыра, через которую отойдет душа, стоит ему ослабить хватку.

Кобура торжествующе вздернул к небу трофей.

— Ничего, ничего, — сказал он с издёвкой, — твоей веры хватит нам обоим.

С этими словами он поднял голову к небу и по-волчьи завыл.

Под его ногами копошился поверженный и униженный соперник. Кобура замолкал и прислушивался к стенаниям дикаря. А потом принимался выть, стараясь попасть в унисон.

Девушка смотрела с немым укором.

А Незнакомка не выдержала. Наплевав на запрет, подошла к Кобуре. Тот даже внимания не обратил, поглощенный игрушкой.

Женщина протянула руку и вырвала у него волчью маску.

Кобура уставился на нее с непониманием. Сейчас он походил на разыгравшегося ребенка.

— Что? — спросил он с дебелым видом.

Незнакомка не ответила. Взглянула на звериный скальп с отвращением, скомкала и швырнула умирающему дикарю. Без особого сострадания.

Неуклюжей гусеницей сокращая тело и теряя остатки воинственности, дикарь подполз к маске. Зубами и высунутым розовым языком он расправил складочки меха. И улегся на него щекой. Весь его вид говорил: еще чуть-чуть и случилось бы непоправимое.

Кобура шагнул к нему поближе и, почти не целясь, выстрелил в скулу.

Обрывая мучения, в обмен он забрал его лицо.

Хозяин всплеснул руками.

— Две пули! Не слишком ли много чести?

Кобура смерил его недобрым взглядом.

#2

Свистнул себе помощника. Вдвоем они отволокли Молокососа в перелесок.

Кобура остался напоследок с приятелем. Охранник вернулся в одиночестве с раскрасневшимся лицом.

Он кивнул на человеко-волка и спросил у застывших над ним:

— А с этим что?

Хозяин взглянул в сторону перелеска. Знал, что Кобура расшумится.

— Оставь. Будет им уроком.

Подопечный тут же поднял башку:

— Ага, как же. Ты так каждый раз говоришь. А голозадые чихать хотели на твой закон.

Он улыбался без особой злости и вызова. Но Хозяин не пожелал пропускать его замечание.

— Помалкивай и делай, коли не хочешь лишиться ужина!

Охранник стушевался и замолчал.

Голос подала Незнакомка.

— Я вижу, здесь вы и сами разберетесь, — сказала она.

Весь ее облик говорил о том, как она устала от вида истерзанных мужских тел. Однако это не мешало ей оставаться подчеркнуто вежливой.

— Если вы не возражаете, я бы хотела вернуться в повозку. Раненный юноша нуждается во мне гораздо больше, чем мертвые дикари и ваш обмен любезностями.

Не дожидаясь ответа, она двинулась вперед. Её подбородку больше не нужно было вжиматься в шею, ожидая камней или пуль. Впервые от нападения он оторвался от груди и поднялся в ознаменование мирных времен. Незнакомка снова обрела обычное свое состояние. Горделивая и сдержанная барышня, заброшенная по нелепой ошибке высоко в горы. Но даже и здесь не растерявшая манер.

Ее гордость, неподвластная ветру и неиспаримая лучами солнца, гипнотизировала. Заставляла Хозяина и девушку, не задавая лишних вопросов, шагнуть следом. Сплетенные воедино её несоответствием этому месту, они удалялись вместе с ней от грубости и боли.

Из равновесного состояния их выдернул насмешливый голос сзади:

— Уж я им оставлю подарочек.

Раздался звук высвобождаемой под напором струи.

Троица обернулась.

Охранник мочился на труп, прерывая возникшее наваждение.

Повозки стояли обычным привалом. Вещам ведь нет никакого дела до их владельцев. Чего бы те не навыдумывали.

Куда выразительнее казались люди.

Нет, они тоже пытались сделать вид, что ничего не произошло.

От колонны разило табачным дымом. Охранники прохаживались вдоль обоза, проверяли лошадей и сцепку. Но в их пересвисте и отрывистых криках слышалось что-то пришлое. Что-то плескавшее у самого края.

Стоит взять незаметно камушек покрупнее. И запустить в заднюю повозку, набитую чанами, трубками и еще каким бог весть металлоломом. Тут такая свистопляска поднимется! С пальбой, криками, беготней.

Девушку это так развеселило, что улыбка повисла на её лице, да так и не желала сходить. Только бы не заметил Хозяин. И пока она об этом думала, зазевалась и воткнулась лицом как раз в его спину.

— Ой! — только и пискнула она.

Но мужчина стоял неподвижно.

Рядом, схватив его под руку, застыла Незнакомка.

Возле повозки лежала в дорожной пыли девушка, пристегнутая первой в веренице.

Дуреха оказалась из любопытных. Камень пробил её башку, когда она выглянула из-за телеги. Вряд ли она многое успела разглядеть. Но девушка не питала к почившей особенной злости. И потому понадеялась в мыслях, что та успела забрать с собой хоть что-то, кроме мерзкого предсмертного свиста.

Хозяин осмотрелся по сторонам без особого интереса. Как бы закрепляя свершившийся факт. Под его взглядом соседка погибшей девушки вся подобралась и отползла на длину цепи. При этом мертвая рука дернулась и взмахнула присутствующим широким жестом.

Не сказав больше ни слова, Незнакомка отправилась в повозку. С таким скорбным видом, словно это именно они — Хозяин, девушка и несмышлёные пристяжные — сделали из её повозки катафалк.

Только запах духов им и остался.

Проводив её взглядом, Хозяин обернулся. Сначала смерил забившуюся в складках скалы соседку; потом перевел взгляд на девушку.

— Ты ж приютская? — спросил он.

Соври! — отреагировал внутренний голос.

— Да, — подтвердила девушка.

Он достал ключи и высвободил мертвую руку.

— Хватай за ноги.

Не задавая лишних вопросов, девушка присела и подладилась.

И чего она пожалела эту жирную корову

Хозяин нес тело с легкостью. Ничто не выдавало в нем усталости или душевных метаний. Буравил ее взглядом. А она — нет-нет, — да разглядывала его. Не на мертвое же тело им пялиться

Девушка семенила ногами и выгибала спину. Мышцы потрескивали натянутыми веревками и намеревались вот-вот лопнуть. Мысли улетучились, оставив на часах лишь одну: не уронить.

И не потому, что она чувствовала ответственность перед мертвой девушкой. Они и не видели друг друга никогда, навеки разделенные порядком следования в сцепке.

Ее подталкивал неотступный взгляд Хозяина.

Не то ли это, о чем твердили приютские, задавая вечернюю трепку?!

Не слишком-то высоко они отзывались о мужчинах. Но после увиденного сегодня девушку это не сильно удивляло.

Требовалось почти физическое усилие, чтобы выдержать не мигающий взгляд его серых глаз. Растянувшееся в минуты мгновение — и его зрачок блеснул на выглянувшем солнце. Этот блик подстегнул не хуже занесенного хлыста.

— Кладем на «раз».

А она и прошляпила.

— Ии… раз.

Под тяжестью ноши она согнулась и кое-как уложила ноги на землю. Высвободившийся подол мертвой девушки хлопнул на ветру, оголяя поджарые ляжки. Девушка поспешно оправила ткань, как будто прикрывая собственные ноги.

Воцарилась тишина.

Ей совсем не нравилась ни она, ни их удаленность от отряда.

А всё привычка быть скованной в единую цепь. Словно это даровало особенный смысл существованию. Совокупную цель — одну на дюжину соединенных душ.

И теперь, когда они оторвались на какие-то сто или двести метров, связь растратилась. Все бродили по делам, не замечая потери друг друга.

Раздавленная тишиной, она хотела кричать. Но хлопала глазами и смотрела на Хозяина.

— Ну?

Тот уставился на нее и чего-то ждал в ответ.

Видя, что она не собирается разрешить его загадку, он снова взялся за свое:

— Ты же приютская, — констатировал он. — Я думал, вы знаете, что сказать.

А что тут скажешь?!

— Я не знала её, — начала девушка.

От правды не убудет

— Не знала, какого она роду и какой веры.

Чем больше девушка говорила, тем проще текли слова. Словно кто-то подтолкнул её в плечо, и она принялась выкладывать мысли, припасенные на свой счет.

— Честно говоря, я и приблизилась к ней только по случаю. И не знаю, зачтется ли ей, что рядом оказалась именно я. С заржавленными словами, опутывающими не хуже металла, с которым пришлось свыкнуться ее нежному телу.

Девушка чувствовала, как с каждым словом иссякает ее внутренний резерв. Знала, что, окончив, не проронит больше ни слова. Уж во всяком случае до вечера. И даже хлыст или тяжелый взгляд Хозяина не заставят ее рта раскрыть.

Хотелось бы в это верить

— Но данной мне великой и нежданной властью я отпускаю её душу на волю. Ни большего, ни меньшего она не заслуживает.

Девушка почувствовала на плече тяжесть руки.

Раскрыла глаза и только тут поняла, что, произнося речь, плотно закрыла их. Чтобы присовокупить к тишине — тьму.

Без этих спутниц еще ни одна смерть не обходилась.

— Довольно.

Хозяин не разделил торжественности момента. На его лице отражалась только готовность. Выполнить дело, отставить в сторону, а на этом — всё.

Девушка с запозданием вспомнила, с кем имеет дело.

Хозяин припал на одно колено, чтобы выкопать могилу.

Девушка последовала его примеру.

И что, они будут руками землю толочь?

Солдафон надсмехается над желанием отправить в последний путь честь по чести, а сам не догадался прихватить инструменты. Без них они точно провозятся до темноты.

Набравшись смелости, она съязвила:

— С заступом или лопатой мы бы быстрее управились.

— С заступом? — переспросил Хозяин.

На его лице отразилось искреннее удивление. Он посмотрел на девушку так, словно хотел сказать, что ему потребуется немного больше времени, чтобы раскусить её шутку. Но он, правда, старается и обязательно до неё дойдет.

Как раз в этот момент он оценил одному ему понятный юмор и хохотнул.

— А-а, заступ, — повторил он.

Одним движением Хозяин отправил мертвое тело в последний полет с обрыва скалы.

Перекувырнувшись в воздухе, оно с укоризной посмотрело на девушку.

Ну чего же ты

Глядя ей глаза в глаза, девушка в который раз пообещала себе: больше никаких речей.

Глава 4

#1

Чтобы беспрепятственно разглядывать время от времени, Незнакомка сторговала ей первое место в сцепке.

Девушка ощутила себя площадным уродцем. И не имело никакого значения, что взгляд из-за стекла не таил плотоядности рыночных зевак.

Для чего-то же её пристегнули на видное место

И девушка отрабатывала его как могла. Гримасничая, хромая, сплевывая и отирая сопли о короткий подол. Пусть их благородие возрадуются!

Так даже проще, когда сзади подгоняют две дюжины глаз.

Они что же — удумали, что теперь её черед? Стоило занять место покойницы, как её на месте молнией зашибёт?!

Темнота!

Девушка сбилась с шага. На мгновение ее захлестнула жалость к себе.

Это ж насколько нужно опуститься, чтобы почувствовать себя балаганной девкой в перепачканном рубище. Жалеющей кухарок и стряпух, что кочуют на привязи из одного грязного угла в другой. И ни за что — слышите? — ни за что не пожалеют её.

Но её путь только начинается. И впереди не пункт назначения, а перевалочный пункт.

Распекая её, они всегда твердили, как ей завидуют. Какая ей выпала честь!

Она бы взглянула в их пухлые рожи, когда заученные слова молитв уже поистрепались в памяти. А ломота в суставах и думать не знает о пощаде за покаяние. Когда если вскользь и подумаешь о вознесении души, — то лишь для того, чтобы шмякнулась, бедолажная, о землю и камень. И утихомирилась в дорожной грязи.

Девушка тяжело подняла ресницы. Поднявшийся ветер хлестанул по глазам. И она почувствовала, как глаза словно затягиваются вторым веком.

Змея

Проклятущая гадюка, что сидела в ней, снова подняла голову. Девушка повела плечами, как будто резко похолодало. Или это холодная кровь не позволяла ей согреться.

Неблагодарная. Неблагодарная. Неблагодарная.

Она поймала взгляд Незнакомки и не почувствовала ничего, кроме обретенной наконец благодарности. Улыбка девушки так резко переменилась, что это отразилось и во взгляде женщины за стеклом. Та задержалась на ней взглядом против обыкновения и о чем-то улыбнулась. Словно поспорила сама с собой, что рано или поздно её цепная зверушка прекратит паясничать. И возьмется за ум.

Девушка была благодарна именно за этот урок. Преподанный в безвестности ветра, дождя и камня, он прошел огнем от кистей прямо в чёртовы печенки и запечатлелся там до скончания веков.

Она и это снесет.

Потому что, если откуда-то и суждено убегать, так только из самого пекла.

#2

О приближении к приюту девушка узнала задолго до того, как увидела рукотворные камни.

В вольной части отряда кое-то переменилось. Суровые охранники посветлели лицами. Стали обильнее разговоры и ласковей интонации. Иное грубое словцо, обращенное к пристяжным, растачивалось панибратством и каким-то новым изощренным заискиванием. Которое превращало суровых мужчин в кучку выродков.

Впрочем, ими они и остались всегда

А потом вдруг показались ворота и башенки, так умело вшитые в горный пейзаж, что воскресили в голове мысли о провидении. Также втиснутые туда при должном усердии и мудром посредничестве. Камень к камню. Предполагалось, что это послужит ей новым доказательством тщеты существования.

Старания поначалу показались напрасны. Камни приюта не производили должного впечатления. Будь они хоть трижды спрессованы и вылеплены из праха её предшественников.

…Но стоило отряду подобраться к воротам поближе, как она переменилась во мнении.

Не рукотворность замшелых стен и просевших ворот, но материализованное отсечение одного мира от другого заставило мозги сжаться в черепной коробке. И обсасывать одну единственную мысль, которую, как кость со стола, туда заронил неуклюжий хозяин.

Отсюда нет хода

Заступившие им путь врата отделяли горный остров. Кусок искореженной и оплавленной ветрами суши плавал в молоке тумана, который та, молодая девушка, не успевшая еще постареть на этот подъем, по глупости приняла за облачко.

А теперь боялась даже помыслить, какие твари лакают его. Обшаривают белесыми незрячими глазами крутые берега в надежде отыскать беглеца или сделать таковым любую заблудшую душу. А иные стрекочут и изрыгают молнии, барахтаясь и резвясь на глубине.

Девушка рухнула на колени.

А за мгновение до того увидела прильнувшее к стеклу лицо Незнакомки. Уверенность покинула и его. Даже не видя мрачной силы, что открылась девушке, женщина почувствовала её. Когда затрещала обивка повозки, задрожал ладно подогнанный деревянный каркас.

Она распахнула дверцу. Та скрипнула по-птичьи. И Незнакомка оказалась на свободной земле. Стоя на ногах и мысленно пригибаясь коленями к камню.

Мимо стайкой городских мальчишки шмыгнули охранники.

Им полагалось склониться в тени ворот. Все, кроме Кобуры да Хозяина, упали на колени. И тут же повскакивали. А старшие мужчины, напротив, нескладно рассаживались. Кряхтели, хоть отсюда и не было слышно. И надолго затихли, пока молодняк ерзал и дрыгался на перепутье.

Поднявшись, Хозяин надвинул шляпу поглубже на седые виски и махнул внутрь.

Ходу

#3

Телеги протяжно скрипнули в последний раз и остановились.

Охранники забегали, разгружая поклажу.

Хозяин присел в сторонке и оперся спиной на отвесный камень скалы. Избавленный от работы, он сосредоточенно откусывал и сплевывал ногти.

Так что темп задавало постукивание его зубов.

Работа спорилась. Пока Кобура не свистнул, заложив мизинцы за щеки.

Пара десятков глаз поднялась на него.

— Барышни, — обратился он к подопечным. — Кто не хочет присоединиться к таскотне, шевели жопами.

Понурые и уставшие, они походили на выводок утят, родившихся в дождливое серое утро. Переглядывались в поисках утки, которую за минуту до их вылупления утащила лиса. А потому не понимали, чего от них ещё ждут.

Мужчины переглянулись. Их, видно, позабавила картинка на убогой открытке.

Вдоволь наскалившись, Хозяин сплюнул, качнулся вперед и, оказавшись на ногах, взмахнул рукой. Указывая за спину наверх.

Девушка подняла голову и увидела, что порода в этом месте поднимается уступами. Образуя что-то вроде тропы. А прямо над головой Хозяина на высоте метров трехсот скала плавно переходила в участок стены одного из строений приюта.

Хорошо бы уже пыточной, — с унынием подумала девушка.

Её взгляд перехватил Хозяин.

— Там вас накормят, — сухо проговорил он.

Даже не усмотрев силы отпущенных слов.

Потому что следом дюжина голов приподнялась в едином порыве и обнюхала воздух.

#4

Порозовевший на ветру Кобура наслаждался даром жизни. Как будто поклялся перед распростертым телом Молокососа, что проживет ломоть и за него.

Его ноги, растопыренные чуть колесом и казавшиеся проблемой на ровной земле, запросто таскали его взад-вперед по склону. Как на подъемнике.

Он оказывался то тут, то там, не давая цепочке растянуться звучными окриками. Хозяин замыкал шествие и только посмеивался в усы над его прытью. Одернув раз или два, больше он не приставал с нравоучениями. Понимая перемену в настроении.

Оба оказались дома.

Очень скоро тропа перестала вихлять между скальными гребнями, проклюнувшимися из-под земли, и здоровенными валунами, не меньше Хозяина в поперечине. А потом превратилась в гравийную дорожку.

Шагать стало куда как проще. Как бы еще не заснуть, на таком-то просторе! Затем — и вовсе перешла в вымощенную булыжником дорожку. Здесь и повозки бы прошли — прикажи Хозяин их сюда затащить

Дорожка привела их к открытой площадке.

Посередине высилась чаша с неухоженными побегами цветов. Опускавшихся космами на каменные скамьи, составленные треугольником. Изрядно потрепанные временем, они выдавали то ли полное отсутствие праздности среди здешних обитателей, то ли отсутствие прислуги. Которое столпившимся пристяжным предстояло заполнить.

И если хотя бы половина побасенок о приюте — правда… Что ж, девушка отдавала предпочтение второму варианту.

Выискивая подсказки, она обвела взглядом территорию. Благо много времени это не заняло: за исключением пары деревьев, скрючившихся по углам площадки, здесь почти не было растительности. Все вытеснил уродливый камень, не дающий никаких зацепок.

В стороны разбегались дорожки из булыжника. Правая упиралась метрах в трехстах в двери скромного двухэтажного строения. Никаких излишеств: двускатная крыша, крохотные оконца. Даже камень, потраченный на это здание, отличался особенной серостью и грубостью линий.

Противоположностью ему казался изящный, пригнанный один к одному, кирпич постройки по левую руку. Впрочем, отсюда невозможно разобрать, одна ли это постройка или целый ансамбль, стиснутый ограниченным пространством.

С ближнего его края тянулась череда арок, ограждавших крытую площадку. Не заглянув под своды этого павильона, трудно было сказать, что под ними скрывается.

Зато пристроенные тут же жилые комнаты никакого секрета из себя не делали, а, напротив, бросались в глаза. То, что это жилые комнаты было понятно из дымка, тянувшегося тут и там из многочисленных труб. Каждая пядь мнила себя самостоятельным строением и потому щеголяла собственной крышей. Здание походило на небольшой замок, выстроенный артелью архитекторов — каждый на свой манер.

И только одна крыша — самая левая — по-настоящему заслуживала таковой называться. Девушка не сразу поняла, что она принадлежит третьему зданию. И это здание явно было здесь главным. Высоченное, оно то ли входило тыльной стороной в скальную породу, то ли скала продолжалась в нем.

От созерцания девушку отвлекла поднятая пристяжными шумиха.

Сцепку растянули, так, чтобы женщины рассредоточились полукругом на площадке.

Хозяин и Кобура сели чуть в стороне на одну из скамеек.

Изнуренные переходом и ожиданием, пристяжные в нетерпении потирали запястья. И поглядывали на мучителей со смесью злости и покорности. А чего злиться на того, кто за тебя думает.

Сначала ничего не происходило. Доносились разрозненные реплики пристяжных. Вот уж не успели натрепаться по дороге. Охранники беседовали о своем. Вернее, болтал Кобура, а Хозяин только слушал, да поглядывал на доставленный в целости груз.

Его тяжелый взгляд раз за разом выхватывал в толпе девушку и подолгу буравил, слово выискивая чего. Та от греха прятала глаза. Скользила по сторонам, изучая окрестности. Пока в память не врезался каждый камень, каждая песчинка, способная в нужный момент помочь.

— Ты чего это глазёнками шаришь? — раздался вопрос Кобуры.

Коротким взглядом он удостоверился, что Хозяин всё еще в хорошем расположении. Девушка тоже зыркнула на здоровяка, но тот смотрел в сторону и ничего не замечал.

Кобура поднялся с места и вразвалочку двинулся к пристяжным.

Девушка с запозданием потупила глаза. Только почувствовала, как становится легче рукам — цепи растянулись: никто не хотел стоять рядом, когда мужчина до нее доберется.

И чем неотвратимее он надвигался, тем легче ей становилось. Вот она уже не смогла заставить глаза опуститься и подняла их прямо на мужчину. Чувствовала кислый запах пота, доносившийся от него. Видела в его глазах грусть. Нехорошую — ту, что возникает в глазах мужчин, когда внешняя им сила заставляет засучить рукава и сжать кулаки. Видела скулы, ходившие от угла к углу в поисках оправдания тому, что сейчас выйдет.

И в этот самый — последний — момент Хозяин натянул невидимый поводок.

— Идут.

Его голова так и оставалась повернутой, — это девушка разглядеть успела. И потому повернулась в ту же сторону.

Туда, где на небольшом возвышении шествовала делегация встречающих. Группка молоденьких девушек, одетых в простые платья из светлой ткани.

Но эта мнимая простота в одежде лишь подчеркивала их молодость и красоту. В сравнении с ними измотанные дорогой пристяжные казались в лучшем случае бродяжками.

Девушки рассыпались любопытными взглядами. И видя несуразность ожидавшего их сборища, выше поднимали подбородки, прямее держали спины. Похожие на луговые цветы, поднявшие головы среди сорной травы.

Боясь с ней смешаться, они непроизвольно сбивались плотнее и о чем-то шушукались, приотстав от главного действующего лица.

Во главе шла сухая высокая женщина. Обряженная в черно-серое платье, напоминающее то ли робу, то ли монашескую рясу. Неприметная ткань скрадывала движения ее тела и казалось, будто она не ступает на камни, а плывет над ними. Подол едва касался земли, шурша и волнуясь.

Кудрявые волосы венчал того же невзрачного цвета чепец и как по волшебству окрашивал кудри и весь ее облик в тот же серый цвет.

Единственное светлое пятно во всем её облике — белый воротничок-стойка, накрахмаленный так, что чуть не впивался в горло.

То ли от его тесноты, то ли на контрасте с белой тканью, ее кожа выглядела совершенно бледной, а красивое лицо делалось похожим на лицо привидения.

Впрочем, эта бледность скрадывала возраст и делала лицо моложе.

— Наставница.

Не успела она ступить на камни площадки, Хозяин в приветствии поднялся со скамьи. Вскочил даже, но как-то нескладно, как будто осаживал себя. Да и стоя, был сам на себя не похож.

Сорвался, было, с места, думая подойти. Но в последний момент так и застыл на месте.

Инерции хватило лишь на хороший кивок.

— Бросьте, Дабор.

Голос женщины вторил его мельтешению. Властный, но вздумавший показаться ласковым, он сделал его имя, прозвучавшее для девушки впервые, еще более грубым, чем он сам был.

— Вы же не девица из моего приюта. Можете называть меня по имени.

Девушка мысленно перевела на человеческий: не может.

Вот и Хозяин замялся. Потому что в её присутствии он был не хозяин, а Дабор.

— Как скажете… наставница, — пробубнил он.

И чтобы не пришлось выполнять просьбу, поспешил добавить, обводя рукой сгрудившихся поодаль пристяжных:

— Здесь дюжина. Одна не сумела дойти.

Сообщение на мгновение вывело наставницу из равновесия. Девушка заметила, как та на миг укоротилась — стала ниже росточком, как будто перекатилась с мысков на пятки. И обвела взглядом перепуганных женщин.

Девушке тоже достался мимолетный взгляд.

Сразу и не скажешь, узнала ли она её. Надолго взгляда не задержала, а в чем-то убедившись, вернулась к обществу Хозяина и снова вытянулась струной.

Дабор — и откуда только болтливости набрался — повел рассказ о тяготах их восхождения. О стычке с дикарями и потере одной из колонны.

Наставница учтиво слушала, склонив голову чуть на бок.

Стоило ей отойти в сторонку, как стайка её подопечных, оставленная без присмотра, утратила стройность. Лишенные объединяющей цели послушницы не знали, куда себя подевать. Словно выдернутые из уютного мира и оставленные стоять без цели на ветру, который отнюдь не соответствовал ни их тонкому наряду, ни тонким натурам.

Иные девицы беззастенчиво разглядывали пристяжных. В их взглядах таилось обвинение. Дескать, именно из-за вас мы вынуждены здесь торчать.

Лучше бы вы и вовсе сгинули вместе со своей подружкой

Последнюю мысль девушка разглядела во взгляде одной из них. Эта особенно долго всматривалась в лица пристяжных, словно желая в глаза запомнить всех виновных.

Девушка видела, как одно за другим их головы покорно опускались.

Счет подходил к ней и внутри всё задрожало, принимая оборону.

Вот взгляд исподлобья коснулся её лица. И удивленный наличием на нем открытых глаз, остановил шествие.

Послушница приосанилась, сосредотачивая во взгляде еще больше внутренней силы. Взметнула волосы, и на лицо ей упала волнистая темная прядь. Прорезая наискосок бледный овал лица, она еще больше распаляла огонь, плясавший в карих глазах. И подчеркивала цвет красиво вырезанных губ, которые должны бы ее красить, но подернутые брезгливостью, делали ее вид хищным и неприветливым.

Напуская ненависти во взгляд, она израсходовала последние силы. Ее высокая грудь плавно поднималась и опускалась, запасаясь воздухом.

По сравнению со спутницами она не выглядела такой уж юной и наивной. А девушку так и вовсе напугала её зрелая красота. Рядом с такой хочется сделаться серой мышкой и заползти куда поглубже.

Вот и она уже готова была спрятать глаза, когда ситуацию спас Кобура.

Мужчина подобрался чересчур близко к послушницам. Прохаживался мимо, пока те отшатывались от его присутствия. Да он и сам не обращал на них особого внимания. Зато, оказавшись возле красавицы, буравившей взглядом девушку, остановился. Сделав вид, что его заинтересовало что-то прямо под ногами.

И украдкой заговорил.

Красавица не желала отпускать жертву. И потому, хоть и нехотя отвечала, а всё равно не обращала почти никакого внимания на заскорузлого мужика, одним видом, бросавшего тень на ее красоту.

Проследив её взгляд, он сощурился. Слишком часто в последнее время он заставал там одни и те же глаза. Но в этот раз, увлеченный послушницей, не обозлился, а наоборот, заступил прямую линию между ними. Спасая девушку от яростных карих глаз.

Девушка увидела, как он бережно — если такое слово вообще применимо для его грубых ручищ — притронулся к своей уродливой кобуре. Но лишь затем, чтобы вытащить нечто, блеснувшее под скупыми лучами солнца. Он поднял руку, сжатую в кулак, и когда она оказалась на уровне глаз послушницы, разжал ладонь.

Зацепленный за палец, в воздухе качнулся изящный кулон. Девушка мгновенно его узнала. Молокосос вертел его в руках на каждом привале. Между створками была втиснута фотография девушки, кажется, его невесты.

Девушка почувствовала неожиданную злость. Догадался ли он хотя бы вытащить фотокарточку

— Астра!

Наставница присовокупила к возгласу звонкий хлопок.

Кобура вздрогнул, словно пойманный на месте преступления. Кулон еще пуще заплясал на цепочке. Рука должна была вот-вот захлопнуться вновь. Но ее движение оборвал взмах тонкой руки.

Украшение перекочевало к новой владелице, а Кобура развернулся на каблуках и отшагнул в сторону.

К наставнице спешила высокая девушка. Видимо, обладательница весьма странного имени. Даже среди послушниц она выделялась ростом, бледностью и высокомерным изяществом.

Она поравнялась с наставницей, и девушка отметила, что в этом и она не дотягивает до своей наставницы.

— Астра, — теперь голос звучал заметно тише. Умеющий слышать — пусть прислушивается. — Я бы не хотела, чтобы мы выглядели перед гостьями избалованными девицами. И я думала, что могу положиться в этом на тебя.

Девица поджала губы и опустила глаза. Весь её вид говорил о степени сожаления.

— Да, наставница, — едва произнесла она и проследовала к подругам.

Те приняли наказ и на свой счет тоже. Так что без лишних напоминаний принялись оправлять платья и уроненный перед гостьями вид.

Когда Астра приблизилась, остальные послушницы шагнули ближе и выстроились возле старшей подруги.

И только избранница Кобуры замешкалась, чтобы смерить её ледяным взглядом.

Сочтя приготовления оконченными, наставница покинула общество Хозяина.

Теперь она оказалась ровно посередине площадки, у каменного вазона. Разделив присутствующих пополам, она заставила их выжидать. Чтобы женщины настоялись в своем любопытстве. А сама брезгливо поднимала на указательном пальце стебли и выискивала в чаше сухие листочки, чтобы скомкать и развеять по ветру.

Не поднимая глаз, она сообщила собравшимся:

— Думаю, вы уже наслышаны о приюте. А дорога к нему дала достаточные обоснования его миссии.

Она обвела глазами пространство вокруг, не отдавая никому из присутствующих предпочтения. Ее слова обращались к самой горе — куску камня, к которому притулился приют.

— Не правда ли, он похож на этот цветок?

С этими словами она извлекла из переплетения листьев и стеблей невесть откуда взявшийся там красный бутон. И откуда только силы взял раскрыться к невидимому солнцу?

— Невзрачный на вид, он не забывает своего предназначения. И цветет в мире, давно утратившем иную красоту. Чтобы хоть как-то оправдать его существование.

Она наклонилась и втянула ноздрями доступный ей одной запах. Её глаза закатились от удовольствия. Ряды собравшихся в едином движении потянулись носами вперед. Всем захотелось ощутить тот же аромат.

Но глаза наставницы распахнулись, абсолютно трезвые. Ни толики наваждения. Острота и решительность.

Она схватила цветок под самой головкой и обломила пальцем бутон. Освободившийся стебель перегнулся через край чаши, желая проститься с цветком. А бутон — подкатился к подолу платья наставницы и затих на камне ярким пятном.

— Мир жесток, — отрезала она.

С такой горестью во взгляде, словно это не она только что обезглавила цветок.

В следующее мгновение грусть испарилась, и на ее бледном лице возникло нечто, напоминающее улыбку.

— Также и наше скромное сестринство, — не оборачиваясь, она обвела послушниц рукой, — все мы носим имена цветов. Чтобы помнить о жертве, которую договорились принести. Для мира, который — я знаю точно! — никогда не оценит её.

Послушницы во главе с Астрой приосанились после этих слов.

— А вы, — наставница провела взглядом по пристяжным, — как будто посчитала по головам, — вы здесь для того, чтобы искупить былые грехи. И поднять голову в служении общему делу.

В продолжении своих же слов она подняла голову и замерла.

Те из присутствующих, что не поддались соблазну прикрыть глаза, воображая собственные судьбы, проследили ее взгляд.

Позади всех оказалась Незнакомка. Ее повозку разгрузили, и она наконец поднялась вслед за ними. И выглядела запыхавшейся. В ее случае это обозначало одно единственное изменение — выбившуюся прядку из собранных в пучок волос.

— Что ж, добро пожаловать. Дабор покажет, где разместиться.

Теперь наставница как будто обращалась к Незнакомке. Та сбила её с мысли своим появлением и оборвала приветственную речь.

— Барышни, — встрял тут как тут Кобура, измученный столь долгим бездействием. — А ну, шевели

Чем именно шевелить, он договорить не решился. Но пристяжные, всё ещё надеявшиеся на кров и горячий обед, упрашивать себя и не заставили.

Глава 5

#1

— Останься.

Не терпящий возражений голос выхватил её на полушаге. Цепочка пристяжных замерла. Каждая приняла приказание на свой счет.

— Дабор, помоги ей с этими, — наставница сделала паузу, словно задумавшись, не вымажет ли и её упоминание вслух цепей и кандалов, — железками.

Хозяин засуетился, размыкая скобы на запястьях девушки.

Освободившийся конец цепи он передал Кобуре, а сам остановился, ожидая нового приказа.

Наставница через мгновение снова обратила на него внимание.

— Чего тебе? — спросила она, но улыбка, едва тронувшая губы, выдала притворство.

Он держал перед собой наручники, приготовленные для девушки.

— А, это.

Теперь наставница улыбнулась по-настоящему.

— Они не понадобятся.

Женщина посмотрела на девушку, спрашивая одними глазами: Так ведь? И разглядев в её взгляде что-то утвердительное, велела:

— Позаботься об остальных гостьях, — произнося это слово, она всякий раз нажимала на него, словно отпечатывая тавро, — а мы тут немного потолкуем.

Она снова повернулась к девушке и сообщила, уже обращаясь только к ней одной:

— Женские секретики.

И улыбнулась такой улыбкой, что девушка едва не вцепилась в руки Хозяина.

— Ты помнишь меня?

Конечно, она ее помнила.

— Нет.

Девушка ответила быстро. Чересчур быстро.

Наставница стояла поодаль. Левой рукой она накрыла запястье правой и то и дело расправляла пальцы. Как будто поймала птицу и с силой удерживала, прижимая к себе.

Девушка еще никогда не видела столь изящных рук. Такие руки заслуживали привилегии никогда не знать работы.

Пальцы вдруг затихли.

Девушка подняла взгляд и увидела глаза, показавшиеся — нет, не холодными даже, — а только остывшими.

— Будем считать, что ты еще не оказалась на моем попечении, — сказали они. — Потому что оказавшиеся там не должны больше лгать.

Она приблизилась к девушке. Подплыла как ладья с выточенной на носу ледяной девой.

— Давай попробуем еще раз. Помнишь меня?

— Да.

Хотела бы она соврать

— Да, — повторила наставница, чуть затягивая слог. Будто высказывала сожаление о том, что это — сущая правда.

Девушка съежилась под ее взглядом, гадая насколько хорошей памятью она обладает.

Но наставница неожиданно подхватила ее под руку и увлекла за собой. Продолжила она уже таким тоном, словно они с тех самых пор оставались закадычными подругами.

— Как я уже сказала, люди там, внизу, чересчур озлоблены. А ты была беззащитным ребенком

Она резко остановилась и повернула девушку к себе лицом.

— Дай руку, — попросила она.

Уж не собирается ли пожалеть

Упрямство взыграло в девушке, и она стояла столбом, испытывая терпение собеседницы.

У наставницы его не оказалось.

Она сама схватила девушку за руку и потянула к себе. Потом перевернула ладонью к солнцу и внимательно разглядела.

Ладонь покрывали шрамы от ожогов.

Наставница принялась поглаживать ее руку, приговаривая:

— Девочка моя. Бедненькая.

Её ласки были неумелы, а кожа оставалась прохладной, сколько бы не докасалась до неё.

Страшась собственной смелости, девушка мягко, но настойчиво забрала руку.

Наставница этого и не заметила.

— Я не смогла пройти мимо, — продолжала она. — Не знаю, помнишь ты или нет, но это я укрыла тебя после пожара, который ты устроила, будучи еще невинным ребенком. И вот передо мной прекрасная юная девушка. В которой — мне хочется надеяться — есть частичка и моей доброй воли.

Девушка поморщилась. Ну почему добрая воля всегда взыскует по старым счетам

Наставница, как показалось, прочла ее мысли.

— Не бойся, — сказала она — да так, что девушке стало не по себе. — Мне довольно и того, что я вижу перед своими глазами.

При этом разглядывала её без всякой застенчивости. И постановила:

— Одной из невест тебе, конечно, не быть. Но у тебя будет собственный путь. И собственное предназначение.

С этими словами она отодвинулась от девушки.

— Не могу пообещать, что поиск пути будет легким. Но мы обязательно его найдем.

#2

Больше всего ей понравилось работать в павильоне.

Так здесь называли клочок земли, огороженный каскадом арок. Единственный, который покрывала трава вместо каменной крошки, каменной гальки, каменных булыжников. Или какого другого калибра каменного покрывала.

Павильон был излюбленным местом невест. Так именовали себя послушницы приюта. И словно в оправдание этого прозвища, они посвящали себя благородной праздности. Чинно разгуливая под сводами павильона или нежась на коротко подстриженном газоне. Который и был работой девушки.

И она исполняла ее со всей тщательностью всякий раз, когда выпадала столь легкая доля.

Уж всяко лучше работ по территории.

Натаскавшись камней под хмурым приглядом Хозяина и его парней, она падала пластом на полу кухни.

Там ее каждый вечер дожидался измотанный собственным долголетием тюфяк. Лучшая постель для очистки голов от непрошенных мыслей. И лучший уравнитель.

Правда над кухней имелись комнаты. Их она обнаружила много позже, потому что в первые недели и не заметила, что у здания есть еще один этаж. Девушка как-то убиралась там и увидела комнаты с двухэтажными нарами. Тесные, но теплые и закрытые.

Она не припомнила, чтобы кого-то из вновь прибывших получил такое ложе. И при новом расселении они превратились в одноместные номера.

Измотанные дорогой, стоя перед откормленными бабами, провонявшими потом, поганой жратвой и мышиным дерьмом, прибывшие не стали роптать. Справедливо решив, что ближе к кухне приятнее жить.

А теперь и жрать расхотелось. Когда перепадали крохи, девушка заставляла себя жевать и сглатывать. Приберегая силы для…, она не имела понятия — чего.

Так что работа в павильоне сходила за выходной. В конце концов, появившаяся вдруг ненависть ко всему зеленому совсем не выглядела проблемой. Скорее, мелкой неприятностью.

К счастью, обслугу не допускали в павильон больше, чем по одной за раз. Чтобы не наскучили своим видом изнеженным невестам. Те, кстати, и не обращали внимания на бродившую неподалеку челядь, что было девушке только на руку.

— Эй, ты!

Раздавшийся голос разнесся по периметру павильона, отвлекая девушку от мыслей. Это был первый порожденный человеком звук за утро. А ей уже начало казаться, что так — глядишь — может и вечер опустится в тишине.

Девушка повернулась на голос и увидела одну из невест — избранницу Кобуры. Та сидела с вышиванием в противоположном конце двора в сопровождении еще одной девушки — совсем молоденькой — и потому казавшейся девочкой в компании зрелой подруги.

— Да, ты, — утвердила она, встретив ответный взгляд. — Не припомню твоего имени.

— Я его не называла.

Девушка постаралась вложить в ответ всю мягкость, на которую был способен голос. И предпочла вернуться к работе, чтобы не спровоцировать ссоры.

На короткие минуты ей показалось, что фокус удался. Но голос послушницы раздался снова:

— Гордая, да?

Девушка повернулась к ней даже быстрее положенного. Словно желая уверить в отсутствии дурного помысла. Гордыня, в которой ее упрекнули, никуда не денется, если не лезть лишний раз на рожон.

Невеста была чудо как хороша. Рядом с мышкой, которой показалась теперь ее младшая подруга, выглядела молодой женщиной. Роскошной, насколько позволяла жалкая лужайка, затерянная среди каменных глыб.

Закрытое серое платье нисколько не скрадывало высокой груди. Золотился на ней подарок Молокососа, великодушно преподнесенный Кобурой. Ровно, без единого отблеска; она держала себя так, что ни на миллиметр не изменила положения тела. Единственное движение — кончик языка, облизнувший губы. Короткое движение, дарившее хоть какую-то надежду.

Встряхнувшись, как от гипноза, девушка отметила, что не одна под него попала. Младшая послушница смотрела с обожанием на свою подругу. И жаждала продолжения.

— Так как тебя зовут? — вновь вступила та.

Девушка замешкалась, прежде чем назвать свое имя. Но послушница и слушать не захотела.

— Нет-нет-нет. Не утруждай себя и нас, — она нажимала на слова, играя на публику. — Ты сейчас не на многое потянешь.

Смерила с ног до головы.

— Пока что будешь Замухрышкой.

Провозгласив это имя, она снова облизнула губы.

Злость, поднявшаяся было в девушке, тут же отхлынула. Как будто расстояние между ними, которое послушница пыталась установить, на деле-то и было не длиннее стиснутых губ.

— Как тебе — годится?

Названная Замухрышкой кивнула собственной мысли, принимая и прозвище.

Младшая еще больше посерела рядом с напористой подругой. Ее красивое лицо казалось неуместным и глупым. Вполне пригодным для шепотка за спиной, но не подходившим для дела.

— Подойди, — не унималась старшая.

Девушка взглянула на треугольный совок, так и оставшийся в руках. Отточенный резать землю и рубить сорняки. Похожие на избалованных девиц. Запачканный грязью, он казался продолжением рук. Но набившаяся ей под ногти земля, так и кричала о том, кто здесь на самом деле сорняк.

Она взглянула на руки невесты и увидела изящные пальцы, не приученные к работе. И ухоженные ногти, выкрашенные в нарушение правил. Но не слишком броско, чтобы не зайти далеко. Чересчур гладкие. Лишь один ноготок оставила она на откуп себе настоящей. Левый мизинец, что чуть заметно подрагивал, не находя себе места. Там линия лака шла неровно.

Неужто кто-то ногти грызет тайком

Позади послышался шорох.

У входа в павильон, привалившись плечом к стене, с интересом наблюдал за ними Кобура. На этот раз пистолета при нем не оказалось. Зато черной лианой вилась по его бедру плеть. Из кухонных разговоров девушка знала, что это был не просто символ власти.

Плечи непроизвольно опустились. Как будто в предчувствии. И она шагнула в сторону девушек.

Изящная рука поднялась ей навстречу, стискивая глиняную кружку.

— Отнеси.

Теперь она еще отчетливее видела покусанный ноготь. И ухмылку, исполненную превосходства.

— Оставьте на траве, и я уберу, когда закончу.

Уводя взгляд в сторону, она заметила, как потускнело лицо противницы. И как округлились глаза ее младшей подруги.

— Да как ты смеешь, — с надрывом заверещала та, впервые обнаружив голос, — ослушаться просьбы невесты.

Она сделала ударение именно на слове просьба. Как будто это сразу сделало претензии обоснованными.

— Фиалка — одна из приближенных наставницы. Для тебя должно быть честью услужить ей хоть чем-то.

— Довольно.

За напускной леностью в голосе Фиалки слышалось удовольствие от слов, отпущенных в ее адрес.

— Ей бы стоило поучиться хорошим манерам, — не унималась подпевала.

Замухрышка так и остановилась чуть в сторонке. Она разглядывала кустики сорняков, решая, в какой первым всадить лопатку. И одновременно делала вид, что не замечает разговора о себе.

— Милая моя, Незабудка

Напускная ласка и снисхождение; только лаской и различалось обхождение Фиалки с подругой и противницей.

— Чего доброго Замухрышка подумает, — мурлыкала она, — что ты оправдываешься перед ней.

— Нисколько.

Незабудка со всей чистотой помыслов продолжала тараторить. Не замечая, что подруге уже успела наскучить эта сценка.

— И вообще, пусть думает, что

— Довольно!

Резкий окрик совпал на излете со звуком расколотой кружки.

Замухрышка взглянула на Фиалку и наконец увидела ее истинное лицо. Чуть опустив голову, та смотрела исподлобья. И из ее глаз сочилась тьма, обрамленная золотом украденного медальона. Ее губы скривились от злости. И единственное, что удерживало ее от броска вперед — ноготь, который она обкусывала, хоть как-то успокаивая взбеленившийся норов.

— Убери. Сейчас же! — прошипела она.

Замухрышка оглянулась на Кобуру. Как будто теперь он был единственным здесь человеком. Но увидела, как он шагнул навстречу, привлеченный шумом. Его рука потянулась к поясу.

На сегодня точно хватит упрямства

Замухрышка присела на одно колено у ног невест и потянулась, чтобы убрать черепки.

Стоило ей замешкаться, как Фиалка высвободила из-под платья изящную ножку и наступила Замухрышке на руку. Та чуть не закричала от боли. Осколки вцепились в кожу, разрывая ладонь.

Как только тяжесть сошла с руки, она отпрянула назад, по-звериному перебирая руками по земле. И уселась на задницу, схватившись здоровой рукой за израненную. Сквозь стиснутые пальцы, смешиваясь с грязью, сочилась кровь и падала крупными каплями наземь.

Очередная засечка на памяти. Как напоминание о том, что никто, черт возьми, не шутит.

Именно эта мысль отпечаталась на всё том же неуместном лице Незабудки. Которое, впрочем, теперь показалось несколько умнее. И когда только набралась

От входа послышался громкий смех.

Стайка послушниц выбралась насладиться погожим деньком.

Большинство девиц разбрелось по павильону. Платья, смутно поблескивающие то там, то тут украшениями. Жалкие шалости, на которые не обращала внимания наставница.

В конце концов, ее подопечные и были только девицами.

Одна из них подошла ближе.

Замухрышка поспешно сунула руку под рабочий передник и поднялась на ноги.

Фиалка вновь обрела себя и восседала на складном стульчике, как на троне.

Незабудка неотрывно смотрела на нее. Губы плотно сжаты, словно удерживали так и не высказанные слова. Кто-то должен был их сорвать. И Замухрышка отчего-то вздумала, что еще не поздно

— Хорошо, что вы тут, — сообщила вновь прибывшая.

— Чего тебе, Лилия?

Невидимая пленка лопнула, и Незабудка спешила выговорить их все:

— Опять лезешь. Мы ничего такого не делали. Шла бы лучше котлы на кухне осматривать.

Девушка пропустила нападки и коротко взглянула по очереди на каждую. Чуть задержав взгляд на Замухрышке. И остановилась на Фиалке.

— Наставница просит к себе.

Фиалка и не пошевелилась. Лишь на мгновение приподнялся уголок губы. Словно ее ничуть не удивляло желание наставницы.

Зато это промедление удивило Лилию. Так что ей пришлось нажать:

— Сейчас.

Фиалка выждала еще мгновение. Этого хватило, чтобы Лилия открыла было рот для нового уточнения. Но прежде, чем оно сошло с губ, Фиалка поднялась.

— Да, пойду сейчас же, — сказала она, передразнивая.

После чего наклонила голову, свидетельствуя почтение: сначала Незабудке, потом Лилии. И последней — Замухрышке. После чего скользнула мимо, почти вплотную к последней, шелестя платьем и расточая запах духов. Еще одна маленькая прихоть

На выходе из павильона так и остался стоять Кобура. Его взгляд встречал плывущую над камнями Фиалку. Полнился религиозным трепетом. Но вместо того, чтобы пасть перед нею на колени, он сдержался и только приложил пальцы к шляпе и поприветствовал кивком.

Пока наблюдали за выходом, Незабудка бесследно растворилась. Словно и могла существовать только в присутствии старшей подруги. Как второе обличье. Или тень.

— Ты как — нормально?

Замухрышка не сразу поняла, что спрашивают у нее.

— Можно я посмотрю?

Лилия указывала на руку, укрытую под передником.

Забота подкупала и даже выглядела искренней. Но сама девушка отчего-то смотрелась несуразно с этой своей помощью. Как дружба, которой не ищешь, а которая липнет к тебе помимо воли.

— Нормально, — процедила Замухрышка.

Но завидев, как Лилия поджала губу, поспешила добавить:

— До свадьбы заживет.

Девушка не сразу поняла. Но когда до нее дошел смысл слов, хохотнула.

— Ты не слушай этих, — взмах руки в неопределенном направлении. — А в ранах я разбираюсь, мне можешь показать.

На ее лице зияла широкая улыбка. Крупные зубы, чуть неровные клыки. Неидеальность прикуса вкупе с открытым лицом отдавали деревенской простотой. В ней все было невпопад. И первое — что она вообще оказалась среди невест. А потому хотя бы не раздражала.

— Я же говорю: нормально.

В этот раз никаких обид.

— Ладно, еще увидимся, — пообещала Лилия.

И упорхнула, даже имени у новой подруги не спросив.

Глава 6

#1

— Вся соль — в чистоте помысла.

Замухрышка стояла на четвереньках и рыла землю. За монотонными движениями рук не таилось никакой мысли. Единственная — не мысль даже, а кровяной инстинкт — не распахать пальцы. Садовый инструмент гнил под замком. И потому выбирать камни приходилось напополам железной лопаткой и заржавленной от тяжелой работы рукой. Тут и кисть себе срежешь — не сразу разберешься.

— Понимаешь? — не унималась Лилия откуда-то сверху.

Замухрышка откинулась назад и села на икры, давая роздых спине. Отерла лоб, оставляя на коже ощущение песка, стекающего струйками. Что твои часы, растянутые от начала и до конца времен в отдельно взятом человеческом существе.

Оскорбленная молчанием Лилия с досады пнула камушек. Он покатился, дробя и подскакивая по буеракам вскопанной земли.

Замухрышка воткнула лопатку в землю, отерла руки друг об друга от излишков грязи. И перевалилась на бок, освобождая ноги. Потом подхватила лопатку и поднялась. Да так чтобы не выпрямиться всей сразу.

Она пошла назад по кромке земли, отмеченной выбранными камнями. И наклонялась раз за разом, собирая их в передник. Ближе к выходу из павильона она чертыхнулась и двинула в сторону. Черт бы побрал эту краснощекую девицу. Поднятая и перемешанная земля опускалась под каждым шагом, замедляя ход. И набиваясь через борт в грубые башмаки.

На выходе ее ждали два скрипучих ведра. Замухрышка ссыпала находки. Как раз до полна. И ухватилась за ручки, сама ты скрипучая.

— Эй, погоди. — Раздалось за спиной. — Я провожу.

Солнце — дерьмовый помощник в работе. Только глаза слепит и напоминает о раннем часе. А скроется — так и кости все прочувствуешь в промокшей насквозь рубахе.

Когда она побежит отсюда, — пусть оно светит в спину.

— Все начинается с помысла, — продолжала Лилия. — Так нас учит наставница.

Забежала перед Замухрышкой и пошла спиной назад.

Увидела в ее руках ведра и указала на одно.

— О! — сказала.

Это о! настолько ей подходило, что Замухрышка отвлеклась от последних остатков мысли и вперилась ей в рот, который это о! олицетворял.

Милее создания и представить трудно. Распахнутые в удивлении глаза, одновременно смотрящие с озорной улыбкой. Простое лицо и волосы такого цвета, что сходили бы за любой. Но именно в ее случае были светлые. Такое сложно испортить, но выдумка Лилии на этот счет бывала безграничной.

Особенно помогали материны серьги, походившие на две подковы, подвешенные по бокам головы. И тянувшие мочки туда, где осталась их первая хозяйка — подальше вниз с треклятой горы.

— Вот возьми хоть эти камни.

Завладев вниманием собеседницы, она бросилась его закреплять.

— Ну сколько бы ты их в подоле перетаскивала? Весь день? А стоит собрать все вместе — и за раз можно управиться.

Они подступились к брусчатой дорожке, уходившей дальше к вершине. Но не пошли, а свернули на тропу в сторону смотровой.

— Вот так и невесты. Нас объединяет сила помысла.

Оказавшись перед обрывом, Замухрышка оторопела. За все время в горах она так и не привыкла к ощущению, когда пропасть каждый раз разверзается перед ногами будто самый первый и страшный раз. Ощущение зачаровывает, манит, нашептывает. Малюсенький шаг и

Она перевернула ведро и наблюдала как со стуком разлетаются друг от друга камни. Не желая иметь ничего общего в эйфории полета. И только эхо, поднимавшееся ото дна, подсказало, что упокоение они отыскали снова в родстве.

— Ты не слушаешь.

Плаксивый тон не очень у нее выходил, поэтому Замухрышка не сдержала улыбки.

— Давай минутку помолчим, — предложила она.

— Как скажешь, — ответила Лилия с раздражением.

Они угнездились на каменной скамье. Лилия — прямая как палка. Вот, значит, кто проглотил садовый инвентарь. А Замухрышка побереглась. Да к тому же тепло, исходившее от подруги, так и манило. Солнце оказалось за горой и разгоряченное тело моментом остыло.

Лилия почувствовала на себе ее невесомую тяжесть. Но хотя бы здесь сдержала обещание и промолчала.

Путь до кухни провели в разговорах о невестах и обряде венчания. Впрочем, говорила только Лилия, а Замухрышка ничего толком об этом и не запомнила. Ее мыслями владела одна простая — на сегодня всё.

А подруга привязалась, что не отцепишься. Самовольно вызвалась проводить. А когда оказались у кухонных дверей, — не ретировалась, как бывало с другими невестами. Почуяв скопище царивших за этими дверями запахов — вымышленных и настоящих — большинство предпочитало отправиться в сторону келий, главного зала или павильона.

А Лилия не испугалась.

— Ты не против? — спросила она, перехватывая у Замухрышки ручку двери.

И сама же распахнула.

Девушек обдало теплом, запахами и разговорами. Которые как вместе хлынули, так и растворились совместно. Когда Лилия вошла следом за Замухрышкой, с интересом осматриваясь по сторонам, со всех сторон с интересом осматривали Лилию.

На кухне готовили обед на обитательниц приюта. Все поверхности занимала еда или то, что должно было ею стать.

За столом работали две кухарки: одна шинковала овощи, другая замешивала тесто. Когда Лилия оказалась возле стола, обе бочком задвинулись к дальнему концу. Девушка уселась на освободившееся место, и кухарки, собрав утварь, пошли прочь.

Замухрышку до готовки не допускали. Она не обижалась, потому что не умела. Не умела готовить. Да и дело это считалось в приюте привилегированным. Новеньким доставалась работа на свежем воздухе.

Единственная поблажка — дежурство на посуде полдня в неделю. С обеда и до отбоя — только мытье посуды и мелкая уборка на кухне. Это считалось за выходной, поэтому эти дежурства никто не смел отнять.

И сегодня дежурила Замухрышка.

А рассевшейся посреди кухни подруге это было невдомек.

— Мне надо, — замялась Замухрышка, — у меня дела.

— Да брось ты, — закапризничала Лилия. — Это когда я пришла к тебе в гости? Наверняка кто-то из подруг тебя подменит.

К столу тут же подскочила здоровенная бабища.

— Меняемся, — сказала она.

— Ну вот, видишь, какая у вас тут взаимовыручка.

Замухрышка закатила глаза. Ведь был же почти вечер.

#2

Сон блуждал у самой поверхности. Сознанию никак не удавалось найти щель, чтобы в нее провалиться. Похожее на собаку, ищущую, куда примоститься, оно садилось и вскакивало. И следом за ним крутилась на тюфяке ее голова. И руки метались следом.

Пока левую не накрыла чья-то грубая ладонь.

Пахнуло луком и яичным желтком. Запах жратвы, от которого кто угодно проснется. А голодный — подавно.

Давешняя девка на замену.

— Тебя там твоя, — зашептала она, примешивая к запаху молочную кислинку.

В ее голосе слышалось раздражение. И еще что-то, что должно было сказать, что ее хлопоты с лихвой покрывают оказанную услугу. А дальше — каждый снова за себя.

Чтобы не перебудить всю кухню, а заодно не стать уже самой должником, Замухрышка уселась на тюфяке.

— Слышу, слышу, — отозвалась она, достаточно грубо, чтобы бабенка не слишком задержалась.

Та и правда сочла свой долг выплаченным и отползла в свой угол, под храп разбросанных на полу тел.

Замухрышка собралась с мыслями.

Тело высказалось резко против любых затей. Любое движение, длиннее возврата к горизонтальному положению, казалось ему непосильным вызовом.

Девушка чертыхнулась и стала растирать глаза.

Лилия ждала снаружи.

Ночи стояли холодные. Лилия была одета в пальтишко с отворотами на овечьем меху. Не слишком изысканно. Но рядом с Замухрышкиным бушлатом с чужого плеча, она словно изготовилась к вечернему моциону.

Над головой зыркал вечерний фонарь. И его свет отражался особенно ярко в глазах Лилии, казавшихся влажными.

Нахохлившаяся спросонья Замухрышка положила себе не спрашивать, что с ней такого приключилось.

Но Лилия сама вынырнула из темноты, явив ничуть не грустные, а наоборот, развеселые глаза.

— Сегодня, — сказала она с улыбкой. — Сегодня увидим.

Как будто Замухрышка хоть что-то понимала в происходящем.

— Да иди ты, — уже торопила невеста, увлекая с собой во тьму.

Замухрышка боялась, что придется блуждать впотьмах. Но оказалось гораздо лучше. То ли глаза привыкли к отсутствию света, то ли он все же был, излучаемый самими камнями.

Уложенные ими дорожки превратились в границы. Дальше простирались владения тьмы. Прорезаемая бойницами и оконцами, она поднималась сначала сквозь арки павильона, а дальше уходила ввысь отвесными стенами и неясными очертаниями башен.

Световые пятна казались зубами, а павильон — захлопнутой пастью. Тварь приложилась к земле и пожирала ее могучими челюстями. Но была не прочь закусить и человечинкой. А вместо того, чтобы убраться из этого места прочь, девушки поднырнули под своды.

Растворились в пятнах зеленоватого света, отражавшегося от колонн и арок.

Яркой фосфоресцирующей дорожкой они убегали в подбрюшье зверя и увлекали за собой.

Бесшумно отворилась дверь, обычно злобно скрипевшая на любого, кто посмеет к ней притронуться.

Снова темнота. По правую руку тянулась стена основного здания. Свет в некоторых кельях горел, вскрывая темноту строго перед собой. Но до первого этажа было такое расстояние, что его частичкам не хватало прыти опуститься сюда и осветить землю.

Замухрышка почувствовала, как в груди лениво поворачивается страх. Страх перед ночью и тьмой, который не вытравить никаким одиночеством. Чего говорить о маленьком заплутавшем человечке, спящем, кушающем и справляющим нужду под неусыпным взором таких же заблудших доходяг.

— Куда мы идем?

Замухрышка чувствовала уколы совести. Как она может так малодушничать. Тем более при напыщенной девке из невест. Но она уже физически ощущала отвращение к тому, что вот-вот должно произойти. Она не имела ни малейшего понятия, что это, но ноги, руки и голова отчаянно сопротивлялись.

Она впилась большим и указательным пальцами правой руки в мышцу между теми же пальцами левой.

Болевое ощущение остановило поток мыслей, и она смогла слышать собственный голос, управлять движениями и мыслями. Она стиснула мизинец. Я знаю это чувство

— Ты чего там бубнишь? — раздался голос Лилии.

А следом выплыло белесое пятно ее лица.

— Сейчас всё пропустим.

Это тревога. Пустая тревога, я знаю

Лилия сошла с дорожки и устремилась вниз, шурша ветками и низкорослой травой. На мгновение светлое пятно исчезло из вида. Но тут же появилось снова, обратившись белесым пауком. Это карабкалась по склону оврага Лилия.

Оно всегда проходит, я знаю

Спина Лилии мелькала на небольшом отдалении. Они вошли в перелесок, отделивший жилую часть приюта от главного чертога. Невеста раз за разом то выныривала из-за деревьев, чтобы подбодрить приотставшую подругу. То снова исчезала, да так, что Замухрышка невольно думала, уж не глупая ли это шутка — затащить ее в лес и бросить.

Я знаю, как себе помочь

Она держалась уже за указательный палец, а тревога как будто начала уходить.

Но тут впереди завиднелась новая порция света.

— Пришли, — шепнула вернувшаяся из темноты Лилия.

Свет подрагивал, выдавая огонь. Всяко лучше безжизненного свечения, оставшегося за спиной.

Огонь висел на уровне глаз. Факелы.

Лилия больше не пропадала, следуя рядом с подругой.

Неужто самой оказалось не по себе

В отблесках огня шевелились темные тени. Их движения казались плавными как ритуальные танцы света и тени.

Деревья стали заканчиваться и подруги вышли на границу перелеска. Чтобы увидеть картину целиком.

Впереди высился чертог. Каменное строение без особой архитектурной формы. Оно настолько органично переходило в камень горы, что казалось ее частью. Ни единого пятна света на всей громаде. Оно казалось задрапированными декорациями к происходящему у подножия действу.

Перед ступенями к высоченным дубовым дверям оставалась площадка. К ней и приходила дорожка, с которой они сошли минутами ранее. На площадке тесным кругом двигались фигуры в темном — невесты. У каждой в руке — факел, пламя которого покачивалось в след за движениями девушек.

Даже отсюда Замухрышка на мгновение ощутила жар, исходящий от пламени, треск, с которым оно пожирало пропитанное сукно.

Ее бросило в дрожь. Сердце учащенно забилось. Ей пришлось ухватиться за ствол стоящего рядом дерева, чтобы не оступиться.

— Венчание, — шепнула Лилия, подступая ближе.

Превозмогая накатившее ощущение, Замухрышка присмотрелась внимательнее к хороводу. И теперь заметила, что в середине круга кто-то есть. Девушка в белом.

Глаза Замухрышки неотрывно следили за ночной пляской. Она чувствовала, как трепыхаются ее веки, всматриваясь в свет из тьмы. Танцующие как будто расступились, чтобы не нарушить нити, что связала белую невесту и Замухрышку.

Ее движения были грациозны, прекрасны. Она казалась белой птицей в окружении воронья. И это тревожное ощущение теперь не покидало Замухрышку. Словно только в ее власти и было спасение. Закричи она, развей морок, и черная пляска распадется на толпу изнеженных дев.

Но что-то их скрепляло и делало судьбу белой невесты решенной.

Замухрышка хотела поделиться опасениями с Лилией. Но когда повернула голову, увидела, что всё напрасно. Подруга водила головой в такт движениям. По блеску глаз, по блаженной улыбке сразу стало понятно, что Лилия примеряет себя на место белой невесты.

Послышался стук отодвигаемого засова. А затем скрип петель.

Двери чертога отворились. Фигура, замершая в проходе, перекрывала свет факела, который несли прямо за ней. И потому выделялась на фоне внутренней темноты огненным силуэтом.

Фигура сделала шаг вперед, спускаясь на одну ступень. Факел оказался выше, и Замухрышка разглядела в фигуре наставницу. Позади нее в отблесках пламени темнели волосы Фиалки.

Стоило им появиться, как хоровод огней прекратился. Девушки в черном застыли, подняв факелы высоко над головой. За их боками и спинами виднелась тщедушная фигурка белой невесты. Девушка присела на колени и отсюда казалась ожидающей наказания.

Наставница и ее сопровождающая спустились по ступенькам, и подобрались к кругу огней.

Наставница невесомо плыла вперед, а круг прямо перед ней распадался и превращался в живой коридор из темной ткани и факельного света. Пламя колыхалось от ее движений, единственное обозначая ее телесность.

Фиалка пыталась ей вторить. Но ее движения, какими бы выверенными и легковесными ни были, оставались движениями человеческого существа. К тому же у левого бока она несла ларец, поблескивавший медной обивкой.

Дойдя до центра, они остановились.

Наставница нависла над белой невестой. Фиалка передала факел выступившей навстречу девушке. В которой Замухрышка узнала вездесущую Незабудку. После этого Фиалка вытянула перед собой белоснежные руки с ларцом.

— Как тебя зовут, дитя?

Голос наставницы прозвучал чуть напевно. Преисполненный высокомерия, он казался в таком сочетании потусторонним. Как часть древнего немилосердного ритуала.

— Астра

Голос невесты, напротив, слышался кротким, глухим. Девушка едва поднимала голову, чтобы узреть хотя бы пояс своей наставницы.

— Прекрасное имя для столь прелестного цветка.

Она обернулась к Фиалке. Ларец в ее руках распахнулся навстречу.

Наставница подхватила конец нарядного шарфа и стала вытягивать: невесомая ткань пестрила в свете факелов и казалась змеей, завезенной из жарких стран.

— Вытяни руки, дитя, — приказала наставница.

Астра послушалась и протянула руки вперед, сложив их лодочкой.

— Пусть этот пояс, — наставница стала наматывать ткань на запястья девушки, — станет символом твоего служения — ярким и бесконечным.

Астра почтительно склонила головку и внимала словам.

— Встань же, дитя.

Наставница наклонилась и подхватила невесту под мышки, помогая подняться.

— Кто сопровождает тебя?

Наставница повела ее под руку вперед. Свободной рукой она обвела девушек перед собой.

— Мои подруги, — утвердила Астра. И в тот же момент невесты запели.

Голоса звучали слаженно. Но песня оказалась тревожной. Ее слова пролетали мимо ушей Замухрышки. Как будто мозг отвергал их. Она снова почувствовала неприятное дуновение в области шеи.

Наставница провела белую невесту мимо Фиалки. Та последовала за ними, так и держа ларец перед собой.

Следом потянулись попарно девицы. Они держали друг друга за руки, напевали и качали белыми руками в такт собственной песне.

Замухрышка повернула голову на Лилию и увидела, как та завороженно смотрит на подруг. И подпевает одними губами.

Вот уже наставница и Астра вступили на ступени чертога и стали подниматься к зияющей тьме портала.

На сердце становилось всё тревожнее. Я это знаю

Песня разбегалась, становясь ритмичнее, быстрее.

Рядом раскрывала рот Лилия. Но слова переставали выходить из ее рта. Вместо этого они витали повсюду в воздухе. Смешиваясь с отблесками факелов и невесть откуда просочившегося зеленоватого свечения.

Провожающие выстроились на лестнице. Их было теперь отчетливо видно, но проклятый оттенок делал картину неровной, зыбкой.

Голоса поднимались все выше. Становились глуше, как будто затягивались под своды чертога. А потом возвращались эхом, как будто переиначенные сзади-наперед.

В высоте портала появились два световых пятна. Замухрышка отчетливо видела похожие на глаза пятна. Наверняка зажегшиеся в чертоге фонари.

Белое платье Астры протиснулось сквозь тьму, разрезая ее ровно пополам. Но потревоженная тьма выпростала вперед свои волны и поглотила девицу.

Или то оказалась Фиалка, прошедшая сквозь портал последней. Она поставила ношу на пол и повернулась к дверному проему лицом.

Пение стихло, оказавшись в самой высокой точке.

Фиалка расставила руки, хватаясь за створки. И в этот момент Замухрышка увидела ее взгляд. И отчетливо услышала шепот, сошедший с ее губ: ш-ш.

Девушка свела руки, закрывая створки.

— И больше их никогда не видели, — хохотнула сбоку Лилия.

Она выглядела взлохмаченной, словно только проснулась. Ее шутка совсем не показалась Замухрышке смешной.

Глава 7

— Сразу и не скажешь, кому из вас следует подбирать друзей осмотрительнее.

За болтовней Замухрышка не приметила, когда в павильон вошла в сопровождении Незабудки Фиалка.

Лилия басовито распекала девушку за недостаточный интерес к обряду, которому они стали свидетелями ночью. Замухрышка решила, что с нее довольно увиденного и потому всячески избегала этой темы. И теперь стояла, опершись на рукоятку лопаты и разглядывала сеть трещинок, испещрившую древние стены павильона.

Она как раз думала, что стоит, наверное, уделить побольше внимания подруге. Тем более, это именно она сделала невозможное, раздобыв для Замухрышки настоящую лопату. И как раз в этот момент объявилась Фиалка.

Лилия, которая вообще-то ужасно гордилась оказанной подруге помощью, на этот раз смешалась и закончила начатую тираду невнятным бубнежом.

— Вот-вот, — тут же подхватила Фиалка. — С этой чернью, чего доброго, и разговаривать разучишься.

Незабудка противно ухмыльнулась, чем привлекла взгляд Замухрышки. Стоило тому остановиться на ее лице, как глаза невесты заерзали вокруг Замухрышкиной переносицы. Не решаясь остановиться на глазах в ответ.

Замухрышка улыбнулась и отвела взгляд.

Незабудка обнаружила себя приотставшей от подруги и засеменила за ней, озираясь на улыбающуюся девушку.

— Вот чудная, — сказала Замухрышка вслух.

— Ага

Голос Лилии потерял цвет и форму. Замухрышка взглянула на подругу и увидела, с какой тоской та смотрит на Фиалку и Незабудку.

— И чего она так

Ее губы размыкались сами собой. Она не знала, отпускает ли слова на волю или размышляет про себя.

— Да ладно тебе, — начала, было, Замухрышка, но Лилия оборвала невпопад:

— Нет, ничего.

С этими словами она двинулась по своим делам всё в той же прострации. Вернее, только в поиске дел, потому что как раз с этим у нее были проблемы.

— Вот чудная, — повторила Замухрышка.

Замухрышка ела принесенную Лилией снедь.

Та отодвинулась, почувствовав неловкость.

Это движение вернуло Замухрышке способность посмотреть немного со стороны. Увидала себя, сидящую на коленях на земле. У ног Лилии, что озаботилась складным стулом. И пожирающую хлеб с ломтиками сыра. Одним укусом она отделяла кусок, самый большой, который можно проглотить, вырывала его жадно работающими челюстями и поднимала вверх, чтобы он скатился без помех до самого желудка. Где с чугунным стуком тихарился и источал кое-какое тепло до того момента, как обратиться человеческими нечистотами.

Лилия сидела на краешке, стиснув коленки, и ждала, когда Замухрышка покончит с едой. В ее глазах читалась тревога. Как будто подруга настолько спятила от праздности и пресыщенности, что возомнила, будто и ее сейчас сожрут как кусок хлеба с залежалым сыром.

Замухрышка улыбнулась. Такой улыбкой, что уж точно не разочарует.

Костяшки пальцев ее побелели.

В этот раз Замухрышка хохотнула вслух. С чернью поведешься — будь начеку!

Усилием воли она отложила бутерброд в сторону. Тыльной стороной ладони отерла губы.

Лилия тоже зашевелилась. Стала запаковывать остатки их чудного пикничка в вощеную бумагу.

— Сможешь забрать на потом.

Она подняла сверток и показала явным образом. Она бы не ответила почему, но Замухрышку забавляла мысль, что эта дурашка держит ее чуть ли не за питомца. Нет, пожалуй, она бы ответила, что это извращенная гордость; чувство собственного превосходства, доказуемая единственно через такое панибратство.

— Покажешь?

Лилия как будто успокоилась и снова вернулась к обычному настроению.

Замухрышка распрямила спину. Отерла руки об одежду и в задумчивости дотронулась до лица. Затем блеснула глазами, что-то для себя решив. И в то же мгновение преобразилась: задрала подбородок, подняла глаза к небу и повернула голову от стены к стене.

Лилия не отреагировала, всем видом показывая, что ничего не поняла.

Замухрышка согнула пальцы под прямым углом и провела пальцами линии на шее, под самым подбородком, словно показывая высокий воротник.

— Да кто это? — спросила подруга.

— Сдаешься, дитя мое? — спросила Замухрышка нараспев.

— Да иди ты! — не уловив сходства обиделась Лилия и картинно засобиралась уходить.

Замухрышка улыбнулась произведенному эффекту, но поспешила подругу остановить.

— Это же Крахмалина, — сказала она.

Но вместо ответного смеха встретила надутые губы подруги.

— Наставница ничуть не такая. Она умная, сильная, понимающая

Но увидев, что каждое следующее слово еще больше веселит подругу, она и впрямь поднялась и завозилась со складным механизмом стула. Впрочем, это ей совсем не удавалось. Стул не желал прислушаться к ее воле и только съезжался-разъезжался туда-сюда на манер зонтика, грозя прищемить неумелые пальцы.

Замухрышка поднялась и забрала механизм из рук подруги. Щелчок — и в ее руках оказалась сложенная трость.

— Мир? — спросила она, передавая стул Лилии.

Та смотрела в сторону. Ее губы, надутые в негодовании, дернулись и обнажили кусочек улыбки.

— С Крахмалиной это ты метко попала, — сказала она. И чтобы уговорить саму себя, добавила: — Думаю, такую точную иронию наставница в своей мудрости оценила бы по достоинству.

С этими словами она вернула трость Замухрышке и тихим шагом двинула по дорожке. Замухрышка закинула лямку, подобрала сверток с едой, так и оставленный на земле, и двинула следом.

— А для кого ты еще придумала прозвища?

Дождавшись, когда Замухрышка с ней поравняется, Лилия продолжила разговор.

— Нахальная мышь.

Лилия остановилась на месте и обернулась. В ее глазах горел восторг, а на щеках — стыд. И то и другое ей шло.

Она обвела взглядом павильон и завидела в дальнем углу Незабудку. Лишенная патронажа, та выглядела потерянной и серой. Лилия приложила кулак к груди и выкинула палец, как бы невзначай указывая в нужном направлении. А заодно вывела одними губами по слогам: Не-за-буд-ка?

— Ага, — отчетливо ответила Замухрышка.

Снова покраснев, Лилия поспешила вернуться к прогулке.

Теперь она поминутно указывала подруг, а Замухрышка перечисляла первое, что приходило в голову, не скупясь в выражениях. Лилия оставалась в восторге. Она вошла в раж и опережала Замухрышку, выказывая не слишком много уважения к подругам. Но тут ее одолела совесть и, снова резко остановившись, она задалась вопросом.

— А я?

Замухрышка взглянула в ее широкое лицо. На материны серьги, что качались двумя подковами в такт обильному смеху, то звеневшему колокольчиком, то отдававшему тревожным набатом. Не невеста, — пронеслись в голове самые страшные для подруги слова. И самые добрые для Замухрышки. Но ведь не поймет, дуреха. И не простит.

— Самый длинный приютский нос.

Улыбка сошла с ее лица. А потревоженный обидным прозвищем нос чуть двинулся, слова эти сопровождались скверным запахом.

— Шутки у тебя. Под стать рукам.

Она сорвала с плеча Замухрышки трость и была такова.

Замухрышка рассматривала ногти. Сплошь покрытые скорлупой из грязи и трещин, они казались накладными. Замухрышка задумалась и представила себя в келье невесты, старательно приклеивающей ноготок к ноготку облупленные свои скорлупки. Если бы такой же скорлупой не покрылась кожа в уголках губ, она сумела бы улыбнуться.

— А ну, снимайте, живо!

А вот подвижность слуха никуда в ней не делась. Напротив, отточилась за недели, проведенные в приюте.

Замухрышка подобралась и обхватила покрепче черенок. Осмотрелась.

Невест как будто ураганом разбросало. На дорожке павильона возвышалась фигура наставницы, затянутая в серое. Воротник сильнее обычного впивался в кожу и душил; или это гнев оживил её лицо, добавив чуть краски.

Пред ее ликом застыла Фиалка, ничуть не уступая патронессе ни статью, ни гневом. Только в ее случае он не расцветал невнятным румянцем, а сгущался вызывающей красотой. И бил наотмашь.

Наставница призывала аудиторию:

— Подойдите ближе.

Подолы зашуршали по земле, стекаясь в середину. Как повторение ночного ритуала. Правда не было в этот раз в нем той плавности и напевности. Лишь скрип песка, взметенного черными платьями, как сор, вытолканный на всеобщее обозрение.

— За невинными вольностями, мы забываем зачем мы.

Голос разносился под сводами — красивый, сильный. Каждая могла его взять и унести навсегда с собой как что-то рукотворное. А если бы и не захотела, так он прилип бы и не спросясь, как оседает на одежде запах.

— Или я привередничаю без всякого на то права? Скажи нам, дитя.

Подошедшие невесты все сплошь оказывались в полукруге за спиной наставницы. То ли не оказалось ни одной подошедшей со стороны Фиалки, то ли их нарочно притягивало поближе к наставнице. Даже Незабудка, хоть и стояла чуть в стороне, но оказалась ближе к ней.

Фиалка, поднявшая, было, ставшие тьмой глаза, облизала губы. В стороне от ее недоброго взгляда Замухрышка позабыла об их дрязгах и отдалась жалости. Фиалка снова обвела губы кончиком языка, а Замухрышке представилась горделивое лесное создание, припадающее на колено после встречи с пулей охотника.

— Нечего сказать? Тогда пусть рассудят другие невесты — твои подруги.

Как вечерний свет в окнах келий стали то тут, то там загораться лица за ее спиной. Каждая поблескивала глазами за какую-то свою обиду. Дай им волю — разорвут на черные тряпочки.

Фиалка уже не облизывала губы, но нервно кусала. Ее грудь часто вздымалась, перекачивая разреженный горный воздух.

Наставница обернулась к воспитаннице спиной и обвела взглядом остальных девушек. Ее руки покоились сложенные на юбках без единого движения. Замухрышка увидела на безымянном пальце правой руки перстень с ярко-красным камнем.

Паства ждала команды, но наставница натянула поводья:

— А вы. Посмотрите на себя.

Голос — полнейшее разочарование. Он кусал и дергал, как разлитое в воздухе электричество. Спины подгибались одна за одной, становились тряпичными, расплывались. Раздался всеобщий выдох разочарования… в себе.

Даже стоя в отдалении, Замухрышка чувствовала их трепет. Хотела присоединиться, стать с ними единым целым. На радужке не моргающих глаз запечатлелся камень с наставницыного перстенька. Да чудился туман, клубящийся в его глубине.

Его пелена спала, разрываемая голосом правоты.

— Разодетые, напомаженные, увешанные цацками.

Пристыженные девицы потирали руки, укрывая их от взора, переступали ножками, прятали в складках одежды свои немудрящие сокровища. Но прекратив движение, каждая останавливалась в новой позе: понурая, виноватая, раскаивающаяся.

Наставница сделала новый оборот и вернулась к почерневшей от злобы Фиалке.

— Ты-то, — отчитывала наставница с особым ударением. — Ты здесь самая старшая. С тебя и спрос больше, чем с других.

Где другие и головы боялись поднять, Фиалка выкрикнула ломким голосом:

— Много ли толку от лицемерия? Не старше, а старее, — вам ли не знать.

Наставница внимательно выслушала брошенные обиды и спокойно, бесцветно даже сказала:

— Ты забываешься.

И протянула руку.

Изрезанная злостью Фиалка стала расстегивать замок на кулоне — подарке Кобуры. Замок не поддавался или она оттягивала его срок. Наконец не выдержал и он. Она подошла к наставнице, почти вплотную, так что протянутая рука ткнулась ей в грудь.

Выставила кулак, как будто вознамерилась ударить. Но вместо этого разжала его и кулон выпал на раскрытую ладонь наставницы. Та потянула вещицу к себе, но Фиалка не отпустила. Она приблизила лицо к лицу наставницы и прошептала в него, почти прошипела:

— Знайте: всё, что заберете, я получу обратно с лихвой!

Даже не поменявшись в лице, наставница размахнулась и ударила ее тыльной стороной ладони.

Пощечина вышла звучной.

Вернув руки в исходное положение, наставница обошла согнувшуюся пополам воспитанницу и направилась к выходу.

Замухрышка предпочла не встречаться с ней глазами и отвела взгляд в сторону. Где угодила прямиком в пылающие очи Фиалки.

Та улыбалась, а из прикусанной нижней губы тонкой струйкой сочилась кровь.

Глава 8

#1

Они столкнулись в один из следующих дней.

Замухрышка доживала одну из темных полос. Какой-то неимоверной волей их тасовали как колоду карт. Чуть только удавалось набраться сил, как светлая полоса сменялась. И вот уже Замухрышка еле переставляла ноги. С единственной надеждой, что прикормленные кухонные согласятся дать ей передышку.

На выходящую из кухни Фиалку она даже не обратила внимания. Попыталась протиснуться, но невеста преградила ей путь рукой. И настойчиво вернула пред собой.

— Погоди.

Даже лишнее фокусирование взгляда казалось Замухрышке зряшным трудом. Только усилием воли она заставила себя взглянуть на девицу.

На лице у той затаилась новая тень. На этот раз безобидная, отвлекающая от пронзительного взгляда черных глаз.

Там, куда угодила наставница, осталось сине-желтое пятно, выдававшее изящество рук последней. Обильно замазанное, оно еще больше выделялось на лице. И Фиалка как будто и настаивала на этом, упреждая неловкие взгляды.

Но увидев, что жертва едва стоит на ногах, она передумала.

— Нет, иди уже.

Замухрышка увернулась от чересчур задержавшегося взгляда — еще удумает пристыдиться — и просочилась в кухню.

В помещении царила жара. В обычное время, входя сюда, она ощущала тесноту, невозможность укрыться, остаться наедине с собой. Поиски заветного одиночества толкали наружу и хоть немного искупали внешний холод и лишения. Оно же загоняло вечерами назад, в тепло. Сплетни и брань, витавшие в натопленном помещении, казались шипением раскаленного металла, опущенного в ледяную воду.

Сегодня же из помещения словно вышел дух. Как будто нерасторопные мастеровые не затворили за собой дверь и необходимое для работы, для жизни тепло всё вышло и жизнь встала.

Она шла по невыносимо широкому пространству от приступка до печей.

Кухарки месили и рубили что-то на досках и в кадках. Но без всякого связующего разговора. Уж не прошлась ли меж ними ураганом Фиалка

Замухрышка уселась на скамью. С излишней тяжестью, осознавая ее и стыдясь. Попросила воды. Главная кухарка подала ковш, даже не взглянув.

— Я до этого не просила, — Замухрышка придавала голосу бесстрастности, так что он заметно подламывался и заставлял еще больше подливать жалобности, — сегодня особенно тяжко. Только к обеду время, а я уже еле стою.

Молчание женщин и вторящая ему тишина кухонной утвари улеглась сверху, выдавливая воздух новыми словами.

— Я бы и сейчас не попросила, — начав фразу максимально жалостливо, она спохватилась на середине и добрала в голос стали, которая задребезжала сорвавшимся вдогонку: — Если бы не менялась совсем недавно.

Кажется, тут она махнула лишнего.

Оттолкнувшись от стола, главная развернулась.

Толстые щеки заметно подрагивали — то ли от гнева, то ли дожевывая предыдущую такую же выскочку. Она двинулась в сторону Замухрышки, застив пространство кухни своим белым передником — особой гордостью, отличительным знаком — я вообще-то здесь кухней ведаю и ни единого пятнышка.

Его белизна выдавила из Замухрышки последние остатки правоты. И она согнулась, сама не зная, в чем передник решил ее обвинить.

— Нда? — спросил он, одновременно поднимая над круглой щекой хозяйки строгую бровь.

Замухрышка и пискнуть ничего не успела.

— Барышня Фиалка нам многое тут порассказала

Слова вылетали из щелочки рта, но Замухрышка как завороженная смотрела лишь на щеки — именно их дрожание извлекало из недр все звуки. И именно их движение схватило и удерживало Замухрышку могучим гипнозом. Страх и отвращение не давали ей растянуться кулем на скамье. Забыться сном — и будь что будет.

Конец ознакомительного фрагмента.