Всё включено

Татьяна Кузнецова

Жизнь научилась так искусно дурачить нас, что не стоит и пытаться разобраться – плоха она или хороша. Приходится терпеть её переменчивый характер: держаться из последних сил под её ударами или блаженствовать, когда она соизволит вдруг сменить гнев на милость. Мы и представить не можем, какие ещё сюрпризы есть у неё в арсенале. Всё включено!

Доверяю!

Не могу понять людей, которые боятся летать самолётом. Для меня это всегда праздник! Но подруга, с которой нам предстояло вместе возвращаться из Сочи, была другого мнения: «Я как сяду, не могу дождаться, когда спиртное принесут, только после этого немного отпускает. Клаустрофобия! В маленьких вообще не могу летать: потолок низкий, воздуха мало — задыхаюсь». Наверное, я отчаянная, а может просто позитивная, а скорее всего — доверчивая. Гороскоп, кстати, говорит, что доверчивость — главная черта моего характера. Доверяю всем: водителю машины, который только вчера впервые получил права; своей тринадцатилетней дочери, думая, что она рассказывает мне всё-всё, как самой лучшей подруге; мужу, который, я знаю, любит меня, а раз любит, значит, не изменяет никогда-никогда. Не самая плохая черта характера. Хоть и не лишает меня разочарований в жизни, но здоровье сохраняет — это точно. Вот, правда, не знаю, как насчёт жизни… Никогда не выпускающая из рук смартфон подруга уже почерпнула из бездонного интернета сведения о лайнере, на котором нам предстояло лететь.

— Боинг двухэтажный, вмещает пятьсот двадцать два пассажира, год выпуска 1988.

— У-у, какой старенький, — равнодушно прокомментировала я.

Места в этот раз нам достались классные. Правда, иллюминатор находился над крылом с прикреплёнными к нему двумя подрагивающими двигателями, загораживая обзор бескрайнего неба, зато это с лихвой компенсировалось большим свободным пространством вокруг нас. Кресел перед нами не было, мы сидели в первом ряду второго салона, что позволяло вытянуть ноги во всю длину. Сразу за короткой перегородкой находился запасный выход, а за ним простирался передний отсек лайнера. Двигатели уже работали, услаждая слух приятным гулом, обещавшим мягкую посадку в аэропорту «Шереметьево» всего через два часа пять минут. Правда, этот гул перекрывался хрипом радио, бившим нам прямо в затылки. Время от времени сквозь хрип прорывался голос командира корабля. Хоть и приходилось напряжённо прислушиваться, всё же все поняли, что самолёт готов к взлёту, вот только переждём грозу. Командир не обманывал, по наружным стёклам иллюминаторов косыми струями хлестал дождь. Конечно, ничего, переждём, а то ведь самолёту нужно делать разворот прямо над Чёрным морем, а там, как было сказано, крутит смерч.

Время летело быстро. Собеседник у нас был очень интересным. Американец, как позже окрестили его мы с подругой. Он был одним из тех людей, с которыми легко общаться с первой минуты, будто вы знакомы не один год. Среднего роста, среднего возраста, вот только телосложения не среднего — живот вздымался горой, хоть стакан чаю ставь. Но полнота совсем не делала его пассивным и неповоротливым. Живые чёрные глаза, выразительная жестикуляция и быстрая речь выдавали в нём человека энергичного и решительного. Он возвращался к себе на родину. Теперь его родиной была Америка. Раньше — Россия. Мне было любопытно узнать из первых уст, а как там живётся нашим.

— Давно в Америке? Привыкли уже? Язык освоили?

— Да, конечно. Так уже больше десяти лет. Да там все наши. Весь Брайтон—Бич говорит на русском. Идёшь — доброе утро, доброе утро, о, привет!

— У вас там кто-то был уже? Было где остановиться?

— Да, были друзья. Да к тому же я — еврей, — сообщил он доверительно, лукаво сверкнув глазами.

— Трудно было?

— Поначалу да. Что только не приходилось делать, чем заниматься! С официанта начинал. Конечно, надо попахать, чтобы чего-то добиться. Просто так ничего не даётся.

— Пахать надо везде.

— Но в Америке хоть знаешь, что твои труды будут оплачены, а в России сколько не упирайся…, — и дальше он очень много не лестного сказал про Россию.

— А я люблю Россию, — виновато проговорила я.

— Да я тоже люблю. Я руководителей не люблю. Пересажать всех надо!

— А сейчас чем занимаетесь?

— Бизнес, — уклончиво ответил он, но потом пояснил, — вот в Абхазию ездил, договаривался о покупке земли. Там столько земли пропадает! Золотое дно!

— У вас образование какое-то соответствующее?

— Да нет, так подучиваюсь по ходу дела. А как без этого? Никуда. У меня сын «Гарвард» закончил.

— Тоже в бизнесе?

— Да нет, — он махнул рукой и просопел недовольно, — шибко умный.

От интересной беседы отвлёк гневный мужской голос за нашими спинами: «Выключите, пожалуйста, радио! Это же ужас какой-то! Уже голова раскалывается!» Стюардесса мягким голосом с улыбкой сообщила, что сейчас это сделать невозможно. Как только боинг приземлится, экипаж немедленно примет меры, чтобы устранить неисправность. Удивительный народ эти стюардессы, они любую информацию дают с улыбкой. Любую! Самую неблагоприятную, о которой сами знают (или догадываются) чуть больше, чем говорят пассажирам. Понимаю — инструкции! Тут мы обратили внимание, что почему-то очень долго не взлетаем. Оказалось, уже почти два часа. Стёкла иллюминаторов давно высохли, за ними полыхает яркое солнце. Лайнер, урча, медленно передвигается из одной точки взлётного поля в другую, как будто заблудился и не может отыскать свою взлётную полосу.

— Почему не взлетаем? — пытались прояснить ситуацию пассажиры.

— Сейчас заправят самолёт, — улыбалась стюардесса.

И в самом деле, мы видели через иллюминатор, что внизу под высоким боингом маневрирует заправщик с длинным шлангом.

— А почему делают дозаправку, мы же были готовы к взлёту?

— Двигатели всё время работали, шёл расход горючего, — вполне резонный ответ официальных лиц.

Наконец взлетели. Уф! Ну, ещё пару часов потерпим. Но через два часа сквозь хрип динамиков пунктиром прорезался голос командира корабля, который доверительно сообщал, что в самолёт попала молния, кабина частично разгерметизирована, это не позволяет лететь на заданной высоте, и через полчаса наш лайнер совершит посадку в аэропорту города Ростова на Дону. Ещё не лучше. Терпеливые пассажиры понимали, что ситуация складывается не в их пользу, но не роптали.

Ещё через полчаса прозвучало сообщение, что лайнер пошел на снижение в аэропорту города Сочи и настойчивая просьба всем пристегнуть ремни и приготовиться к аварийной посадке. Среди пассажиров нарастало напряжение. Мой эмоциональный сосед бушевал: «Если бы такое случилось в Америке, тут бы баблом всех завалили! Они должны всех накормить бесплатно и гостиницу предоставить. Пусть только попробуют это не сделать! Я этого так не оставлю! Вон пойду и из туалета позвоню Эрнсту. Они знаешь, как за такие новости хватаются! Завтра весь мир будет знать! — он совсем расходился, ёрзал в кресле, подпрыгивал, порываясь встать.

Сели. Лайнер двигался уже по земле, всё замедляя скорость, и, наконец, остановился. Несмотря на непрерывные призывы оставаться на местах, все уже стояли плотной пробкой, заполняя проходы. Голова пробки была у запасного выхода самолёта. Расположение наших кресел позволило нам с подругой оказаться в первом ряду этой пробки.

— Откройте двери, дышать нечем! Дети задыхаются! — звучали женские голоса с истерическими нотками. И будто в подтверждение этих слов то здесь, то там раздавался детский плач.

— Кому трудно дышать, пройдите, пожалуйста, в первый салон, — объявила стюардесса, прекрасно понимая невыполнимость этих рекомендаций. Молодой худенький стюард стоял, прижавшись спиной к двери запасного выхода, руки крестом, как на распятии, улыбался и успокаивал, как мог. Толпа гудела: «Почему не открывают двери?» Густым басом выделялся один голос. Именно к его обладателю обратился стюард, адресуя на самом деле свои слова всем, слышащим его:

— Как вас зовут?

— Сергей.

— Сергей, мы выполняем указания командира корабля. Всё идёт по плану. Посадка прошла успешно. У нас очень опытный экипаж. Наберитесь немного терпения, как только будет подан трап, пассажиры смогут покинуть лайнер, — все эти слова сопровождались улыбкой, и — ни тени паники в лице.

Люди терпели. Почему-то становилось всё жарче. Все уже обмахивались, кто чем, в основном паспортами с вложенными в них посадочными талонами.

— Почему так жарко? Вентиляция не работает?

У меня бисером выступил пот, но почему-то вдруг начал бить озноб. Наверно мозг наконец оценил ситуацию и послал команду организму: «Опасность!» У «американца» этот этап скорее всего был уже позади, потому что он вдруг покорно выдохнул за моей спиной: «Все там будем…»

В руках юноши-стюарда откуда-то появился баллон величиной с литровый термос. Кислород, догадались мы. Прикрутив к нему шланги, он передал баллон девушке из своей команды. Та хлопотала над пассажиркой, которую мы не могли видеть за спинкой стоящего кресла. Женщине плохо!

— Скажите, — негромко, почти интимно, спросила подруга у стюарда, — вам приходилось попадать в аварийные ситуации?

— Да, было один раз. Да вы не волнуйтесь, у нас очень опытный экипаж, — ответил он уже без улыбки.

Наконец потянуло сквозняком, и открыли дверь, через которую тут же вошла бригада техников в комбинезонах с оранжевыми аппликациями и поднялась на второй этаж. Пассажиры потянулись на выход. Нет, паники не было, люди держали себя в руках, не толкались и даже как будто не торопились. И остановились, когда стюардесса попросила: «Остановитесь, пожалуйста, сейчас пройдёт больная». И мимо нас поддерживаемая под руки прошла худенькая пожилая женщина, та, которую мы не могли видеть за высокой спинкой кресла.

— Скажите, а что, мы полетим на этом же самолёте? — спрашивали у стюардесс выходящие пассажиры.

— Если починят, полетим на этом, если нет — на другом.

Оказавшись в аэропорту, люди как-то растерялись. Пассажиры, все 522 человека, старались держаться вместе. Беспорядочной толпой двинулись куда-то в одну сторону, упёрлись в туалет. Видимо кто-то проворный задал направление движения. Толпа всегда интуитивно выбирает лидера и следует за ним. Несколько человек скрылись за дверью с надписью «WC», остальные, потолкавшись, стараясь не растекаться, так же дружно двинулись в другую сторону. Почему-то опять упёрлись в туалет. Немного поредевшая и расползшаяся, так недавно возникшая, референтная группа начала перемещаться от одного кафе к другому. Пора было и перекусить, ведь от момента посадки в самолёт прошло уже шесть часов, а на борту ничего не было предложено, кроме воды, да и то только тем, кто просил об этом. Цены ошеломляли: солянка — 515 рублей; стакан чаю — 155 рублей. Про кофе и деликатесы и говорить нечего.

— Не было объявлений? Или я прослушала?

— Да вроде не было.

— И на табло никаких сообщений. Должны же покормить хотя бы, — переговаривались между собой уже начавшие узнавать друг друга пассажиры злополучного рейса.

— Сказали, молния попала в кабину.

— Да какая молния? Не было ни удара, ни вспышки. Просто самолёт неисправный. Дерьмо дырявое! Видели, перед взлётом заходил ремонтник в оранжевой куртке? Не случайно, наверное? — так пассажиры пытались разобраться в ситуации, давая свои оценки.

— Что-то нашего американца не видно, — повела я глазами.

— Наверно в туалете Эрнсту звонит, — ответила подруга. — Если боинг будет тот же самый, ни за что не полечу! Пусть хоть сутки придётся здесь торчать, хоть двое… — и с угрозой в чей-то адрес добавила, — потом разберёмся!

Не выпускающая из рук смартфон она вдруг оповестила меня, что наш рейс благополучно и вовремя приземлился в аэропорту «Шереметьево», так по секрету сообщил ей интернет. Мы расхохотались, трагичное и комичное рядом.

Наконец гулким эхом по ночному аэропорту города Сочи прозвучало сообщение, что пассажиры рейса N… могут подойти к кафе «Шоколадница» для получения бесплатного питания. Возле указанного кафе тут же выстроилась очередь с посадочными талонами в руках, обещавшими ужин (или завтрак?) стоимостью в целых 480 рублей. Многие, в том числе и мы, игнорировали эту очередь, уже поев на свои кровные.

Ещё через пару часов была объявлена посадка на наш рейс. В салоне пассажиров встречала знакомая всем команда.

— Что, это тот же самый боинг? — с ужасом спрашивали входящие.

— Нет, нет, — отвечали измотанные стюардессы, — посмотрите, в том туалетные кабины были вот здесь, а в этом — нет.

Да, слава богу! Вот и багажные полки расположены по-другому.

Дальше рассказывать нечего. Полёт прошел быстро и комфортно, как и должен был пройти полсуток назад. И посадка была мягкой, но когда колёса шасси коснулись взлётной полосы, никто не аплодировал, следуя традиции российских граждан. Дурацкая традиция!

— Поехали ко мне, — уговаривала подруга, — хоть три часа поспишь. А утром такси возьмём до Домодедово.

— Что ты! Мне не уснуть. И ты из-за меня не отдохнёшь. Ещё провожать утром поедешь.

Так мягко мы препирались друг с другом, обе уставшие, перенервничавшие, с красными глазами. В конце концов расстались, нежно обнявшись, до конца так и не осознав произошедшее.

На метро и двух аэроэкспрессах я быстро и беспрепятственно добралась по пробуждающейся Москве до Домодедово и без страха шагнула под сень аэропорта, где через пять часов возьмёт меня на борт не такой большой, как боинг, но такой надёжный самолёт родных Уральских авиалиний. Не сочтите за рекламу, но это одна из лучших авиакомпаний не только в нашей стране, но во всём мире. Я ей очень доверяю!