Шарм

Трейси Вульф (2022)

Бестселлер The New York Times! «Шарм» — пятая часть серии, продолжение мирового бестселлера «Жажда». В этой книге мы совершим путешествие во времени и узнаем о событиях, которые происходили с Грейс и Хадсоном за четыре месяца до «Искушения». Выбор Amazon в категории «Лучшая YA-книга месяца»! Самая популярная вампирская сага последних лет. После поступления в элитную школу Кэтмир меня уже сложно чем-либо удивить. Даже существованием потустороннего Мира Теней. Но вот я здесь, застряла в каком-то странном, опасном месте с Хадсоном Вега, монстром, которого боятся другие монстры. Да, он старший брат Джексона и до безобразия хорош собой, но он — убийца, лжец, социопат и полный придурок. Теперь нам придется действовать сообща, не только чтобы выбраться отсюда, но и спасти всех, кто нам дорог. Для поклонников «Сумерек» и «Дневников вампира». Об авторе Трейси Вульф — американская писательница, автор бестселлеров New York Times и USA Today. В прошлом преподавала английский язык и литературу, сейчас полностью посвятила себя писательству. Любит создавать загадочные и романтические истории с непростыми героями и крутыми героинями. Обожает вампиров, драконов и всяких жутких ночных тварей.

Глава 24

Разделяем комнату с шиком

— Грейс —

— Ты что, двухлетний ребенок? — спрашиваю его я, потому что кто еще может реагировать на справедливое возмущение так, как реагирует он?

— И это все, на что ты способна? — спрашивает он, вскинув бровь. — Вообще-то я ожидал от тебя настоящей угрозы.

— Ты хочешь настоящей угрозы, ты, великовозрастный ребенок? А как тебе вот это — если ты еще раз дотронешься до моих «Поп-Тартс», то я напильником сточу твои клыки, пока ты будешь спать?

Теперь вверх взлетают обе его брови.

— Черт побери, Грейс, это жестоко. — В его глазах читается настоящее удивление и одновременно веселье. — Кто сделал тебе больно?

Ожидая моего ответа, Хадсон рассеянно проводит большим пальцем по острию своего клыка. Я отшатываюсь. И огрызаюсь:

— Об этом не беспокойся. Лучше тебе беспокоиться о том, как больно я сделаю тебе, если ты не уберешь свои лапы от моих вещей.

— От твоих вещей? — Во взгляде, которым он окидывает комнату, нет угрызений совести, в них отражается только властность: — Да ведь ты сейчас живешь в моей берлоге.

— А что это меняет?

— Неужели непонятно? — Его губы кривятся в высокомерной усмешке, от которой у меня сносит крышу: — Раз это моя берлога, то и все в ней мое.

— В обычных обстоятельствах я бы с этим согласилась. Но, как ты сам не раз замечал с тех пор, как мы попали сюда, мы находимся вовсе не в твоей берлоге. А в моей голове.

— И что с того?

— Раз это моя голова, то и правила в ней устанавливаю я. — И я пожимаю плечами, давая понять, что это очевидно.

— Ничего себе. Я не знал, что ты так считаешь.

Я вижу в его глазах опасный блеск, нечто такое, чему я не доверяю, но теперь мне придется как-то выпутываться из всего этого и быть наглой, поскольку другого выхода нет.

И я говорю ему:

— Извини, Хадсон, но тут уж ничего не поделаешь, — и иду обратно на кухню.

— Точно подмечено, — соглашается он, идя за мной. — Но у меня остался один вопрос.

Мне уже начинает надоедать эта игра в кошки-мышки. А если честно, то и вообще вся эта хрень. Попытки постоянно на шаг опережать Хадсона — это изматывающее дело, и я не знаю, способна ли я справиться с ним.

Возможно, именно поэтому я и спрашиваю:

— И что же это за вопрос? — Я не даю себе труда подумать прежде, чем вопрос срывается с губ.

Лукавый блеск в его глазах превращается в улыбку, когда он прислоняется к кухонному столу и смотрит на меня сверху вниз с высоты своего неимоверного роста.

— Если я теперь принадлежу тебе, то что ты намерена со мной делать?

Тьфу ты. Он расставил ловушку, и я ухитрилась угодить в нее. И теперь у меня вспыхивают щеки, несмотря на мои попытки не реагировать на двусмысленность, заключенную в его словах. Это просто очередной его способ достать меня — как эта громкая музыка и печенье «Поп-Тартс», — но я не доставлю ему такого удовольствия.

Поэтому, не обращая внимания на жаркую краску, от которой у меня горит лицо, я смотрю Хадсону в глаза и отвечаю:

— Мне казалось, я все тебе объяснила. Я спилю напильником твои клыки.

Он усмехается:

— Это опять твоя стервозность. Должен признать, что эта часть твоей натуры начинает мне нравиться.

— Может, и так, но, по-моему, вполне очевидно, что я вовсе не желаю тебе нравиться, — огрызаюсь я.

— Да ладно, я же просто говорю правду. — Он потягивается, и футболка, которую он надел после душа, немного задирается, обнажая на редкость рельефные мускулы на его животе.

Не то чтобы мне было дело до того, какой у него живот — мускулистый или нет, — но это сложно не заметить, когда он стоит прямо передо мной.

— Тебе нет нужды стесняться, Грейс, — продолжает он, и, клянусь, когда он откидывается назад, из-под его футболки выглядывает еще больший участок кожи. И в том числе дорожка волос, бегущая от пупка к паху, которая уходит куда-то за низкий пояс его спортивных брюк. — Ведь женщина должна понимать, чего хочет.

Я упорно не свожу глаз с его лица:

— Я точно знаю, чего хочу.

— Да ну? — отзывается он, и в его голосе словно скрывается тайна. — И чего же?

— Убраться от тебя. — Решив, что сегодня вечером я не голодна, я прохожу мимо него и возвращаюсь к тому самому дивану, на котором спала минувшей ночью.

Он идет за мной — ну конечно, как же иначе?

И внезапно я чувствую, что сыта всем этим по горло. Сыта его поведением, его дурацкими подростковыми штучками, сыта тем, что он вечно переигрывает меня. И мне чертовски надоело, что он постоянно на расстоянии трех футов от меня. Здесь куча места — так почему он должен обязательно торчать там же, где и я?

И, словно для того, чтобы доказать мою правоту, он усаживается на диван и кладет ноги на журнальный столик. Ну все, с меня хватит!

— Нет! — кричу я.

Он явно удивлен.

— Что нет?

— Вставай!

Когда он просто смотрит на меня, как будто ему непонятны мои слова, я хватаю его руку и тяну.

— Вставай! Вставай! Это мой диван!

— Мы что, вернулись к тому, что все здесь твое? — спрашивает он. — Потому что в таком случае…

— Нет! — обрываю я его, потому что не хочу к этому возвращаться. — Нет, нет, нет!

— Ты в порядке? — спрашивает он, вскинув брови. — Что-то ты слишком уж красная…

— Этот диван мой. А кровать твоя. — Я показываю на кровать в дальнем конце комнаты на тот случай, если он решит сделать вид, будто не понимает меня. — И вообще, ты можешь оставить себе всю ту половину комнаты.

— Как это? — По его лицу видно, что он уже далеко не так уверен в себе и намного больше растерян. Вот и хорошо. Пусть он тоже почувствует себя не в своей тарелке, чтобы я была не одна такая и чтобы я смогла одержать над ним верх.

— Ты меня слышал? — говорю я ему, чувствуя, как в моей голове наконец оформляется подходящий план. — Ты можешь оставить себе всю ту половину комнаты — кровать, уголок для метания топоров, стереосистему, телевизор.

Я оглядываюсь в поисках липкой ленты и с изумлением обнаруживаю ее в руке. И не абы какую, а ту же, что мой отец купил мне, когда я была ребенком — с изображением бойз-бэнда One Direction. И пока я иду к противоположной стене, на меня весело смотрят его участники: Гарри, Льюис, Найалл, Зейн и Лайам.

— А я беру себе все то, что остается на этой стороне. Диван, книги, кухню…

— А как насчет ванной? — спрашивает он, подняв брови и глядя, как я кладу клейкую ленту точно по центру комнаты.

— Ванная — это нейтральная территория, — говорю я, разматывая клейкую ленту так, чтобы она прошла мимо моего дивана. — Все остальное здесь принадлежит либо тебе, либо мне. И ни одному из нас не дозволено пересекать границу.

Я разматываю ленту, пока не дохожу до противоположной стены комнаты и не отрываю ее. Повернувшись, я вижу, что Хадсон стоит, прислонившись плечом к стене и сложив руки на груди. Лукавой усмешки в его глазах как не бывало, на ее место пришла знакомая пустота.

Наверняка это значит, что я победила его.

Я начинаю мысленно поздравлять себя с тем, что смогла наступить на его больную мозоль, когда вселенная преподносит мне еще один подарок. Он бормочет:

— Все книги остались на твоей стороне.

— Ага. Точно. — Я смотрю на него с самой злорадной ухмылкой и иду прямиком к той полке, где хранятся его дневники. — И я уже знаю, что начну читать первым делом.