Крах тирана

Шапи Казиев, 2009

В романе известного дагестанского писателя Шапи Казиева «Крах тирана» на обширном документальном материале рассказывается о важном, исторически значимом событии в жизни Дагестана второй половины XVIII века – разгроме объединенными силами народов Дагестана многотысячной армии «Грозы Вселенной» – персидского шаха Надира, покорившего полмира, но позорно бежавшего с поля сражения в местности Хициб близ Согратля в 1741 году. Поражение Надир-шаха и последующее изгнание его из Дагестана повлекли за собой ряд немаловажных изменений на карте мира. Исторически достоверные события того времени разворачиваются, кроме Дагестана, в Санкт-Петербурге, Индии, Персии и других местах. Герои романа – и известные исторические лица, и созданные на документальной основе художественно вымышленные лица. Рассчитана на широкий круг читателей.

Глава 2

На Согратлинском годекане — главной площади посреди аула — собралось много людей. И глашатай не обманул — здесь было на что посмотреть. Известный в Андалале богач Шахман привел из Дербента караван мулов, навьюченный диковинными товарами. Люди удивленно разглядывали пестрые шелка, расшитые золотом шали, парчу и атлас, чудесные украшения, ослепительно красивую посуду, лампы из тончайшего цветного стекла, невиданные ковры, богато украшенное оружие… Этим редкостям не было конца, и отдавались они почти даром.

— Почему так дешево? — недоумевали люди.

— Это только для вас, для своих, — отвечал Шахман. — Для других — намного дороже.

Столь же впечатляюще выглядел и сам Шахман, одетый в великолепную черкеску, обвешанный дорогим оружием, и даже стремена его породистого коня были из серебра, а сбруя украшена бирюзой.

— Откуда такое богатство? — спрашивали люди.

— Ты случаем не шахский караван увел?

— Видели бы вы его караваны! — усмехался Шахман. — Когда на одних верблюдах привозят драгоценные камни, другие, с золотом, только выступают в путь.

Пораженные горцы не сразу нашлись, что ответить, и только смотрели друг на друга, не зная, верить Шахману или нет.

— Берите, — благодушно предлагал Шахман. — Этого добра у меня много. В Дербенте оно и вовсе за бесценок идет.

— А в Дербенте откуда? — сомневались горцы.

— Из Персии, Турции, Египта, Ирака, Турана… — перечислял Шахман. — Из всех стран, которые теперь подвластны Надир-шаху. Пути открыты, и торговля процветает.

— Что-то мы не видели, чтобы шах заботился о торговле, — зашумели люди.

— Он только грабить умеет, — кричали одни.

— Да детей лошадьми топтать, — добавляли другие.

— Не иначе, как все это вояки его награбили и спускают задарма.

— Видели бы вы его воинов, — качал головой Шахман. — Оружие их украшено самоцветами, а шлемы и панцири покрыты золотом.

— Не может быть, — отказывались верить горцы.

— Где же такое слыхано?

— Когда полмира платит Надир-шаху дань, и не такое увидишь, — разводил руками Шахман. — Лучше пользуйтесь, пока можно. Еще будете меня благодарить. А пока… — Шахман огляделся, кого-то выискивая. — Мне нужно поговорить с почтенным Пир-Мухаммадом. Где он?

— В мечети наш кади, — ответили люди. — Где ему еще быть?

— Книги читает.

— Или на годекане с выборными толкует.

— Пропустите-ка!

Шахман достал из притороченного к седлу хурджина что-то завернутое в красивую ткань и стал пробираться сквозь толпу, окружившую его караван. Хотя горцы и не спешили воспользоваться его щедростью, Шахман видел, как удивлены они происходящим, как горят глаза у горянок, никогда не видевших такой роскоши, и как живо они растолковывают случившееся старушке, вернувшейся с поля со связкой сена на спине.

Согратлинский кади Пир-Мухаммад и почтенные аксакалы Абдурахман, Сагитав, Абакар, Фатали и Абаш сидели на длинной, устланной бараньими шкурами каменной скамье у стены мечети. Здесь, на годекане, обычно решали важные дела, а зачастую просто толковали о жизни и обсуждали новости.

У кади Пир-Мухаммада, считавшегося также главой совета старейшин всего Андалалского вольного общества, было и отдельное сидение — каменный стул, но его он занимал только в особых случаях, когда собирался Большой совет, определявший политику союза и принимавший необходимые законы и постановления.

Пир-Мухаммад был высок, в свои шестьдесят с лишним лет еще выглядел молодцом, а кинжал его был по-прежнему отточен и быстр. Короткая борода давно уже поседела, но проницательный взгляд выдавал непреклонную волю и нерастраченную силу. В его голубых глазах будто отражалось небо, но сегодня это небо было подернуто тучами. Он чувствовал, как что-то меняется вокруг. Неуловимо и неотвратимо. И что волшебный караван Шахмана привез в Андалал не только диковинные товары… Что-то подсказывало Пир-Мухаммаду, что этот мирный караван таит в себе беду.

Увидев приближающегося гостя, аксакалы начали подниматься.

— Шахман идет? — вглядывался Абдурахман, который был самым старшим в селе и плохо видел, но это не мешало ему учить детей красиво читать Коран, потому что он знал священную книгу наизусть.

— Он самый, — подтвердил Фатали, исполнявший в ауле обязанности бегавула — старшины.

— Давно его не было, — сказал Сагитав, ученый да к тому же искусный строитель.

— Говорят, хорошие товары привез, — сообщил Абаш, до которого слухи доходили раньше, чем прибывали караваны.

— Смотрите, как вырядился! — усмехнулся Абакар, известный на весь Дагестан своими кольчугами.

— Торговля — дело прибыльное, — сказал Абаш.

— Баракатное, — согласился Фатали.

И только Пир-Мухаммад молча смотрел на приближающегося Шахмана, человека известного и влиятельного, учившегося в Персии и много странствовавшего по Востоку. Известен он был еще и тем, что часто толковал о необходимости переделать привычный уклад жизни горцев на новый лад. Он полагал, что все беды Дагестана проистекают от того, что нет у горцев единого правителя и каждый живет своим умом — что ханства, что вольные общества, что все остальные. Законы везде разные, вражды много, торговля едва держится, а небольшие разобщенные народы — легкая добыча. Он не раз предлагал собрать всех под одно управление, как в великих державах. Но невозможно было заставить ханов или вольных горцев подчиняться кому-то, кроме собственной воли или древних общинных законов. Да еще возникал опасный вопрос: кто будет править всем Дагестаном?

Просвещенный, повидавший мир Шахман давал понять, что лучше него никто с этим не справится. Но если его речи о единстве еще находили у горцев сочувствие, то проповедуемый Шахманом запрет на какую-либо независимость от единого управления не принимали даже его собственные сыновья, привыкшие к свободной жизни и молодецким походам в далекие края.

Несбыточные мечты Шахмана были не по душе и Пир-Мухаммаду. Они могли породить смуту. Кади слишком хорошо знал, что ханы по доброй воле не поступятся и долей своей власти, а свободные горцы — и крупицей своей вольности. Разобщенность была бедой, которой воспользовался Надир-шах, когда жестоко подавлял отдельные восстания. Но по-настоящему объединить горцев могли не сладкие упования, а только общая и явная смертельная опасность, угроза всем и каждому.

— Салам алейкум! Мир вам! — поздоровался Шахман.

— Ва алейкум салам, — отвечали аксакалы.

— С приездом, Шахман! — приветствовал Пир-Мухаммад гостя.

— Рад видеть тебя в добром здравии, — Шахман почтительно пожал руку Пир-Мухаммаду, а затем и остальным аксакалам.

— Садись, расскажи нам, что видел, что слышал, — пригласил Пир-Мухаммад.

— Прежде я хочу преподнести подарок сельской мечети и медресе — роднику высоких наук, — ответил Шахман.

Согратлинское медресе славилось на весь Дагестан. В нем учились сотни мутаалимов из разных мест, сюда же прибывали ученые, желавшие усовершенствоваться в науках. В богатой библиотеке были собраны комментарии к Корану, хадисы, лучшие книги по теологии, праву, суфизму, поэзии, грамматике, логике, математике, астрономии и другим наукам.

Шахман развернул ткань и передал приношение Пир-Мухаммаду. Это была продолговатая шкатулка в тисненной золотом коже, украшенная молитвами и изображением Каабы — главной Мекканской святыни.

— Бисмиллягьи ррахIмани ррахIим! Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного! — произнес Пир-Мухаммад, прежде чем прикоснуться к дару.

В шкатулке лежали изящные письменные принадлежности: каламы, нож, чтобы их затачивать, чернильница и песочница.

— Каламы из лучшего на свете иранского тростника, — начал объяснять Шахман.

От упоминания страны, откуда на Дагестан накатывались кровавые бури, лица аксакалов помрачнели.

Шахман это заметил, но не подал виду. Он достал из шкатулки позолоченный нож — каниф с украшенной каменьями костяной ручкой и продолжал:

— Этим особым ножом калам можно заточить для любого стиля, — говорил Шахман. — В просвещенных странах каждое письмо пишется по-своему. Письмо падишаху — одним шрифтом, а законы — другим. Большие Кораны переписываются не таким же каламом, как маленькие, не говоря уже о письмах или стихах.

Горцы слушали Шахмана с почтительным вниманием. Эти тонкости им были не совсем понятны, да и надобность в них возникала нечасто. А если и возникала, то писцы знали свое дело. Но из вежливости аксакалы цокали языками и восторженно повторяли:

— Машааллах!

— Один калам будет для аббасидского куфи, другой — для квадратного, — продолжал польщенный Шахман, демонстрируя свои познания в каллиграфии. — Нужны отдельные каламы для стилей мухаккак или сульс, для насх и масахиф, торжественного дивани или мелкого губара. Например, в Турции документы пишутся шрифтом ляза. А есть еще андалузский и магрибский… Не мне вам говорить, как много зависит от правильного стиля!

— Еще больше зависит от того, что написано, — прервал его Пир-Мухаммад. — Неважно, каким каламом записаны законы нашего общества, главное — чтобы они были справедливы и всеми исполнялись. А падишахи могут писать что угодно, даже золотыми чернилами, но добра от них не жди.

— Это верно, — вздохнул Шахман, усаживаясь рядом с аксакалами.

Он снял дорогую папаху, отер бритую голову и, водрузив папаху на место, продолжил:

— Вы знаете, я много путешествую и вижу, что происходит на свете. Так вот, Надир сделался великим владыкой.

— Великим владыкой? — усомнился Фатали.

— Вот и расскажи нам, как этот разбойник шахом сделался, — сказал Абаш.

— Разбойников таких свет не видывал, — согласился Шахман. — Сначала караваны грабил, а теперь за большие державы принялся.

— А турки что же? — спросил Абакар.

— Неужели не могут его усмирить? — допытывался Сагитав.

— Когда Персия ослабла, турки отхватили себе хороший кусок. А с другой стороны на Персию афганцы наседали, — рассказывал Шахман. — Те даже своего человека шахом объявили. Да еще джаробелоканцы, то есть голодинцы, с азербайджанцами восстали, чтобы сбросить персидское ярмо. Тогда шах Хусейн призвал на помощь Сурхай-хана, чтобы воевать против афганцев и турок, но вместо этого они с лезгинским вождем Хаджи-Даудом и восставшим народом стали воевать против шаха. Они взяли Шемаху, жители которой сами открыли ему ворота, и весь Ширван, а персидских правителей выгнали. Царь Петр, сами знаете, тоже тогда немало прибрал к рукам вдоль Каспия, когда ходил через Дагестан на Персию. Вот разбойник Надир и сунулся к тогдашнему шаху, прости, мол, мои прегрешения, а я тебе Персию верну.

— А тот что? — спросил Абдурахман.

— А что ему оставалось, если он и так почти всего лишился? — развел руками Шахман. — Вот и назначил Надира над всеми войсками главным. Так этот злодей сумел собрать остатки шахского воинства, своих дружков по разбойному ремеслу в начальники произвел и ударил по афганцам, да так, что те и думать забыли на Персию зариться. А затем уже Надир за турок принялся. Не знаю, как ему это удалось, то ли хитростью, то ли и в самом деле он такой великий полководец, но турок он изгнал, да еще отобрал у них Грузию, Армению и Ширван. Афганцы было снова головы подняли, да Надир по ним так ударил, что те, кто смирился, у него теперь служат, а кто нет — в Индию сбежали. Он даже у России отобрал все, что царь Петр вдоль Каспия приобрел. Граница-то теперь снова в Кизляре. И все до Дербента и Баку к Персии отошло.

— Это мы знаем, — сказал Фатали. — Только как же русские без войны отдали то, что раньше завоевали?

— Обманул их Надир, — усмехнулся Шахман. — Те с турками воевать собрались, а Надир обещал помочь. И договор с ними заключил. По такому случаю русские ему даже пушек с пушкарями прислали. А как Надир забрал у турок все, что хотел, так и с ними мир подписал и оставил русских ни с чем.

— Хитер, шайтан, — покачал головой Сагитав.

— А потом Надир и за Шемаху принялся, которую Сурхай-хан отдавать не хотел, — продолжал Шахман. — По договору турки ее Надиру уступили. Сам султан Сурхаю фирман прислал, чтобы вернул Шемаху персам, а Сурхай отвечает: «Не ты мне Ширван подарил, и не тебе мне указывать, что с ним делать. То, что я завоевал саблями, саблями и защищать буду».

— Он ответил как настоящий мужчина, — улыбнулся Фатали.

— Сурхай — могущественный правитель и всегда был отважным воином, — добавил Пир-Мухаммад.

— Но что мог сделать против огромной силы даже такой великий воин, как Сурхай? — деланно сокрушался Шахман. — Даже с подмогой, которая пришла к нему в Шемаху из Дагестана?

— Как Надир с Сурхаем воевал и Кумух два раза захватывал, мы знаем, — сказал Абаш.

— Тогда и наших немало погибло, кто на помощь ходил, — добавил Фатали.

— Слава Аллаху, что Надир к нам в Андалал не посмел сунуться, когда Сурхай от него в Аварию уходил, — сказал Шахман.

— Еще неизвестно, что бы сделал Надир, если бы Сурхай не перебил немалую часть его войска, — возразил Пир-Мухаммад. — Если бы Сурхай-хан не поднял народы, не превратил путь Надира в сплошную битву и сам бы не сражался с ним до последней возможности, этот грабитель добрался бы и до нас. И я теперь думаю, что нам следовало оказать Сурхаю еще большую помощь.

— Шах не успокоится, пока не попытается еще раз, — задумчиво произнес Шахман.

— Пусть только попробует! — воскликнул Абакар.

— Мы его встретим, как встречают кровных врагов, — добавил Сагитав.

— Крови он здесь пролил много, да покарает его Аллах, — кивнул Шахман. — Но что ему кровь горцев, когда он собирается покорить весь мир?

— Если никто не сможет остановить этого безумца, его остановят дагестанские кинжалы, — сказал Пир-Мухаммад.

— Но лучше бы он оставил нас в покое и не зарился на то, что ему не принадлежит, — сказал Абдурахман.

— Что предопределил Аллах, то и будет, — сказал Абаш и снова принялся за Шахмана. — А дальше-то что было? Как этому разбойнику шахский трон достался?

— Убил он, что ли, шаха Тахмаспа? — предположил Абакар.

— Или просто корону отнял? — спрашивал Абдурахман.

— Это долгая история, — покачал головой Шахман.

— Ничего, Шахман, мы послушаем, — сказал Пир-Мухаммад. — Кто знает, что нас ждет? Если Надир снова явится в Дагестан, мы должны быть готовы ко всему.

— Если коротко, то в Персии всем заправлял Надир, а шах сидел на троне только для виду, — говорил Шахман. — Пока Надир воевал с турками, кто-то убил его брата, и он бросился мстить. А когда вернулся, оказалось, что шах Тахмасп потерял почти все, что Надир отбил у турок, и даже подписал с ними мир. Тогда Надир устроил смотр своим войскам, а затем на пиру велел схватить шаха, отправить в Мешхед и там ослепить. Вслед за тем Надир объявил, что лишает Тахмаспа престола, а шахом сделал его сына — младенца Аббаса III. Да еще женился на сестре бывшего шаха. При новом малолетнем шахе Надир сделался регентом, наставником вроде. И снова начал войну с турками и имел успех, особенно под Багдадом. В тех битвах пали под Надиром три лошади, и сам он был не раз ранен, но своего добился. В конце концов Надир освободил всю Персию, какой она при прежних шахах была. А после последнего похода на Кумух Надир собрал в Муганской степи совет. Для этого курултая целый город в степи построили.

Созвал туда вождей всех племен, правителей областей и прочих вельмож и объявил, что хочет отказаться от власти и что, мол, пусть выберут нового шаха, не ребенку же управлять такой державой.

— А люди что? — спросил Абаш.

— Неделю пировали, будто бы совещались, щедрым подаркам радовались, а затем избрали шахом Надира, объявив его спасителем отечества.

— Ловко, — покачал головой Фатали.

— Да он еще отказывался, заставил на коленях себя умолять, — усмехнулся Шахман.

— А законный наследник что же? — спросил Абдурахман.

— Исчез, — развел руками Шахман. — А как, куда — никто не спрашивал, своя голова дороже. Но я слышал, что и бывший шах, и наследник, и другие из их семьи тайно содержатся где-то под арестом. Но династии Сефевидов все равно пришел конец.

— Этот — всем разбойникам разбойник, — махнул рукой Фатали.

— Вор и самозванец, — заключил Пир-Мухаммад. — Такой ни перед чем не остановится.

— Теперь-то он и вовсе возгордился, — продолжал Шахман. — Тех афганцев, которые от него в Индию ушли, потребовал вернуть. Однако правитель Индии Мухаммад-шах презрел его требования. Он-то настоящий владыка, наследник династии Великих Моголов, а какой-то выскочка из черни шлет ему оскорбительные повеления.

— Ну, теперь точно конец Надиру, — заулыбался Сагитав.

— Моголы его слонами затопчут, — заверил Абаш.

— Теперь ему деваться некуда, — согласился Фатали.

— Может, и так, — сомневался Шахман. — Однако Надир оставил управлять Кавказом своего брата Ибрагим-хана, а сам на Индию двинулся.

— Войной пошел? — не поверил Абакар.

— И посулил своим войскам богатую добычу, — объяснял Шахман. — То, что он награбил в Дагестане, — капля в море по сравнению с сокровищами Индии. И теперь под власть Надира переходят даже его бывшие враги. Говорят, войско его множится с каждым днем, а чтобы прокормить такую орду, нужно завоевывать и грабить всех подряд.

— Моголы Надиру не по зубам, — неуверенно произнес Абакар.

— Индия — могучая держава, — поддержал Абаш.

— Это верно, — согласился Шахман. — Только слишком богатая.

— Думаешь, он может победить Моголов? — спросил Пир-Мухаммад.

— Индия теперь так же слаба, как Персия, когда ее рвали на части, — ответил Шахман. — Между тамошними вождями нет единства. А Надир очень ловко умеет этим пользоваться. Если он покорит Индию, то двинется на Россию. И на пути его окажется Дагестан.

— Но ведь у них договор, — сомневался Пир-Мухаммад.

— Договора соблюдают благородные правители, — ответил Шахман. — А Надир — безродный босяк, алчный хищник, мечтающий стать владыкой мира.

Предчувствия Пир-Мухаммада начали оправдываться. Шахман явился вовсе не для того, чтобы облагодетельствовать горцев. И теперь кади ждал, когда Шахман начнет говорить о главном.

— Что же ты предлагаешь? — спросил Пир-Мухаммад.

И Шахман не замедлил с ответом:

— Я много раз предлагал объединить все народы Дагестана, но меня никто не послушал, — с сожалением говорил Шахман. — А по отдельности нам не устоять против шахских полчищ. Значит, нужно с ним договориться.

— Договориться? — гневно воскликнул Абдурахман.

— С этим убийцей, у которого руки по локоть в крови горцев? — возмутился Сагитав.

— С нашим заклятым врагом, кровником всего Дагестана? — поддержал остальных Фатали.

— Старый враг другом не станет, — покачал головой Пир-Мухаммад. — Не получится.

— Разве не бывает, что кто-то сначала воюет, а затем мирится? — старался успокоить аксакалов Шахман. — Или вы хотите, чтобы Дагестан превратился в пустыню, где звери будут глодать наши кости?

— Пусть только попробует сюда явиться, — процедил Фатали.

— Многие пытались, да не вышло, — добавил Абаш.

— Он слишком много о себе возомнил, — кивнул Абакар.

Шахман пытался их переубедить:

— Я сумею с ним договориться.

— Вот сам и договаривайся, — резко ответил Пир-Мухаммад. — А у нас с ним будет другой разговор.

— Одумайтесь, — настаивал Шахман, — пока не поздно!

— Думать должен был сам Надир, прежде чем проливать кровь на нашей земле, — сказал Пир-Мухаммад.

— Посмотрите на то, что я привез, — говорил Шахман, показывая на людей, обступивших его караван. — Откуда эти прекрасные товары, и почти за бесценок? Из покоренных Надиром стран! Все это будет и нашим, если мы сумеем поладить с Надиром.

— Ты, похоже, ослеп от блеска шахской добычи, — покачал головой Пир-Мухаммад.

— Я знаю, что говорю, — настаивал Шахман. — Нужно только, чтобы общества и ханства Дагестана уполномочили меня на переговоры с Надиршахом, чтобы дали мне свои письма с печатями.

— Ты знаешь законы Андалала, — сказал помрачневший Пир-Мухаммад. — Если кто из нас к ханам пойдет без дела и особой нужды и пробудет у них три дня, то с него взыскивается сто баранов. Если кто из нас даст в пользу хана выгодные ему свидетельские показания, то с него тоже взыскивается сто баранов. Хотя ханы — наши соседи и мы их уважаем, однако свободу свою ценим превыше всего. Но ты уговариваешь нас покориться шаху — нашему злейшему врагу, а значит, совершил еще более тяжкое преступление — то, за что вовсе изгоняют из нашего вольного общества.

Пир-Мухаммад взял у Абдурахмана шкатулку с каламами и вернул ее Шахману.

— Забери. Будет чем писать Надир-шаху жалобы на несговорчивых горцев.

— Для этого, наверное, тоже существует особый почерк? — с сарказмом спросил Абдурахман.

— Я хотел спасти Дагестан, — растерянно оправдывался Шахман. — Пойдемте, увидите, какое дорогое оружие я вам привез.

— Ты предлагаешь нам рабство. Но у рабов оружия не бывает, — ответил Пир-Мухаммад.

— А красных, кызылбашских красных шапок ты нам не привез? — осведомился Фатали. — Наденем их вместо папах и сразу каджарами сделаемся.

Каджарами в Дагестане называли всех жителей Персии со времен нашествий Сефевидов, в войсках которых они были в большинстве. На самом деле каджары были всего лишь одним из народов, населявших север Персии. Там же, на севере Персии, жили и афшары, из которых происходил Надир-шах. Но и его по привычке называли каджаром, как и всех тех, кто состоял в войске Надир-шаха, хотя войско у него было разноплеменное. Персидскую армию называли и кызылбашами — красноголовыми, потому что еще в армии Сефевидов воины носили шапки «кулах» с двенадцатью красными полосками в честь двенадцати шиитских имамов.

Кади что-то шепнул Фатали, тот кивнул и скрылся за дверью мечети.

— Если бы ты был из Согратля, мы бы преподнесли тебе особый подарок, — сказал Пир-Мухаммад.

Фатали вернулся, держа в руках небольшую деревянную булаву.

Увидев эту старую потертую деревяшку, Шахман побледнел. Это был гарч — булава позора, которой Согратлинское общество награждало тех, кто ее заслуживал. Гарч подвешивали над домом провинившегося и объявляли, за что он был им удостоен. Снять гарч могли только по решению совета старейшин, когда человек исправлялся и заглаживал свою вину.

— Гарч останется здесь, но ты должен покинуть Андалал, — объявил Пир-Мухаммад и оглянулся на аксакалов.

Те дружно подняли вверх указательные пальцы, соглашаясь с кади.

— Вы пожалеете об этом, — мрачно ответил Шахман и пошел к своему караван у.

Следом двинулись и аксакалы.

Согратлинцы, набравшие редких товаров, весело обсуждали покупки, ожидая, пока явится Шахман, чтобы расплатиться. Но, увидев удрученного хозяина каравана и строгие лица аксакалов, все замолчали.

— Люди, — воззвал Пир-Мухаммад. — То, что привез Шахман, награбил проклятый Надир-шах, и этим он хочет купить нашу покорность.

Вокруг прокатился гневный гул, и товары полетели обратно в корзины.

— Не надо нам шахских милостей! — зашумели горцы.

— Пусть подавится своими богатствами!

Муса-Гаджи, выбравший для своей Фирузы чудесную кашмирскую шаль и уже мечтавший о том, как поедет в Джар свататься, как подарит эту шаль невесте, с трудом заставил себя положить ее обратно.

Дервиш-Али тоже хотел что-нибудь бросить людям Шах-мана, но у него ничего не было, кроме петуха. И тот, будто почувствовав опасность, возмущенно закукарекал.

Сагитав указал на петуха и сказал:

— Кто доверяется сладким посулам, остается потом, как этот ободранный петух.

Люди, кто негодуя, а кто смеясь, расступались перед караваном, который Шахман и его помощники уводили из аула.

— Делай после этого добро людям, — с досадой говорил Шахман. — Они дождутся, пока их аулы превратятся в пепел, а их дочерей станут продавать в Персии на невольничьих рынках. За бесценок!

Провожая взглядом Шах-мана, Пир-Мухаммад чувствовал, что он еще вернется. Аксакалы задумчиво смотрели друг на друга, обеспокоенные речами Шах-мана. А остальные тревожно смотрели на своих старшин.

Тогда вперед вышел Пир-Мухаммад и обратился к народу:

— Аллах дал каждому народу землю и язык. Нам чужой земли не нужно, но и своей мы никому не отдадим. И Персия пусть будет там, где дети говорят по-персидски. Сколько бы стран ни захватил этот самозваный шах, Персия останется Персией, а Дагестан — Дагестаном. А кто пойдет против воли Аллаха — того всевышний сурово покарает.

— Амин, — отозвались люди. — Да будет так!

Когда караван уже покинул аул, Шах-мана догнал Дервиш-Али.

— Эй, Шахман, раз ты друг Надир-шаха, отведи меня к нему.

— К самому шаху? — удивился Шах-ман.

— Помоги, — просил Дервиш-Али. — У меня к нему очень важное дело.

— Какое такое дело, сынок? — придержал коня Шахман.

— Мне его убить надо.

Шахман удивленно уставился на паренька и только теперь вспомнил, что это тот самый несчастный, лишившийся семьи после визита Надира в Кумух.

— В другой раз, — пообещал Шахман и протянул пареньку золотую монету.

Дервиш-Али повертел монету в руках, стараясь прочесть персидскую надпись, и спросил:

— А что на ней написано?

Шахман помедлил и затем сказал:

— «Надир, возвещающий миру свое воцарение».

— Лучше дай мне кинжал, — сказал Дервиш-Али, возвращая Шахману моне т у.

— На этот золотой ты купишь себе какой захочешь.

— За шахские деньги мне в Андалале кинжал не продадут, — сказал Дервиш-Али. — Ничего не продадут, но могут бесплатно побить палками.

— А я теперь ничего не продаю андалалцам, — ответил Шахман и пришпорил коня, догоняя караван, поднимавшийся к Турчидагу. За этим плато располагалось Кази-Кумухское ханство.

В его столице Кумухе всегда были хорошие базары, куда прибывали купцы из дальних земель.