Бых. Первая часть

С. Денисов (2024)

Москва, недалекое будущее. За сверкающим фасадом столицы происходят мрачные события. Неуловимый убийца совершает массовые расправы над жителями. Город захлестнула волна нового наркотика. Банды бросают вызов полиции. И все это накануне выборов президента, грозящих разорвать страну надвое. Герои еще не знают, что за всем происходящим скрывается жуткая тайна, которая ведет в загадочную лабораторию на берегу Белого моря.

Чем занимаются кинологи?

…Ну, конечно, не подписал! Этот идиотский плаксивый разговор о «кипарисе» с Лерой, да еще накануне загадочного убийства. Хайруллин теперь смутно не доверяет его расследованию и не хочет спешить. А без этого дела положение Андрея совсем ни к черту: за последнее время, несмотря на честные старания, либо все усилия вели к висякам, либо расследования разваливались, не доходя до суда.

Андрей, идущий по скверу, хлестаемому мокрым ветром, запнулся перед возникшей словно ниоткуда парой: низеньким невзрачным священником и высоким импозантным мужчиной лет тридцати пяти. Этот человек отвергал полутона: одежда, сплошь черная, от длинного пальто до ботинок, сливала его с почвой, но бледное лицо гармонировало с луной и мертвыми фонарями. Цвет глаз был неразличим; взгляд безжизненный — и все же деятельный, как личинки на трупе. Андрей услышал голос, похожий на крошащийся снег.

Двое не заметили его. «Прощение, прощение», — звучало в треснувшей голове Андрея. От навязчивой пульсации нужно было как-то избавиться, выплеснуть загноившиеся мысли. Бар. Ну конечно, бар! Там наступит какая-то ясность; либо же она станет не важна. Андрей обнаружил, что уже давно двигается в нужном направлении.

Дорожка пролегла между сумрачными деревьями, как темная долина. Вход впереди освещался рваными от влаги фонарями. Андрей ввалился под надпись «Квасура» и сразу ощутил тепло, обнявшее его под кожей.

Деревянные алтари и престольные стулья. Сидели двое; разливали из пластиковой бутылки, бормотали слова, положенные соединявшему их служению. На тарелках высились очистки даров: скорлупа фисташек и рыбья шкура. Андрей сел за стойкой.

— Здорово, Сэм. «Архангельское», как обычно. — Это было самое крепкое пиво в ассортименте.

Сэм был и хозяином заведения — мужик с огромными татуированными лапами, со своего места за стойкой легко дотягивающийся до дальних кранов. Он грустил с запивающими тоску посетителями и веселился с насыщающими радость. Иногда его шевелюра была стянута резинкой в хвост, иногда — буйно распущена. Андрей подозревал, что за стойкой сменяют друг друга близнецы, и пытался отличить их по татуировкам. Неоднократно начиная расплетать узор, он неизбежно забывал рисунок к следующему визиту.

Андрей посмотрел в угол, где бормотал телевизор. Ведущий, похожий на других ведущих, принимал гостя, непохожего на других гостей: последнему, казалось, было интересно, о чем его спросят.

–…Когда Герцен раздражал царя «Колоколом», из России ему исправно приходила рента от поместья. Самодержавная власть не смела покушаться на законную собственность человека. И президент понял то, для понимания чего его предшественнику, видимо, не хватило дворового воспитания: ты можешь бросать в яму неугодного, но оставь бизнес его преемникам, а не своим. И они будут не слишком критичны. Помнишь Макиавелли? «Люди скорее прощают даже смерть своих родителей, нежели потерю состояния». Президент закрепил уважение к частной собственности, уважение, которого наша страна не знала уже лет сто пятьдесят. При этом я никогда не считал его выдающимся лидером. По-моему, людям требуется несколько секунд, чтобы вспомнить его лицо.

— Незаметный и эффективный — идеальный государственный муж.

— И все же он — продукт известной системы, которая не умеет дискутировать. Все мы видим эту позорную правоприменительную практику статьи об экстремизме, она продолжается десятилетиями. Да, экономические преступления теперь в основном рассматриваются гражданскими инспекторами. Кроме «повлекших за собой значительные общественно опасные последствия». Формулировка закона настолько расплывчата, что органы по-прежнему могут при желании возбудить дело против ларька с блинами.

— Но такого желания нет.

— Конечно, есть! Однако мы живем в России. Не так важно то, что говорит закон, как то, насколько широко его дозволено применять. При нем этим не злоупотребляют. Это как бы аттестат на зрелость государства: если оно прекратило капризничать и драться лопаткой, увидев у кого-то куличик поровнее, то у него появляется шанс вступить во взрослую жизнь.

— Но еще не вступило?

— Наше государство отпускает вожжи испуганно: оно до сих пор, в век реактивной авиации и космических перелетов, полагает, что правит тройкой лошадей, которая тут же понесет, стоит ослабить вожжи. Ситуация, завязанная на авторитете единственного человека, не может сохраняться дольше его правления. Сейчас государство все еще держит гражданина за горло, но уже перестало шарить в его карманах. Либо вслед за этим родится уважение и к политическим правам — либо будет вновь отнята собственность.

— Чего же ты ожидаешь от его наследника?

— Седов не производит на меня впечатление человека, способного проявлять тот же такт, поэтому на его счет у меня есть опасения. Романов — безусловный самодур. Его политические заявления всерьез воспринимать, конечно, невозможно. Но у него есть вменяемая экономическая программа, которая мне по душе. А вся эта идеологическая обертка, полагаю, быстро будет выброшена, когда нужно будет не поднимать с дивана патриотически возбужденный электорат, а решать текущие вопросы экономики и внешней политики. Для меня самое поразительное в их заочных дискуссиях то, что как раз Романов и способен в полной мере оценить значение черноморских трасс и мостов. Это инвестиция.

— Россия получит с нее выгоду.

— Получит выгоду. Именно. Это ведет к развитию всего региона. В конечном счете средства, в которые выльется эта инвестиция, и означают эти отремонтированные дворы, тропку… как там Романов говорил?

— Тропки, по которым бегают русские детишки, вот этот милый образ.

— Проблема в том, что Седов не может это выразить: он не умеет разъяснить такие вещи. С лицом диккенсовского Скруджа он будет уныло вещать о том, что сделали, но не о том, почему это сделали. Он не умеет прорекламировать цифры. Романов — умеет. Будь это его проекты, его речь перевернулась бы на сто восемьдесят градусов. Но это не его проекты. И потому тот, кто мог наилучшим образом высказаться в их пользу, будет молчать.

— Назови качество, которые ты хотел бы видеть в том, кто придет на место президента.

— Я накануне смотрел наше прошлое интервью, больше десяти лет назад, представляешь?

— Пустил ностальгическую слезу.

— Ты меня, как и всех, спросил: «Что бы ты сказал президенту?» Помнишь, что я ответил? «Дай нам дорогу». Так вот главное достоинство нынешнего президента состоит в том, что он знает о важности своевременного ухода. Уйти, не ставя страну под угрозу маразма или сердечного приступа государственного масштаба. Уйти, пока люди не стали считать незаменимым. Ведь в такие слова можно в конце концов поверить, а это очень опасно.

— Говорят, президент уходит, потому что болеет.

— Мне наплевать почему. Главное, что уходит. Я вообще считаю равнодушие основополагающим качеством избирателя.

— Сэм, повтори, пожалуйста.

Андрей закинул в рот арахис и прислушался к расслабляющему хмельному прибою в голове. Линию мыслей размывало, унося отливом этот песок, свербящий под черепом, на глубину.

— Что там с этим убийством-то, продвинулись?

— Бригада департамента им занимается, мы так, на подхвате.

— Хоть подозреваемые есть?

— Подозреваемые всегда есть. Раз имеется такая строчка в файле дела, надо же ее обязательно заполнить.

Хмыкнув, Сэм протянул кружку. Андрей отпил и заглянул в тонущие в янтаре огни, колеблющиеся, как блесна удильщика. Гудел телевизор. Звук кричащий и острый. Арахис. Несколько глотков. Сам же и схватил крючок. Снова разговоры. «Сэм, повтори еще раз». Речь была плохо размешана и походила на иностранную. Что-то не стыкуется. Машинально приняв третью кружку, Андрей наконец вспомнил, почему хотел прийти, и поднял на Сэма испуганный взгляд:

— А когда я был здесь последний раз?

— Ты вообще уходил? — пошутил Сэм, но увидел, как остолбенел гость. — Вроде бы неделю назад. Да, точно. И как раз эта хрень с трупами случилась. Ты болтал с кем-то.

— С кем? — выдохнул Андрей. — Мне очень важно знать. Глупо прозвучит… Но я вообще ничего не помню о том вечере.

— Ну, для того, кто подает алкоголь, это звучит привычно. Но я и сам не помню. Знаешь, а странно… Я ведь вижу эту картину: ты и кто-то рядом с тобой. Но его лицо… Оно типа замазано. Как будто кто-то в моей голове провел ластиком.

— Я бы больше доверял забытому, а не ясному как божий день.

Андрей в ужасе отшатнулся: рядом с ним сидел неизвестный. За неряшливой, как дикий куст, бородой трудно было рассмотреть его лицо. Ярко блестели только глаза, непредсказуемое выражение в которых играло даже с их цветом. Кожа напоминала опаленную бумагу, а черты словно плавились. В его волосах, сквозь которые искрил свет, Андрею мерещилось пламя и слетающий пепел.

Сэм, как-то резко поскучнев, занялся своими делами за стойкой.

— Верь или не верь, — обратился незнакомец к Андрею, — а неспособность большинства людей укусить себя за локоть создаст нам большие проблемы. Чтобы исправить эту несправедливость, дурацкое строение суставов и связок придется разрушить. Основополагающие жесты, такие как отдать честь и почесать свой зад, видоизменятся навсегда. Что тогда останется святого? И какое из двух тел считать правильным? Что за странный мир создаст дерзость укусить себя за локоть!

— Мы знакомы? — пролепетал Андрей, несколько ошеломленный бредовым вступлением.

— Разумеется! — с некоторой обидой заявил собеседник. Андрей попытался поймать его взгляд, но тот бережно следил за текущим из ПЭТ пивом. Судя по густоте и плотной пене, это тоже было «Архангельское». — Ты должен знать мое имя.

— Откуда?

— Я ведь помню, что мы встречались.

— Вот как? — протестующе отреагировал Андрей. — Откуда же такая уверенность? Ты же говоришь, что доверять стоит забытому.

— Вот и поверь, что ты знал, как меня зовут. Ну? Пункт: имя. Заполняется вручную. — Незнакомец чокнулся с Андреем через воздух. Стекло блеснуло, вызвав неразличимую вспышку воспоминания.

— Я…

— Погода стоит, а? — словно включился кто-то третий — так внезапно сменился тон, настрой, эмоции всей беседы, все равно что вывернутые рукой. Андрей смотрел на странного соседа, отпивающего пиво, и пытался понять, начался ли разговор только что? — Я успел и на севере пожить, и на юге, и вот дряннее этой погоды, которая сама не знает, чего хочет, не встречал. Бледный у тебя вид, Андрей. Тоже с севера, да?

— Беломорск, — принужденно ответил тот.

— Звучит, как забытое всеми место. Есть достопримечательности?

— Шерстистые носороги и мамонты, — буркнул Андрей.

Собеседник обрел задумчивый вид и погладил неподатливую бороду.

— А разве не там действует какой-то важный научный центр? «Сияние», нет?

— За чертой города.

— Что-то читал о нем недавно. — Незнакомец (как же он себя назвал?..) постучал костяшками пальцев о стойку. Андрей заметил, какая по-звериному крупная у него ладонь. — Проект «Фамарь». Не слышал?

— Нет.

— И о «Фаресе» не слышал? Да ведь ты там жил! — с неожиданным раздражением воскликнул неизвестный. — Чем же ты занимался в Беломорске?

— Я кинолог по профессии, — как-то послушно ответил Андрей.

Лицо собеседника растянула широкая улыбка. Губ было почти не видно, а глаза не обрели выражения, и из-за этого казалось, что улыбается одна борода.

— То есть… — Он наклонился, будто бы готовый поделиться отменной шуткой. — Работал с кошками?

— Да, — подозрительно ответил Андрей.

И тут же отпрянул, так как неизвестный вдруг разразился хохотом. Сумасшедшие глаза так и плясали на его лице. Он застучал по плечу Андрея, благодаря за хохму. Он веселился так бурно, что потерял опору и, пытаясь удержаться о стойку, свалил бутылку с остатками пива. Сэм молча подскочил, чтобы вытереть лужу. Неизвестный походил немного, еще охая и пытаясь отдышаться.

— Я сказал что-то смешное? — напряженно спросил Андрей.

— Нет! Нет, что ты! Просто… Недолюбливаю собак. Приятно видеть человека, увлеченного кошками. Но почему тогда кинолог? Я изучал латинский, и «кинос», если не ошибаюсь, — это собака.

Андрей на миг испытал беспокойство, но затем в облегчении вспомнил:

— Да, на заре кинологии использовали именно собак. Но затем сложились кошководческие школы, вывели породы и методы тренировок, которые позволили более успешно применять кошек. Название сохранилось, потому что эта наука тогда занималась в основном выведением служебных пород. И когда эти функции перешли к кошкам, было унаследовано и название.

— Ага-ага, — без интереса поддакнул собеседник, почему-то снова сделавшись раздраженным. — И чего, в Москве тоже занимаешься кошками?

— Нет, — погрустнел Андрей. — Я перевелся в службу по борьбе с оборотом запрещенных веществ.

Он видел, что неизвестный смотрит на него, разделяя некую скорбь, глубин которой сам Андрей не мог выразить. Он замер — всеми мыслями замер, ожидая, что скажет этот человек.

— Вот был ты, занимающийся кошками. А вот ты занялся наркотиками. Ты доволен тем, как все сложилось? Может, хочешь что-то поменять?

— Я бы хотел, чтобы ничего этого не случилось, — тихо, едва слыша себя произнес Андрей. Он что-то имел в виду, но никак не мог уловить смысл.

— Это случилось, Андрей, — слова неизвестного потяжелели, как капли ненастья. — Но ты можешь принять это таким, какое оно есть.

— А какое оно? — прошептал Андрей.

— Я же сказал — есть. — Неизвестный прикончил кружку одним большим глотком, вместо которого у другого ушло бы три, и поднялся. — Не расплачивайся. Я угощаю.

Он будто случайно скользнул взглядом по оставленной салфетке и приглашающе постучал по ней пальцем.

Только когда дверь за неизвестным закрылась, Андрей понял, что всю беседу испытывал безотчетный страх. А ведь жуткий человек не оставил денег… Сэм стеклянным взором смотрел в телевизор. Бар опустел. Гора скорлупок и чешуи обозначала за одним из столов забытое таинство. Андрей жадно допил свою кружку и дернулся, чтобы уйти, но зацепился глазами за салфетку. И теперь не мог сбежать, как бы настойчиво ни твердил себе о необходимости этого. Он нервно сглотнул и протянул дрожащую руку, чтобы отбросить белое покрывало салфетки. Под ней лежала гроздь «кипариса», перетянутая алой лентой. Схватив ее, Андрей выбежал из бара.

Добравшись до квартиры и захлопнув дверь, он заметался, ища место, где спрятать «кипарис». В ночных глубинах комнаты мистически блеснули глаза Пуфа. И точно от этого, а не проехавшей под окнами машины осветились стены, и Андрей увидел вновь появившееся пятно, отвратительно настойчивое, жизнетворное. Он вскричал и бросился оттирать плесень, хотя уже знал: он бессилен с ней справиться.