Три богини судьбы

Татьяна Степанова, 2010

Катя Петровская – криминальный обозреватель пресс-центра ГУВД – разочарована: никакой загадки в новом деле нет. Роман Пепеляев расстрелял девять человек в центре города, потому что сошел с ума. Но почему после устроенной бойни на глазах целой толпы он не испытывает никаких эмоций? Ни удовлетворения, ни раскаяния, ни апатии. И настолько равнодушен к своей судьбе, что, даже находясь в психиатрической клинике, продолжает кидаться на людей? Причем агрессию вызывают молодые люди определенной внешности. Катя и полковник Гущин, не верящий ни в бога, ни в черта, явственно видят здесь некую чертовщину. И, похоже, не без веских оснований…

Глава 8

КОМПЛЕКС НЕПОЛНОЦЕННОСТИ

— А все же хорошо без них. Тихо, спокойно, — Анфиса, развалившись на диване, положила ноги на пуф из ротанга. — Несуетно, правда?

Катя, вернувшись домой, застала подругу на кухне — Анфиса постепенно обживала пространство, переиначивая все — от плиты до холодильника — на собственный лад.

— Как дела на коммунальном фронте? — спросила Катя.

— Сегодня срезали батареи, — Анфиса гремела кастрюльками. — Потолок пробили, паркет взломали, обещали новые приваривать со вторника по четверг. К отопительному сезону, сказали, сделаем, хозяйка. Я там с ними в квартире весь день проторчала, потом только заскочила в один журнал, несколько снимков им продала.

Анфиса профессионально занималась фотографией и этим зарабатывала себе на жизнь.

— А потом в супермаркет заехала за продуктами… И вот сижу, тебя жду с ужином.

После ужина на диване перед телевизором и родилась та сакраментальная фраза о том, что «все же без НИХ хорошо».

— А долго ли еще Вадик твой будет за границей? — спросила Анфиса после паузы, потому что Катя эту тему про НИХ не поддержала. — И чего там столько времени торчать?

— Его работодатель лечится, со здоровьем у него плохо.

— Да черт с ним, с этим работодателем, — Анфиса фыркнула. — Мало, что ли, на свете работодателей? Этот умрет, другой найдется… Ладно, вы мне только смотрите — никаких разводов.

— О разводе пока речь не идет.

— Ну если не идет, то и горевать нечего. Отдохнешь малость от своего «Драгоценного». Па-а-а-думаешь какой, — Анфиса сделала ногами, задранными вверх, несколько «фитнесовских» движений. — Хорошо без них, без мужиков — тихо, мирно. Хочу — в пижаме целый день, хочу — ем, хочу — сплю… Хочу — снова жир наращиваю. Хочу — зарядочку для бодрости — раз, два, раз, два, горе не беда. — она накинулась на Катю и начала ее тормошить: — Плюнь, все образуется… И нечего быть такой сосредоточенной на этом вопросе. Я вот тоже зацикливалась, ну ты помнишь мою историю — свяжешься с женатиком, не развяжешься вовек. А сейчас в себя пришла. Одной тоже неплохо. Неплохо ведь одной, — Анфиса неожиданно всхлипнула. — А, все, ерунда, давай плюнем и не будем сосредотачиваться на этом вопросе.

— Да я, собственно, не об этом сейчас думаю, — сказала Катя.

— То есть как не об этом? А я всегда только об этом — о нем, о своем, черт бы его взял… А о ком ты думаешь?

— Помнишь, меня срочно вызвали на работу? — спросила Катя и рассказала подруге.

— Стрельба на Арбате… Да об этом всю неделю только и говорят, только и пишут, — Анфиса подпрыгнула на диванных подушках. — Ничего себе… И это ваш дядька полковник того подонка задержал? Ничего себе… Ну, ну, продолжай…

Катя продолжила, рассказ получился недлинный.

— А это у тебя что в руках? — спросила Анфиса. — Я еще на кухне заметила, ты что-то в пальцах крутишь — бусина?

Катя передала предмет подруге. Это был темный плотный шарик, вязкий, липкий на ощупь.

— Это я там нашла, на полу возле окна, — сказала она. — Смотрю, что-то лежит, не пойму, что это такое.

Анфиса колупнула шарик ногтем, понюхала — он издавал слабый терпкий аромат.

— Кажется, это какое-то восточное благовоние, шарик для курильницы, судя по всему, то ли смола ароматическая, то ли еще какое-то снадобье. — Она снова понюхала. — Я такие в магазине «Путь к себе» видела, их в курильницы закладывают и кадят. Зачем ты его оттуда взяла — из этого чертова логова?

Странно, Анфиса употребила то же самое слово о ЕГО жилище, как и полковник Гущин. Точно они сговорились…

— Там склад обуви, — ответила Катя. — Этот человек… Роман Пепеляев, он был оптовый поставщик. Конечно, грязно там у него, и запах ужасный, там с туалетом что-то… Но, в общем-то, обычный склад, приспособленный под временное жилье. Знаешь, сейчас в Москве многие приезжие так живут, квартиру дорого снимать, вот и пользуются какими-то служебными, рабочими помещениями, так и менеджер их фирмы нам пояснил.

— Никитники от Кремля в двух шагах, выбрал себе место для своей норы, гад. Я по телевизору слышала — девять человек он там, на Арбате, прикончил.

— Четверо были убиты на месте, и еще пятерых он тяжело ранил.

— Девять человек! Как и тот, ваш… ну не ваш, конечно, а тот майор, милиционер из Царицына. У того тоже, кажется, девять жертв. И как же скоро весь этот ужас снова повторился. Тогда ночью в магазине, а в этот раз на Арбате, на Старом Арбате, где я тысячу раз… где мы с тобой, Кать, миллион раз ходили, гуляли, где всегда столько народа! Тогда все ролик про майора показывали — стоит посреди зала торгового в супермаркете в форме и спокойно так, неторопливо обойму перезаряжает… А этого Пепеляева не снял никто, как он там, на Арбате, перезаряжал?

— Там свидетелей много, насколько я знаю, их сейчас всех по обстоятельствам происшествия допрашивают. Наш Гущин Федор Матвеевич, он случайно там оказался поблизости, он его и обезвредил. И теперь он тоже свидетель.

— Я не понимаю, прости, может, у меня мозги по-другому устроены, но я отказываюсь понимать, — Анфиса горячилась, — жил себе поживал парень… До тридцати двух лет дожил, зла никому никакого, и вдруг берет пушку, обоймы и идет убивать людей. Причем никто из тех, по ком он стреляет, никогда прежде с ним не то что знаком не был, не то что что-то ему дурное сделал, даже и не слышал ведь, не подозревал о его существовании. В чем причина, я тебя спрашиваю? Ты вот — сотрудник милиции, юрист, журналист, криминальный обозреватель — кого мне еще спрашивать, кроме тебя? Ответь, в чем причина?

— Я пока не знаю, мне хочется понять, но я не уверена в успехе.

— А тебя ведь не только я, но и другие спросят — и про майора из супермаркета, и про этого Пепеляева — торговца обувью. Он что, псих?

— Нет, пока данных таких нет, ему назначена психиатрическая экспертиза.

— Майору тоже экспертизу назначали и, кажется, вменяемым его признали, если я не путаю… Значит, не псих? Тогда почему стрелял по людям? Чуть ли не в день своего рождения после банкета… Пепеляев часом тоже не в тот ли самый день на охоту вышел, когда родился?

— Нет, он родился в марте, это сейчас установлено.

— Значит, он по знаку Рыбы, так это слабенький знак, водный, контролируемый, ведомый, — Анфиса прикусила губы. — С Рыбами-мужиками связываться себе дороже… Маменькины сынки, хлюпики… Это вон Скорпионы инфернальные личности, из них маньяк-убийца вполне может сформироваться, а из Рыб… А что про него, про этого Пепеляева, свидетели говорят, знакомые? Что он за человек?

— Понимаешь, мало о нем пока известно. У нас все сведения о времени, когда он жил в Твери, и там только положительные характеристики. А тут в Москве вроде как и не было у него близких, друзей, знакомых. Лишь коллеги по фирме. Менеджер его, кстати, опять же положительно характеризует. — Катя вспомнила, что там, на месте, во время обыска рассказывал представитель обувной фирмы. — Он работал с ними около четырех лет, закупал товар. Менеджер говорит — опытный, энергичный сотрудник, всегда можно было на него в деловом плане положиться. Внешне выглядел всегда очень аккуратно, даже щеголевато, что, кстати, странно, если вспомнить, в какой грязи он жил там, на этом складе. Но это тоже было временно, по словам менеджера — он жил там всего три месяца. Сам нашел это помещение с арендой и предложил фирме, предложил также побыть там в роли сторожа-охранника на этом складе.

— Сейчас таких охранников полно, — кивнула Анфиса, — но в людей-то они на улице ни с того ни с сего не стреляют!

— И у менеджера об этом Пепеляеве скудная информация — общались они только по работе. К тому же менеджер месяц был в отпуске, так что они в последние недели с Пепеляевым не встречались.

— Может, личные проблемы были у этого урода? — предположила Анфиса. — Вон у майора, как в газетах пишут, жена-красотка — тыр-пыр… Гипертрофированный комплекс неполноценности. Знаешь, сейчас все подобные случаи именно так в прессе и подают — пришел мужик с ружьем в супермаркет где-нибудь в Алабаме или школьник с пистолетом в колледж, опять же в Штатах, грохнул человек десять ни с того ни с сего, и во всем его гипертрофированный комплекс неполноценности виноват. Я, мол, такой, а вы все такие — и я вам, гадам, за все мщу. За что мщу? Вот этот Пепеляев — он же приезжий, так, я правильно поняла? Может, здесь в столице у него что-то не складывалось? Может, и менеджер этот вам врет с перепугу? Они его уволить хотели, или в долгах он у них увяз, ну и обозлился на всех. Нет, нелогично… Тогда бы шел в фирму и палил бы там. А то явился на Арбат, где молодежь гуляет, там ведь что-то вроде театрализованного карнавала в тот вечер было, я по телику слышала…

— Возможно, причина в комплексе неполноценности, а может, он вдруг внезапно с ума сошел… Нет, не знаю, а гадать не хочу. — Катя снова взяла в руки липкий ароматический шарик. — Они что-то темнят, Анфиса. Начальник «убойного» с Петровки, и Гущин тоже… Знаешь, у меня такое чувство, что наш Федор Матвеевич, хоть и задержал его там в одиночку, а… нет, не побаивается все это вспоминать, а как будто отодвигает это от себя сейчас, словно не хочет анализировать и разбираться.

— Но об этом же преступно умалчивать! Надо причины вскрывать, — всплеснула руками Анфиса. — Это же как язва, как зараза — один взял пистолет, второй взял пистолет. Начальник столичного отдела милиции — в это только вдуматься надо! И этот второй — мирный торгаш… Я, может, его балетки покупала, и вдруг он взял и убил четверых ни с того ни с сего, а пятерых ранил. Можно, конечно, награждать орденами тех, кто таких вот убийц задерживает, собой рискуя. Можно этого вашего полковника Гущина наградить. Но всем этим наградам без точного, ясного ответа, почему это произошло, в чем причина и как этого в будущем избежать, грош цена. И не одна я так говорю. Это многие сейчас говорят. И кто, как не вы — милиция, нам на все эти вопросы ответит. Ну хотя бы на один конкретный вопрос: почему этот Пепеляев убил столько человек на Арбате?

— Анфиса, что я могу? Я вот тоже Гущина убеждала, а приехала туда, на этот склад, и как-то сразу растерялась. Понимаешь, он — этот человек, убийца, молчит. Они всегда молчат, может быть, это такая форма защиты у них, я не знаю… Но без его показаний ответить на вопрос, почему убил, какой был мотив, нельзя. Можно только предполагать, гадать, версии строить. Но все равно это не будет полной правдой. Правду знает лишь он — убийца.

— Ты его видела?

— Только на видео, оперативная съемка в ходе допроса.

— Так необходимо посмотреть на него вживую. — Анфиса потянулась к журнальному столику, достала пухлый конверт со снимками. — Я фотограф, Катя, и я знаю: человек в жизни и человек на пленке — это две большие разницы. Как часто мы стараемся ухватить самую суть характера, и как редко это у нас получается. Смотришь в объектив на того, кого снимаешь, и все про него вроде понимаешь, а когда делаешь снимок и проверяешь, что вышло, на пленке сплошная лажа, ненатурально. А в таких делах все должно быть натуральным, первичным.

Катя кивнула. Умница-путаница Анфиса, кажется, подала дельную мысль. Катя подумала: нет, пока Пепеляев содержится в камере Матросской Тишины, поглядеть на него вживую вряд ли удастся. А вот если его переведут в Центр судебной психиатрии, тогда что-то можно будет предпринять.