Безумная ведьма

Элизабет Кэйтр (2024)

Она всегда знала, что сила, которая течёт в её жилах — настоящее проклятие, не стоящее принесённых жертв. Но что если на кону стоит жизнь любимого? Чем можно пожертвовать ради того, кого мозг ошибочно считал заклятым врагом? Спустя сотни лет она придёт к ответу: "Чем угодно". Только это "что угодно" опасно врежется в костные ткани, подменив память самым настоящим безумием. Когда Он начнёт перекраивать привычный всем мир, не останется ни единого напоминания об её разноцветных глазах, адских прядях волос и вымораживающих колкостях. Тьма всегда живет внутри. Вторая часть книги "Кровавый Король" (дилогия "Тёмный мир").

ГЛАВА 9

Яркий свет бестеневых ламп стремится выжечь роговицу глаза. Эсфирь щурится, пытаясь понять, где она вообще находится. Видимо, это какая-то изощрённая шутка судьбы, если каждый раз её память проворачивает сомнительные фокусы.

Едва дергает руками, чтобы почувствовать стянутые запястья. Чертовски плохой знак. Пытается отвернуться от ламп, но и это движение уходит в папку под названием: «Околоневозможные вещи».

Щурится от резкой головной боли, пытаясь вспомнить события последних нескольких часов. Изнутри век жжётся напряжённый образ какого-то черноволосого мужчины с невообразимо красивым взглядом. Хмурится, пытаясь понять, что за образ поселился в черепной коробке — высокий рост, красивые руки, чёрные волосы, волшебный цвет глаз, но сама внешность — словно размазанная фотография.

И всё, что осталось от его присутствия — сочащийся жалостью взгляд и жар на собственных губах, от которого не в силах помочь ни растирания, ни ледяная вода. Тогда вспышка поглощающей ненависти оглушила её, заставив скрючиться над керамической раковиной, беспомощно зажимая пальцами края. Боль оказалась просто невыносимой, до крика, раздирающего барабанные перепонки. Сколько времени она провела в таком состоянии — понять не могла, но потом…

Приступ. Сильнее какого-либо вообще на её памяти. Она рухнула на пол, словно фарфоровая кукла с полки, разлетевшись на миллиарды осколков. Боль атаковала всё — виски, костяшки пальцев, правую руку, солнечное сплетение. Кажется, в приступе она не сдержалась — несколько раз ударив виском о пол, лишь бы всё прекратилось. И есть полное ощущение, что достаточно сильно, на коже виска ощущалась запёкшаяся кровь. Шаги. Много шагов, от которых удары только усилились, лишь бы перестать слышать. Чей-то бешеный визг, судя по всему, её собственный, потому что рука в латексной перчатке сразу затыкает рот. Ещё несколько вспышек раздирающей боли в боку, и она… в операционной? Да, точно, это операционная. Она что-то сломала себе? Или расшибла голову настолько, что требуется наложение швов?

В нос резко ударяет запах медикаментов и спирта, очень много спирта, будто это место законсервировано в нём. Холод тянет по стопам и только тогда она понимает, что и ноги прикованы, но страшнее всего — она полностью раздета. Медленно сглатывает, стараясь перебороть внутренний страх. Только он ударной волной сбивает с ног, стоит ей заметить перепуганный взгляд девушки в медицинской одежде у стены, а следом — ошарашенный — мужчины над ней, который тут же переглядывается со вторым.

Все они явно находились в не меньшем замешательстве, чем сама Эсфирь.

— Какого дьявола ведьма очнулась? — разгневанный голос, по всей видимости, врача обращён к анестезиологу, а тот в свою очередь беспомощно смотрит на вжавшуюся в стену анастезистку.

— Пропорции для тела верны, она должна быть в отключке ещё несколько часов, — сбивчиво объясняет анестезиолог.

Врач шумно отодвигает столик с подготовленными инструментами в сторону, недовольно заглядывая в лицо Эсфирь. Он грубо приподнимает веки девушки, удостоверяясь в том, что она находится в сознании.

— Что… происходит? — её хриплый голос служит пощёчиной неприятному врачу.

— Хрен ли ты стоишь? Готовь ампулу! — чуть ли не рычит старик. — Я не зверь, чтобы проводить незаконные операции на живую! Даже для такой… как она.

Эсфирь несколько раз моргает, снова пытаясь двинуться. Что он только что сказал?

Странный шум отвлекает всех от неё. За стеной неразборчивый, но очень громкий, гомон голосов и… ругань? Череда ударов, что определённо оказалась для кого-то болезненной, звук множества жестянок, стучащих об пол и разъярённый голос, наполнивший операционную:

— Какого демона?!

Эсфирь не понимает, что происходит, но чувствует холодную ткань, накрывающую тело. Но, если бы она всё-таки могла поднять голову, то увидела бы разъярённого Себастьяна Моргана, собственного брата со сбитыми в кровь костяшками и очаровательную девушку с блондинистыми волосами под стать сиянию звёзд.

— Доктор Морган, немедленно покиньте операционную. У нас предписание от главврача и доктора Тейта, — практически сквозь зубы произносит старик.

— Я убью его, — рычит второй голос, в котором Эффи распознает того, кто посещал её, называясь братом.

А дальше — девичий визг, очередной звук падающих вещей, разбивающихся склянок и тихая фантастическая мольба: «Ваше Величество, прекратите…»

Но, видимо, тот, кому принадлежало столь возвышенное обращение — плевать хотел на мольбы. Эсфирь ощущает движение рядом с собой: её пытаются освободить от оков. Чувство спокойствия расползается по всему телу, когда она ощущает свободу в голени, а затем и в руках. И даже оглушающий треск стекла и чей-то глухой стон не способны посеять в душе тревогу.

— Ну, привет, героиня, — перед глазами появляется лицо, которое Эффи уже видела.

Психотерапевт Себастьян Морган является одним из спасителей, озорно подмигивая ей. Зрачки Эсфирь расширяются от страха. Она помнила его цвет глаз — древесно-карий, но сейчас… Господи, только бы не приступ! Радужки оказались цвета блёклой сирени.

— Так, давай, аккуратно приподнимаемся. Тебя ввели в общий наркоз, а ты вон какая сильная — очнулась до начала операции. Не для крови нежити такие штуки, да? Спокойно, я держу, — его рука вовремя подрывается вслед за соскальзывающей простынкой, удерживая несчастную ткань на уровне груди. — Дыши, всё хорошо. Ты в безопасности…

Эсфирь неловко опирается на него, чувствуя головокружение и накатывающую тошноту. Что-то вязкое стекает из носа, попадая прямо на губы. Аккуратно облизывает верхнюю губу, растворяя на языке привкус солёного железа.

Она медленно моргает, осматривая разруху вокруг: валяющиеся медицинские приборы и люди, решившие взять с вещей дурной пример. Анастезистка и один из мужчин еле дышали, недалеко от них скрючилась медсестра. Не хватало только врача-старика. Эффи переводит взгляд на огромное разбитое окно на улицу, около которого стоит юноша с абсолютно безумным взглядом и волосами цвета геенны огненной. Вопрос о том, куда делся врач, растворился сам собой, стоило ей увидеть усмешку на лице.

Рыжий тщательно сканирует Эсфирь взглядом, а затем смотрит куда-то за её плечо. Эффи с трудом оборачивается, замечая позади себя высокую девушку в полностью чёрной одежде. В руках та сжимает клинок, лезвие которого перепачкалось в крови. Светлые, практически серебристые, длинные волосы заплетены в две тугие французские косички, черты лица острые, ледяные и… уставшие. Она не менее внимательно, чем Паскаль, пробегается взглядом по помещению, останавливаясь на разноцветных радужках. Эсфирь заворожённо смотрит на цвет расплавленной стали, понимая насколько магически красив взгляд пришедшей, как и она сама. Эффи нервно усмехается, должно быть в сравнении с её внешним видом даже таракан прекрасен.

— Что, уже не рада, что нашла нас именно сейчас, а, Рави? — хмыкает мужчина позади неё, пока врач, находящийся рядом, снимает с себя куртку и накидывает ей на плечи, желая поделиться собственным теплом.

— Имей совесть! Я искала всех вас месяца три к ряду! И что я вижу? Свою истерзанную Верховную? — голос девушки напитал пространство арктическим льдом.

— Слышу обвинения в твоём голосе, Равелия, — фыркает Паскаль.

— Сними уже демонову реверентку…

— Как же я её сниму, если она мне идёт?

— Хватит! — от голоса рядом Эсфирь вздрагивает, но Себастьян крепче прижимает её к себе, а затем и вовсе берёт на руки. — Нужно уходить. Скорее всего, через несколько часов все будут на ушах. На Эсфирь повесят очередные убийства.

Они говорят о чём-то ещё, кажется, даже спорят. Но последнее, что Эсфирь различает перед отключкой — тихое: «Прости, что не вытащил тебя раньше, Льдинка» и горячий поцелуй в лоб.